По словам Гурдэ, из-за отсутствия в Семиречье удобных путей сообщения, недостаточности и чрезмерной дороговизне перевозочных средств, скотоводство в крае, как и всякая другая отрасль промышленности и торговли, находилась в стагнации, в таком застое, как оно было много лет тому назад.

Скотоводство почти всецело находилось в руках кочевого населения казахов, которые главным образом занимались им для удовлетворения собственных потребностей и не воспринимали его как предмет систематической промышленности и обширной торговли. И в самом деле, весь быт казахов, начиная с юрты и заканчивая пищей и одеждой, была основана на продуктах скотоводства. Лишь только незначительный избыток, после удовлетворения собственных нужд, составлял предмет торговли с соседними Сыр-Дарьинской, Ферганской и Семипалатинской областями.

Оседлое население скотоводством с целью промышленности оседлое население занималось мало. Оно, конечно, держало скот, но в незначительном количестве (менее двадцатой части общего числа в крае) и только для полевых работ, для передвижения, для извозного промысла и в некоторых случаях для торговли.

Большому развитию скотоводства у оседлого населения русских, дунган и таранчей до степени систематического промысла препятствовали отчасти недостаток пастбищ и, главным образом, цена на скот и продукты скотоводческой деятельности. Они были столь низки, что одни только казахи могли признать их если не выгодными, то, по крайней мере, не совсем убыточными. Это объяснялось тем, что кроме личного труда и времени, скотоводство не требовало от казахов никаких денежных затрат или расходов.

У казахов скот находился круглый год под открытым небом. Гурдэ рассказывал, что летом скот подвергался знойному жару, а зимой - сильным буранам и холодам. За малым исключением, он кормился только подножным кормом, который обилен только весной и в начале лета. Осенью же он должен был удовлетворяться сухой, полусожженную травой, а зимой кое-как питаться скудными остатками, добываемыми из-под снега разгребанием копытами. Но бывали зимы, когда из-за чрезмерно глубоких снегов или образования гололедицы обнажение травы этим способом являлось невозможным. Тогда скот погибал от голода целыми табунами и отарами, вследствие чего очень богатые казахи, обладавшие тысячами голов, вмиг обращались в бедняков.

Падеж скота от бескормицы вследствие глубоких снегов или гололедицы, называемой казахами джутом, мог достигать колоссальных размеров. Например, из официальной статистики видно, что в 1895 году от джута в одном только Капальском уезде погибло 37 640 голов скота, из которых 4325 лошадей, 1525 голов рогатого скота и 31 590 баранов. Если же полагать, что и в других уездах области джут свирепствовал в пропорциональном отношении, что весьма вероятно, ибо зима была сурова по всему краю, то в 1895 году, погибло во всей области 250 или 300 тысяч голов крупного и мелкого скота. Эти цифры очень близки к истине, особенно если включить в них и число скота ежегодно истребляемого хищниками – тиграми и волками. Число это немаловажно, ибо статистика 1894 года показывала, что только в двух уездах дикими зверями было съедено 23 646 голов, отчего можно предполагать, что по всей области этим путем истреблялось от 50 до 60 тысяч голов скота.

Случаи эпизоотии в Семиречье были нередки. Гурдэ объяснял это высоким уровнем небрежности казахов в этом отношении. Тем не менее, то ли из-за чрезвычайной выносливости и естественной крепости местных пород, то ли из-за благоприятного обстоятельства постоянного передвижения с места на место в неизмеримых пространствах и жизни под открытым небом, но пропорция смертности от болезни сравнительно небольшая. В 1894 году от чумы среди рогатого скота пало только несколько десятков голов в Джаркентском и Пржевальском уездах, а в Капальском - до 2158 голов. В целом, потери скота от болезни в сравнении с их общей численностью в Семиречье, признавались ничтожными. Лепсинский ветеринар Третьяков, очень внимательно занимавшийся исследованием условий казахского скотоводства, обращал внимание администрации больше на огромные убытки, понесенные казахами от джута, чем на вред, причиненный временно вспыхивающими эпизоотиями.

