Как известно, после посещения Сибири И. Сталиным в январе 1928 г. в крае начала проводиться чрезвычайная политика, предполагавшая изъятие хлеба у крестьян насильственными методами и вызвавшая в связи с этим у них некоторое недовольство.

В казахских и татарских аулах и деревнях сельское население отказывались сдавать по низким ценам зерно и мясо, выплачивать непосильные налоги и займы. К мусульманам, не подчинившихся новой чрезвычайной политике, стали применять жесткие репрессивные меры: лишение права голоса, выселение из аула на выселки, раскулачивание, ссылка в необжитые районы Сибири, заключение под стражу, расстрел. Кроме того, Сибкрайком ВКП(б) проводил политику, направленную на создание вражды в мусульманской среде между зажиточной частью населения и беднотой, используя при этом коммунистов, комсомольцев и активистов. Классовая борьба, которая, к примеру, среди степняков практически не имела места, искусственно нагнеталась.

В обществе создавалась атмосфера нетерпимости к детям, родители которых были отнесены к «чуждым элементам». В школе учителя рассаживали их на последние парты и неудобные места. Рядом с ними не садились дети бедняков. В связи с этим нередко мальчишки и девчонки, не выдержав издевательств со стороны одноклассников и учителей, отказывались посещать школу.

Юноши и девушки нередко покидали родительские дома и уходили в город на большие стройки народного хозяйства, где легче было затеряться среди молодых рабочих и скрыть свое происхождение. Большей части это удалось. Многие из них даже стали ударниками труда, вступили в комсомол. Когда же все становилось известно, незамедлительно собиралось комсомольское собрание, на котором следовало их исключение из рядов ВЛКСМ и составлялось требование под давлением партячейки к администрации об увольнении. Так, в газете «Советская Сибирь» была опубликована статья, призывавшая к бдительности. В ней сообщалось, что в Томском округе на строительстве завода работали три брата, которые, как оказалось, были сыновьями «бойкотированного кулака» и «лишенца»[1].

фото: www.stanradar.com

В числе первых мусульман, сосланных в конце 1920-х годов на Кулай, расположенный в непроходимых Васюганских болотах, были Кучуков Шамардин вместе с сыновьями Вассафом и Ламганом из татарской деревни Большие Туралы Тарского района Омской области[2].

Сибирские мусульмане, отказавшиеся выполнить требования местных властей, а также оказавшие сопротивление, были причислены к «врагам народа». Особенно страшна была участь их детей. Так, в статье «По воле Кремля» экс- губернатора Омской области Л.К. Полежаева подчеркивается: «Чтобы сохранить их, матери отказывались от мужей. Иначе – сами в лагеря, дети – по детдомам. И это продумано в Кремле: дети старше 15-летного возраста могли быть арестованы и расстреляны, моложе – размещались в спецдетдомах, им меняли фамилии, разлучали с братьями и сестрами. Делали все, чтобы ребенок не знал, кто он и откуда»[3]. Подтверждением этому является выписка из оперативного приказа № 00486 народного комиссара внутренних дел Союза ССР Н. Ежова от 15 августа 1936 г.: «Социально опасные дети осужденных в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима»[4]. Ненависть к детям «врагов народа» от взрослых передавалась и детворе. Как вспоминал Риза Кажимович Мадинов, что он рос драчуном, потому как сверстники дразнили его сыном «врага народа». А школьный учитель за незначительную шалость обозвал его «волчонком-сыном волка». Мальчик обиделся на взрослого человека и даже не пошел в тот день домой, а убежал в русское село. Из-за того, что он является сыном «врага народа» его не приняли ни в пионеры, ни в комсомол[5]. Вынужден был бежать из родной деревни Рачапово (Тарский район Омского округа) Хамит Иноятов, так как после ареста его отца Сафара Иноятова односельчане стали смотреть на него как на сына «врага народа». Так Хамит оказался в степном поселке Казахстана на руднике Жолымбет. Об этом рассказал в своих воспоминаниях его сын Асхат, ныне проживающий в г. Астана, которому тогда было 8 лет[6]. Такое отношение в обществе к подросткам подталкивало их уходить из родных аулов в поисках лучшей жизни. Так, из южных районов Омской и Новосибирской областей тысячи детей хлынули в Казахстан. Это случилось потому, что они не могли мигрировать в сторону РСФСР, так как плохо владели или совсем не знали русского языка. Документы свидетельствуют, что только с января по апрель 1933 г. на улицах городов и поселков Казахстана было подобрано свыше 25 тысяч детей. Общее число их в детских домах за период с 1932 г. по май 1933 г. увеличилось с 7446 до 69100 человек. Безусловно, значительная их часть были детьми умерших от голода местных казахов. В 1932 г. крестьянин Устин Дробатенко из деревни Черноусовка (Омский округ) отправил письмо в Москву на имя председателя ЦКК-РКИ Я. Рудзутака, в котором сообщал: «У нас за первый квартал умерло от голода 90 чел. Рядом у нас, 10 километров, - Казахстан. Там еще «лучше» обстоит дело. По дорогам валяются кости людей, и детишки оставлены в юртах»[7].

