После издания закона от 13 июля 1889 года, затрагивавшего переселенческий вопрос, волна переселений в область сразу поднялась: в 1892 года в области было уже 38 крестьянских селений с населением в 28 584 человека, в 1893 году - 45 селений с 30 544 человека, в 1894 году - 54 селения с 39 705 человек населения, в 1895 году - 87 селений, в 1896 г. - 132 селения, а число крестьян в области равнялось 99 399 человек. Даже в самом глухом Акмолинском уезде до 1898 года было 23 крестьянских поселка с 9 000 крестьян. В статье «Письма с дороги» (№132, 1901 г.), опубликованной в газете «Степной край», автор П.А. Васильев писал следующее: «С нарезкой в 1898 и 1899 г. 35 новых участков и прирезками к старым поселкам число надельных душевых долей дошло до 24 256, т.е. за три года почти утроилось; а самое число поселков с заселением в 1899 и 1900 годах 22 новых участков удвоилось». Летом 1899 году в одном только Кокчетавском уезде было открыто более десятка новых крестьянских селений. По словам свидетелей, за вторую половину 90-х годов XIX века в области осело около 200 000 крестьян переселенцев, и общее число их по области стало почти равно числу казахского населения области. Земля для переселенцев, согласно «Обзору Акмолинской области за 1892 год», отводилась «из свободных киргизских земель».

Таковыми были данные исследований местных наблюдателей и официальных источников. Но на вопрос о стеснении казахов колонизацией было обращено внимание и общей печати. Так, в начале 1902 году была напечатана статья в «Санкт-Петербургских Ведомостях», посвященная вопросу стеснения казахов. Автор писал: «Степь киргизская казалась... да и теперь многим кажется необъятным и совершенно свободным пространством, где не только открывается раздолье кочевника, но рядом с ним может еще сесть масса оседлого населения. При таком взгляде не мудрено, что, отрезывая поселенцам земли, весьма мало обращали внимания на положение аборигенов края, и они очутились на худших местах. Первыми поселенцами в киргизской степи были казаки; к ним отошли огромные плодороднейшие участки и в том числе долина реки Иртыша, пространство шириной в 10 верст, служившая в тяжелые годы приютом для скота многих. Каждый год приносил в степь массу переселенцев, а киргизы все более и более стеснялись. Стесненные таким образом отовсюду переселенцами прежние владельцы огромных пастбищ вынуждены были арендовать их у казаков-крестьян». Отчуждение хорошей земли под поселки и оттеснение казахов на худшие, неудобные земли констатировал П. Головачев в своей статье «В уголках Степного края» (газета «Сибирская Жизнь», №34, 1900 г.): «Появилось много новых поселков, киргизские земли были в значительном количестве экспроприированы в пользу переселенцев. Киргизские зимники, где трава так тщательно сберегается для подножного корма, теперь захвачены новоселами под покосы и пастбища. В глубине степи излюбленные летние кочевья около воды также оспариваются новоселами... Территория для киргизских кочевок мало-помалу сокращается, и они незаметно оттесняются в неудобные места, где много гор и солончаков». В газете «Русские ведомости» (№278, 1901 г.) говорится, что за годы массового переселения стесненные со всех сторон казахи подали много жалоб, указывая на свое тяжелое положение, вследствие лишения пастбищ и идущего из года в год все шире и шире заселения их земель прибывающими из Европейской России переселенцами.

По мнению В.К. Никольского, следствием сокращения пастбищ и шедшего из года в год все шире отчуждение земли под переселенческие селения, все более и более сокращавшее арену перекочевок, стало то, что на задний план отступила родственная поддержка лишившихся скота и наиболее слабых представителей родов. Он писал, что если раньше альтруистическая помощь своим сородичам было обыкновенным делом, то отныне этого сказать было уже нельзя. Никольский объяснял это тем, что при возникновении вопроса о помощи обедневшему сородичу вставал вопрос о собственном выживании, о том, чтобы захватить в свои руки как можно больше земли для распашки и пастбищ, на которых бы мог бы прокормиться его собственный скот, обеспечивавший его жизнь и довольство. Так, зарождавшиеся условия новой жизни показали казахам, что помощь и поддержка обедневших сородичей скотоводов была диаметрально противоположна их собственным интересам, потому что, помогая встать на ноги беднякам, помогающие отныне были вынуждены сокращать свои собственные пастбища.

Теперь поддержка беднеющих и обедневших сородичей не играло никакой роли. Да, иногда его приходилось отмечать, но в прессе тех лет говорится, что оно практиковалось только тогда, когда оно было выгодно для самого помогавшего. К примеру, ситуация, когда богатый хозяин под видом своей помощи и поддержки пытался закабалить сородича-бедняка себе в работники.