По мнению Гурдэ, на все эти несчастия кочевник-скотовод смотрел хладнокровно. Скотовод свыкся с ними и видел в них неизбежное зло, свойственное роду его деятельности и условиям его экономической жизни:

«…Бороться против зла он не думает, не потому, что от роду ленив, апатичен и беспечен, а просто потому, что это не выгодно, потому что труд и расходы, необходимые для успешности борьбы, не оплачивались бы в достаточном размере, вследствие бесценности самого скота и его продуктов»

В виду незначительности числа оседлого населения, которое определялось в количестве 224 616 человек, местная потребность на продукты скотоводства была очень невелика. С другой стороны, из-за отсутствия в крае удобных и дешевых средств и способов перевозки, торговля скотом и животными продуктами с соседними областями не достигало тех размеров, которые легко достигались бы при более благоприятном положении. Из этого следовало, что интенсивное развитие скотоводства и возведение его на уровень систематического промысла могло бы только нарушить хрупкое равновесие. Однако не в пользу самого скотовода: развитие скотоводческой промышленности могло довести уже и без того низкие цены до такого минимума, что не только расходы не возвращались бы, но и сам труд не вознаграждался бы в достаточном размере даже для кочевника.

Иногда джут производил такие опустошения в стадах казахов, что вышеприведенные цифры увеличивались вдвое, а то и втрое. Тогда, по словам Гурдэ, доведенные почти до всеобщего и окончательного разорения казахи пробуждались от своей привычной беспечности и на следующее лето заготовляли большие запасы корма на предстоящую зиму. Но это продолжалось недолго и по мере заглаживания страшного бедствия из памяти, запасы становились все меньше и меньше до тех пор, пока их заготовление совершенно не прекращалось. Тем не менее, это доказывало, что эти запасы могли быть сделаны, и что этим путем можно было бы спасти и сохранить чуть ли не сотни тысяч голов скота. Но систематическое заготовление запасов сена не практиковалось только потому, что оно оказалось бы непроизводительным трудом, так как увеличение продукции без увеличения спроса могло спровоцировать обесценивание самого продукта.

Для защиты животных от ветров, буранов и холодов, а также от нападения диких зверей, на местах зимовок могли быть устроены крытые пригоны, вокруг которых сосредоточивались бы довольно значительные затраты, которые от продажи скота по слишком низким ценам не возмещались бы.

Заготовление запасов сена на зиму, иногда практиковались в небольших размерах. Но эти запасы предназначались исключительно для ослабевших по той или иной причине животных. По данным статистики за 1894 год, в Пржевальском уезде заготовлено было 524 тысячи пудов сена, что очевидно несоразмерно с количеством скота, определенным за тот же год в том же уезде в 956 208 голов скота. О других уездах в статистике ничего не сказано, вероятно от того, что в них не было заготовлено никаких запасов. Впрочем, это подтверждается тем, что следующей зимой смертность от бескормицы была очень велика.

Влияние железной дороги на развитие скотоводства в Семиречье

Гурдэ писал, что скотоводство в Семиречье находилось в полном застое, а надежды на улучшение печального положения не будет до тех пор, пока не изменятся экономические условия самого края. Но, несмотря на все описанные крайне неблагополучные обстоятельства, скотоводство не приходило в упадок и из года в год находилось в одном и том же положении. Это доказывало, что производительные силы края были столь велики, что при более благоприятных условиях эти силы получили бы новую энергию и развивались бы в неиссякаемое богатство не только для Семиречья, но и для окружающих его других окраин. Эти благоприятные условия могла дать только железная дорога, которая соединила бы Семиречье с соседними Сыр-Дарьинской, Ферганской и Семипалатинской областями, с Сибирью и с Россией.

Железная дорога могла дать возможность семиреченским скотоводам быстро, дешево и без риска отправлять свои продукты на отдаленные рынки в то время, когда в них ощущалась большая нужда. Следовательно, цены на продукты оказались бы настолько выгодными, что появились бы средства и причины улучшить и развивать продуктивность до возможных крайних пределов. Увеличение спроса и обеспеченность сбыта, не только подняла бы цены до благоприятного для скотовода уровня, но также сделала бы их более ровными и устойчивыми.

При таких условиях не подлежит сомнению, что казахи скоро сообразили бы, что скотоводство не только для них средство для удовлетворения их потребностей, но также и верный источник благосостояния и даже богатства. Тогда само скотоводство в Семиречье быстро развивалось бы до степени систематического промысла и торговли на очень широких размерах. Нечего и говорить, что скотоводство не осталось бы в долгу у железной дороги, в кассах которой нашла бы себе место немалая часть созданного ей богатства.

Численность скота в Семиречье

Чтобы составить себе некоторое понятие о том, до какой степени развития могло быть доведено скотоводство в Семиречье с помощью железной дороги, необходимо прежде иметь верное представление о его положении. По официальным данным за 1896 год, численность скота в Семиреченской области определялось в количестве 5 868 736 голов, из которых 5 586 433 головы принадлежало кочевому населению казахов и 282 403 оседлому населению русских, дунган и таранчей. Это число распределялось следующим образом:

Лошадей – 756 823 (из которых у казахов - 681 842);

Рогатого скота – 426 245 (353 630);

Верблюдов - 99 135 (98 673);

Баранов - 4 284 947 (4 177 545);

Мулов и ослов – 3 775 (42);

Коз – 282 879 (274 701);

Свиней – 14 932 (-).

Итого: 5 868 736 (5 586 433)

Распределение по уездам было следующим:

Верненский - 1 157 967 (у казахов - 1 067 222);

Капальский – 688 673 (670 637);

Джаркентский - 781 092 (731 716);

Лепсинский - 865 603 (812 104);

Пишпекский – 1 071 584 (1 036 628);

Пржевальский - 1 303 817 (1 268 126);

Итого: 5 868 736 (5 586 433).

Здесь необходимо оговорить, что все эти цифры по всей вероятности были несколько ниже действительных. Гурдэ объяснял это тем, что в стране кочевников почти невозможно было установить точное количество вообще, и в особенности в отношении скотоводства, потому что казахи очень старательно скрывали количество скота. Это происходило оттого, что раскладка всяких повинностей делалась по числу имевшегося у кочевника скота. В 1896 году численность скота проверялась уездными ветеринарами, хотя, к сожалению, не всеми, а потому цифры за 1896 год ближе к истине, чем статистика прежних лет. Во всяком случае, цифра 5 868 736 голов сама по себе довольно внушительна, хотя и представляло только вероятный минимум.

В сравнении с предыдущими годами, в 1896 году был заметен некоторый прогресс. В 1894 году численность скота определялась в 5 550 334 головы, что меньше показателей 1896 года на 313 402 головы. В 1895 году насчитывалось 5 546 354 головы, т.е. на 8980 голов меньше, чем в 1864 году и на 322 382 голов меньше чем в 1896 году. Однако же при сомнительной статистике легко могло случиться так, что цифра «322 382» на самом деле не указывало на действительное увеличение числа скота, а являлось только результатом более тщательной проверки уездных ветеринаров, при которой обнаружилась часть скрытого в прежние годы скота.

Тем не менее, факт в том, что численность скота вообще, несмотря на джут, на истребление дикими зверями, на полное отсутствие у казахов всякой рациональной системы скотоводства, не уменьшалась.

Согласно численности кочевого населения, на каждого скотовода приходилось по 9,7 головы скота, а именно 5 586 433 головы для населения в 575 614 душ обоего пола. Это указывало на природную способность и склонность казахов к скотоводству. Также это указывало на то, что если бы казах находился в более благоприятных обстоятельствах (т.е. его производительность была бы поощрена более значительным спросом, который железная дорога дала бы ему возможность легко и быстро удовлетворить), то тогда не 9-10 голов скота приходилось бы на душу, а вдвое-втрое больше. Занимаемое кочевым населением для скотоводства пространство также указывало на возможность развития дела до очень высокой степени. По данным межевого отделения Семиреченского областного правления, Семиречье занимало 353 468 квадратных верст. За исключением 20 500 кв. в., занятых площадью обширных озер и 72 000 кв. в. покрытых песками, болотами, каменистыми пространствами, оставалось еще около 261 000 кв. в., или приблизительно 27 миллионов десятин земли, пригодной для скотоводства и отчасти для земледелия. Из этого числа следовало исключить еще 937 тысяч десятин (для округления цифры 1 млн десятин), отведенных крестьянским и казачьим обществам, дунганским и таранчинским селениям, городским усадьбам и выгонам и т.п., после чего получится 26 млн десятин в исключительном пользовании казахов. Значительная часть этой земли состояла из горных склонов, горных долин и ущелий, покрытых богатейшей растительностью. Принимая в соображение вероятную недомолвку официальной статистики, и округлив означенное выше число голов скота до 6 миллионов, получится по 4,33 десятины на каждую голову скота, крупного и мелкого.