На разложение родовой организации, кроме сокращения территориальных владений казахов, оказала влияние и политика правительства, которая «в интересах обеспечения спокойствия киргиз и для предупреждения всяких волнений среди них, имевших место в прежние времена», стремилась к изменению родового быта казахов. Из мероприятий правительства в данном направлении важно отметить имевшее большое значение в исторической жизни казахской степи Временное Положение 1868 года, согласно которому все земли казахов были признаны собственностью государства, только находящейся в пользовании кочевников. Это Положение также упраздняло власть султанов-представителей родов и окружных приказов, вместо которых были образованы уезды с русской администрацией. Что касается деления казахов, то оно отменяло деление родовое и вводило волостное.

Раньше родовая организация была признана желательной и даже была санкционирована Уставом о сибирских киргизах 1822 года. Однако теперь, в виду некоторых политических соображений, из которых первое место принадлежало предосторожности, правительство нашло нежелательным существование родового быта среди кочевников. Для организации волостей на сей раз были приняты не родовые группы, а определенное число кибитковладельцев и соседнее расположение зимовых стойбищ. Благодаря такой политике, родовой организации был нанесен новый и очень чувствительный удар, так как роды оказались раздробленными по разным волостям, а подчас и по разным уездам.

Еще сильнее дроблению родов способствовало установление денежных налогов, которое, создавая нужду в «презренном металле», окончательно упраздняло прежние патриархальные отношения, прежнюю родовую сплоченность.

Родовая организация держалась только при изолированности и при сплоченности отдельных единиц, составлявших род. Но когда члены родов оказались рассортированными по разным волостям, когда им приходилось думать уже не о главе рода и о сородичах, а о новом волостном управителе, говорить о сплоченности уже не приходилось. Общность интересов в организации управления упала, а вместо нее на сцену вышли индивидуальные интересы отдельных хозяйств. Вместо прежних раздоров между родами начались партийные раздоры из-за выборов, с неизбежными подкупами, организацией выборных партий, обещанием будущих льгот выборщикам со стороны управителей, биев и т.д. Теперь все это представляло из себя борьбу различных хозяйственных групп. Секретарь Семипалатинского статистического комитета Н.Я. Коншин в статье «К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние» («Памятная книжка Семипалатинской области за 1898 год») говорил следующее: «Искусственно соединенные друг с другом роды повели между собой нескончаемую борьбу, которая с наибольшей силой проявляется во время избрания должностных лиц волостного самоуправления. Партии, чтобы доставить победу своим кандидатам, не останавливаются часто ни перед какими средствами, и период выборов доставляет массу хлопот и труда как местной администрации, так и суду. […] Борьба за власть ведется, конечно, не ради доставляемого ей почета и т.п., а ради той громадной, в сущности, силы, которую она дает победившей партии. Мы самым тщательным образом пересмотрели десятки киргизских спорных дел о землепользовании и раскладке податей и повинностей и почти везде в этих спорах были жалобы на покровительство волостных и аульных властей избравшим их». Разумеется, что при такой борьбе постепенно ослабевали родовые связи. Теперь при определении взаимных отношений кочевников перевес начинал приобретать новый принцип – «принцип экономической силы, принцип деления на богатых и бедных». Действительно, присматриваясь к общественно-экономической жизни казахов, можно констатировать то обстоятельство, что с падением родовых устоев в жизни степи начало выделяться течение, разделявшее казахский народ на антагонистические по имущественному положению классы. Народная масса с этой стороны уже не представлялась однородной и однообразной, но дифференцированной на классы.

В.К. Никольский отмечал, что в казахской степи теперь не все владели кибитками и сотнями- тысячами лошадей и баранов, как это было в старое время. Картина представлялась далеко не такой: «Подернутые дымкой идиллии, маскировавшей эксплуатацию главой рода других сородичей, патриархально-родовые отношения исчезли без следа. Жизнь народа все более обнажается эволюцией, которую он совершает. И мы теперь видим, с одной стороны, из года в год беднеющих степняков, у которых только и есть, что воспоминание о прежней жизни, о былых временах, когда жилось сытно и привольно, когда будущее еще было задернуто туманом. С другой стороны, мы видим экономически крепкие классы. Средний слой - класс сохранивших свою самостоятельность хозяев, живущих, как говорится «ничего себе». И наконец, упитанных, довольных и богатеющих представителей крупной степной буржуазии, увеличивающих путем экспроприаций мелких собственников свои стада и табуны, познавших выгодность получения прибавочной стоимости и наживающих деньги всякими чистыми и нечистыми путями». В то время как другие группы казахов еще только стремились приноровиться к новому положению дел, стремились найти более выгодную для себя точку соприкосновения с остальными группами населения, степные буржуа, благодаря своему имущественному положению, быстро приспособились к вновь новым условиям жизни и поняли выгоду частной собственности от новой общественно-хозяйственной эры.

Сами казахи сознавали, что жизнь переменилась, стала иной. К примеру, один казах под инициалами Р.Д. в статье «Выгодно ли для киргиз скотоводство в том виде, в котором оно находится в настоящее время» (№3, «Киргизская Степная Газета» 1899 г.), говорил, что «условия окружающей нас жизни сильно изменились и сделали для нас невозможным жить прадедовской жизнью». Этот казахский публицист довольно верно понимал, в чем суть новой эпохи и почему общественные отношения с каждым днем принимали все более и более обнаженную форму.