Из приведенной выше таблицы видно, что около ¾ общего количества скота состоит из баранов, овец и коз, а ¼ из крупного скота. Таким образом, из 6 млн голов получилось бы 4,5 млн первого рода скота и 1,5 млн второго. Считая, что при рациональном ведении дела и лучшей утилизации земли на голову крупного скота будет уходить по 2 десятины и по одной десятине на голову мелкого, отбросив еще на всякий случай лишнюю треть десятины (2 млн десятин) из первоначальной цифры 26 млн, выходит, что численность скота в Семиречье определилась бы в 20 млн голов. Это внушительное число составило бы основной капитал казахов, основное богатство целой области, которое могло быть создано благодаря исключительно железной дороге, без которой оно немыслимо. Процент с этого основного капитала, т.е. приплод этого огромного стада почти целиком был бы отправлен не только в соседние области, но и в более отдаленные окраины, менее способные к разведению кота, где он оказал бы благотворное влияние для экономики жизни. Кроме того, это стало бы верным и постоянным источником доходов для самой железной дороги.

Торговля скотом и сырыми животными продуктами

Как уже сказано выше, скотоводство - единственный промысел казахов - прежде всего служило для удовлетворения жизненных потребностей кочевого населения. Только избыток от собственного употребления и некоторые сырые продукты, кожи, шерсть и т.п. служили предметом торговли в самой области и вне ее.

В самой области потребность эта была невелика, вследствие незначительности оседлого населения русских, дунган и таранчей. При этом у дунган и таранчей мясо было далеко не главным предметом продовольствия, а наоборот, употреблялось чрезвычайно умеренно. Впрочем, в отношении железной дороги торговля для местного продовольствия имела весьма малое значение, ибо всегда производилась вне рельсовой линии. Об этой местной торговле было трудно составить себе даже приблизительное понятие, так как данные официальной статистики по этому предмету были крайне скудны. В обзоре за 1896 год показано только количество домашних животных, убитых на бойнях Семиреченской области, причем отмечены только восемь пунктов, где производился убой (1 областной и 7 уездных городов). Оттого и неизвестно количество забитого скота в русских деревнях, в казачьих станицах, в дунганских и таранчинских селениях.

На скотобойнях же было забито 60 209 голов, из которых 15 413 голов рогатого скота, 696 лошадей, 255 телят, 1 верблюд и 43 844 мелкого скота – баранов и коз. Для населения в 224 тысячи человек, это очевидно слишком мало и несообразно.

Торговля домашними животными для вывоза из области была более значительна. Она производилась на ярмарках и прямо в степи по аулам приезжавшими из других областей торговцами, которые отправляли закупаемый ими скот на ярмарки Акмолинской и Семипалатинской областей и в города Ферганы и Туркестана. Риски этих торговцев были очень велики: ввиду значительности расстояний в ту или другую сторону для перехода требовались очень большие промежутки времени, в течение которых животные подвергаются множеству опасностей (утомление, болезни, барымта, нападение диких зверей и т.п.). От всех этих причин торговец мог терпеть большие убытки. Кроме того, расходы на переезды и на собственное содержание в течение месяцев также были весьма ощутимы. Наконец, торговец был вправе ожидать выгоды от своей операции. Все это, сложенное вместе, составляло изрядную сумму, значительно увеличивавшую стоимость животных, когда они достигали места назначения. Так как и там на животные продукты существовали свои определенные цены, которые торговец не мог изменить по своему желанию, то очевидно, что все свои убытки целиком возмещались за счет своего продукта, за которые предлагались такие цены, на которые мог согласиться только казах во многом из-за безвыходности его положения. Эти цены во всяком другом месте оказались бы совершенно немыслимыми.

Несмотря на всю невыгодность положения, торговлю живым скотом с соседними областями нельзя считать ничтожной, ибо в 1896 году она выражалась следующими цифрами:

Рогатого скота – 14 512 голов;

Баранов и овец – 359 261;

Лошадей – 6 990;

Итого: 380 763 всякого рода.

Считая, что средний вес крупного скота составлял 14 пудов, а мелкого - 2 пуда 15 фунтов, получалось до 1 120 тысяч пудов груза для перевозки по железной дороге. Почти весь этот скот был отправлен в Сыр-Дарьинскую, Ферганскую и Семипалатинскую области. Незначительное количество ушло из Джаркента в Оренбург, из Пишпека в Акмолу и из Пржевальска в китайский Кашгар.

В том же 1896 году, торговля сырыми животными продуктами выражалась таким образом:

Кожа рогатого скота – 181 625 штук;

Кожа конских – 94 270;

Овчин и козлин – 1 820 640;

Кожа верблюжьих – 3 754.

Считая, что средний вес кож крупного скота по 1 ¼ пуда и кожа мелкого скота по 10 фунтов, то только по этой статье получилось бы 800 тысяч пудов груза, кроме шерсти.

Сама шерсть составляла немаловажный предмет вывоза из Семиречья. Известно уже, что главным продуктом казахского скотоводства являлся баран. Было показано, что число баранов, овец и коз определено в 4 452 246 голов, для удобства - 4 400 000 голов. Стрижка барана производилась, по местным обычаям, два раза в год: весной и осенью. Весенняя стрижка давала по 6 фунтов джибаги, т.е. грязной шерсти с каждого барана или овцы, а осенняя - только половину этого количества, т.е. 3 фунта. Таким образом, количество джибаги с 4 400 000 голов получалась в размере 990 тысяч пудов ежегодно. Казахи для собственных надобностей (выделки кошем, одежды и т.д.) употребляли около 2/3 количества, доставляемого осенней стрижкой, т.е. приблизительно до 220 тысяч пудов. Так как в Семиречье нет никаких шерстяных заводов, все остальное количество шерсти, т.е. около 770 тысяч пудов закупалось местными и иногородними торговцами для отправки на сибирские и российские ярмарки. От мытья шерсти, которое конечно, производилось до отправки, терялось около 37% общего веса, т.е. из Семиречья вывозилось до 485 тысяч пудов бараньей шерсти. К этому следует прибавить около 13 тысяч пудов верблюжьей шерсти, 8 тысяч пудов конского волоса и до 5 тысяч пудов бараньих кишок. Всего приблизительно - 500 тысяч пудов. Эти сырые животные продукты отправлялись из Семиречья и отчасти из Китая через Бахты и Урджар в Семипалатинск, Акмолинск, на Ирбитскую, Тюменскую и Нижегородскую ярмарки, в Ферганскую и Сыр-Дарьинскую области. Кишки же по-большей части отправлялись в Санкт-Петербург.

Таким образом, при всех неблагоприятных условиях этой торговли и при полном отсутствии удобных и правильных путей сообщения торговля скотом и сырыми животными продуктами выражалась довольно солидной цифрой в 2 420 000 пудов совершенно обеспеченного и верного груза для будущей железной дороги.

Но выше было показано, что проведение железной дороги через Семиречье совершило бы переворот как в скотоводстве, так и в жизни кочевого населения, и что основной живой фонд скотовода мог бы увеличится, по меньшей мере, в три раза. Тогда очевидно, что и продукты скотоводства возрасли бы в том же размере. В таком случае цифра торговли этими продуктами была бы уже не 2 420 000 пудов, но 7 260 000. При этом еще необходимо принять во внимание, что первоначальная цифра получилась за исключением количества скота и продуктов, употребляемого на месте самим населением, кочевым и оседлым. Так как эта потребность не может возрастать в прямом отношении с увеличением производительности, то лишние 1,5-2 миллиона пудов пускались бы в оборот. Тогда общая торговля скотом и животными продуктами могла достигнуть цифры в 9 000 000 пудов.