Одним из главных факторов дифференциации являлся упадок родовой организации, которая, обнимая собой значительные группы лиц, в силу родовых связей придерживалась принципа взаимопомощи и не давала в резкой степени обнаружиться имущественному неравенству. Наверняка это неравенство было и при родовой организации, но оно не выражалось столь резко и распространялось на меньшее число лиц. Что касается родовых устоев, то они рушились под влиянием правительственных мероприятий, а также под влиянием колонизации степных пространств, игравшей видную роль в хозяйственной истории степи, усиливавшейся из года в год, сокращавшей владения казахов, вместе с тем заставившей кочевников думать о более интенсивном пользовании землей и породившей борьбу за землю. Довольно важным фактором, способствовавшим проведению в казахскую жизнь новых начал, являлось и влияние, оказанное более высоким хозяйственным строем переселенцев на первобытное хозяйство пастухов-кочевников. Раньше у казахов было исключительно скотоводческое самопотребительное хозяйство. Теперь же формы народного быта ломались с каждым днем и в хозяйстве казахов все более и более крупную роль начинали играть деньги и рынок.

В числе факторов, способствовавших ломке коренных устоев казахской жизни, способствовавших расколу народа на имущественные классы, необходимо упомянуть также уничтожение в 1868 году таможенных линий, отделявших казахские степи от остальной Сибири, после чего в степь бросилась масса разных хищников, начавших торговлю и беззастенчиво эксплуатировавших доверчивых кочевников. Эти хищники были учителями современных эксплуататоров из среды зажиточных казахов, превзошедших по части выжимания сока из бедняков даже своих алчных учителей.

Раскол казахской народной массы на диаметрально противоположные по имущественному положению классы увеличивалось из года в год. Это способствовало появлению в народе нового многочисленного класса – класса дифференцированных от собственности, класса пролетариев – так называемых «джетаков» (Пролетариев в некоторых местах, например, в Тургайской области, зовут еще «байгушами»). У них не было ничего: ни скота, ни мало-мальски терпимого жилища, никакого инвентаря. Одним словом, у них не было никаких средств к жизни, за исключением одной способности - работать. Их собственностью была только рабочая сила.

7 ноября 1887 года на заседании общего собрания членов Семипалатинского областного статистического комитета секретарь комитета Маковецкий прочитал доклад, в котором отметил расслоение казахского народа, зарождение среди него пролетариата, и ярко описал жизнь казахской бедноты, вынужденной закабалять себя на работы. Выдержки из этого доклада, опубликованные в «Протоколе общего собрания Семипалатинского статистического комитета», довольно четко описывают не жизнь, а жалкое прозябание казахского пролетария:

«Что такое джетак? Потеряв почему либо скот - единственное средство для обеспеченного существования в степи, киргиз прибивается к какому-либо соседнему оседлому пункту. Здесь при совершенно иных, новых, непривычных условиях жизни киргиз теряет под собой почву, он становится беспомощен, как рыба, вытащенная на берег и лишенная родной стихии. Бледный, исхудалый, в лохмотьях, это иногда жалкое подобие человека, на которого нельзя смотреть без сострадания. Не привыкший к работе, он, однако, по необходимости должен искать работы, чтобы пропитать себя и свое заморенное семейство. Еще куда ни шло летом, - летом джетака, по крайней мере, греет солнце, он дышит чистым степным воздухом, его неприхотливые жизненные потребности удовлетворяются, хотя с грехом пополам, какой-нибудь дырявой и почернелой юртой да небольшим количеством айрана. Не то зимой. Жестокие морозы и снежные бураны заставляют джетака искать более надежного прикрытия, и вот он идет в поселок к казаку присматривать и ухаживать за скотом домовитого хозяина. На скотном пригоне, стоящем иногда отдельно от жилого двора казака, к услугам джетака небольшая избушка из плетня, щели которой замазаны глиной, забиты землей, а подчас и навозной почвой, взятой с того же скотного пригона. Можно себе представить, какой жалкой защитой являются эти стены в морозные дни, и какая антигигиеническая атмосфера получается в такой хате в оттепель. Остальная обстановка вполне гармонирует с этим. Маленькое окно, иногда затянутое пузырем, едва пропускает свет, глиняный пол, застланный сеном, на стенах хомуты и другая сбруя для рабочих лошадей казака, тут же убогая и грязная рухлядь киргиза - вот обстановка, в которой проводят зиму джетаки со своей семьей. Прибавьте к этому, что в ту же избушку помещается нарождающийся скот, и станет ясно, в каких гибельных, ужасных условиях приходится перебиваться киргизу, извергнутому степью».

Доклад Маковецкого и отмечает существование казахского пролетариата, и иллюстрирует те ужасные условия, при которых текла жизнь этого класса казахского народа.