Некоторые цены на скот и на сырые животные продукты

Главная причина застоя скотоводства в Семиречье заключалась в низости цен. Кроме того, важный мотив невыгодности скотоводства заключалась в неустойчивости этих цен, вариация которых на разных рынках бывала столь велика, что скотовод не мог предвидеть как произойдет сбыт его продукции. Очевидно, что в этом отношении железная дорога могла бы все нивелировать, ибо при обеспеченности сбыта на отдаленных рынках скотовод был бы поставлен в меньшей зависимости от барышника и цены стали бы ровными и устойчивыми.

За отсутствием данных о ценах в различных местностях области будут приведены здесь цены на Верненском рынке, т.е. максимальные, ибо в деревнях и селениях мясные продукты были несомненно дешевле. В мясных лавках Верного мясо продавалось в среднем по 1 рубль 40 копеек за пуд, сало - 4 рубля, шкура - 4 рубля 50 копеек. Таким образом, с одного быка или коровы, средним весом 14 пудов мясник выручал

8 пудов мяса (1 рублю 40 копеек) – 11 рублей 20 копеек;

1 ½ пуда сала (4 рубля) – 6 рублей;

Шкура (4 рубля 50 копеек);

Итого: 21 рубль 70 копеек.

С барана средним весом 2 пуда 15 фунтов он получал

1 пуд 5 фунтов мяса (1 р. 50 к.) – 1 р. 69 к.;

15 ф. сала (4 р). – 1 р. 50 к.;

Овчинка – 60 к.;

Итого: 3 р. 79 к.

Расходы мясника на закупку в степи, пригонку в город, на содержание лавки, на убой в бойнях и на всякого рода повинности и т.д. очень значительны. Потому для возмещения всех этих расходов и для личной выгоды он мог предложить за голову крупного скота от 12 до 13 р., а за барана или овцу от 2 до 2 р. 50 к., что следовало считать очень приблизительной нормой. Торговцы, приезжавшие из соседних областей для закупки скота в аулах и на ярмарках, по всей вероятности не предлагали даже таких цен, но так как они закупали скот большими партиями, а казахам нужны деньги, последним приходилось на все соглашаться.

Таким торговцам бык или корова обходилась не дороже 10-11 рублей, а баран или овца стоила от 1,5 до 2 рублей. Если принять во внимание еще и то, что очень часто платеж производился не деньгами, а фабричными товарами, то казах получал еще меньше.

Казахская лошадь на базаре продавалась от 15 до 25 рублей. Верблюд же стоила от 50 до 70 р. В 1896 году цена на джибаги была от 1,4 до 1,6 рублей за пуд. Верблюжья шерсть продавалась за сумму от 4,5 до 5 рублей. Козий пух стоил 5,2 р. Цены на кожи варьировались в значительной степени, смотря по рынкам. Например, шкура на Каркаринской ярмарке стоила 2,5 р., в Капале – 3 р., в Хоргосе – 4 р., в Верном – 4,5 р., в Токмаке – 5 р. Ровно вдвое против цены в первом пункте. Овчины продавались за 35 к. на Каркаринской ярмарке и 60 к. в Верном и Сергиополе. Козлины стоили 32 и 35 к. на Каркаринской ярмарке, 60 к. в Верном и 70 к. в Токмаке.

Поль Гурдэ считал, что железная дорога, которая соединит Семиречье с соседними областями, с Сибирью и Россией изменила бы до неузнаваемости все экономические условия края. Семиречье проснулось бы от своей вековой спячки. Кипучая деятельность скоро заменила бы мертвую тишину, царящую в ее обширных степях и величественных горах. Как могучий фактор цивилизации, железная дорога не только изменила бы условия, но и самый строй жизни:

«Можно с уверенностью сказать, чего не могли достичь в течение десятков лет все старания местной администрации и самого Правительства, а именно обращения кочевников в оседлое население, т.е. обращение полудикого киргиза в цивилизованного человека и полезного гражданина, верно и сравнительно быстро достигла бы железная дорога, без всяких усилий, а просто силой обстоятельств»