Под грифом «совершенно секретно» руководитель Деткомиссии ВЦИК К. Савченко из Казахстана направил в Москву служебные письма и прокурору Казахской АССР, и копию полномочному представителю ОГПУ в Казахстане, в которых изложил бедственное положение детей: «Дети голодные и голые, в отдельных детдомах смертность в течение одного месяца доходила до 50 %. Например, в Аулиз-Ата за 27 дней умерло 218 детей из 428, в другом – из 484-х умерло 212». В конце служебного письма К. Савченко как честный человек потребовал следующее: «Я категорически настаиваю перед прокуратурой и полпредством ОГПУ немедленно расследовать количество смертей в детдомах и больницах. Причины смертности и виновных в гибели детей карать самым суровыми мерами»[8]. Но его требование покарать виновных не было выполнено, так как главные виновники событий в Казахстане в 1932-1933 гг. находились в Москве в верхних эшелонах власти.

Требование в выискивании «врагов народа» и их детей как социально-опасных элементов исходило от партийного руководства просталинского Сибкрайкома. Так, выступая на собрании партийного актива Новосибирского округа 25 января 1937 г., секретарь Сибкрайкома ВКП(б), ставленник И. Сталина в Западной Сибири Р. Эйхе, заявил: «В какую бы нору враг ни закопался, мы должны эту нору вскрыть, какой бы маской враг ни прикрывался, мы должны эту гадину разоблачить и уничтожить»[9]. Исходя из этого, дети «врагов народа» не допускались в высшие учебные заведения, связанные с авиацией, оборонной промышленностью, а также в военные училища. Их не принимали в ряды ВКП(б) и ВЛКСМ. В другие вузы (педагогические, физкультурные и т.д.) их зачисляли только при условии, что они письменно откажутся от своих родителей и прекратят с ними поддерживать отношения. Однако и после этого молодые люди находились под постоянным контролем администрации вуза, партийных и комсомольских активистов. Для исключения их числа студентов достаточно было даже одного заявления, в котором указывалось на нелояльное отношение к Советской власти. В Омске по рекомендации ОК ВКП(б) была создана партийная комиссия по проверке вузов. По окончании работы на заседании бюро окружкома партии она доложила о результатах, из которых следовало, что «засоренность студенчества социально-чуждыми элементами в вузах имеется» и выявлено «детей служителей культа» 10 человек, а «торговцев» - 2[10].

Преследованию подвергались юноши и девушки, пожелавшие вступить в брак сыном или дочерью «врага народа». В данном случае вмешивались бюро партийных и комсомольских ячеек, если один из молодых людей был членом партии или комсомольцем. За ослушание исключали из рядов ВКП(б) или ВЛКСМ с формулировкой «за потерю политической бдительности» и навешивали ярлык «чуждого элемента». Таким образом, своими действиями партийные организации настроили против себя часть молодого поколения в деревнях и аулах. Об этом свидетельствовало высказывание при разговоре в общественных местах из донесения в ПП ОГПУ Сибкрая: «Большевики стараются сорвать свою злобу, ищут единоличных жертв»[11].

Следственный аппарат НКВД, стараясь использовать детей против своих родителей, вербовал их среди совершеннолетних юношей и девушек, чтобы они следили за ними и передавали ему сведения. Так, был завербован Галым Кантарбаев, студент Омского медицинского института, скрывший свое байское происхождение при поступлении. Подобное обвинение в 1937 году было серьезным, поэтому молодой человек смалодушничал и дал согласие на сотрудничество с органами НКВД. Однако вскоре следственному отделу стало известно, что Кантарбаев встретился тайно с отцом, скрывающимся от НКВД, предупредил его об аресте, а также проводил на поезд, следующий в Северо-Казахстанскую область. Вскоре после этого Галым Кантарбаев был арестован. Его обвинили в том, что он, согласившись на сотрудничество со следственными органами, нарушил свое обещание и «предупредил отца, после чего тот скрылся». За это 28 августа 1938 г. Г. Кантарбаев был осужден на 10 лет лишения свободы. В 1939 г. после пересмотра «дела» его освободили из-под стражи. Но в 1949 г. следственные органы вновь заинтересовались им. И снова начались мытарства. Только 28 февраля 2002 г. Омская прокуратура реабилитировала его полностью.

Идеологические отделы окружкомов и райкомов партии, выполняя указания просталинского Сибкрайкома, продолжали калечить судьбы детей. Из подрастающего поколения старались создать послушных роботов, услужливых граждан коммунистической системы. Прежде всего в аулах и деревнях с помощью верных системе учителей над детьми проводилась плановая психологическая обработка. Им внушалось, что кулаки, баи, муллы мешают строить новую жизнь и являются заклятыми врагами Советской власти, а значит с ними необходимо вести борьбу. Так, газета «Красный Алтай» (Барнаульский округ) призывала «бить дубьем» и «рублем»[12]. Таким образом, в детском сознании развивалась ненависть не только к своим родителям, но и ко всем зажиточным крестьянам. Кроме того, ребенок мог также и повлиять на своих родителей, чтобы они сдали государству хлеб, мясо, взяли на себя обязательства выплатить денежный заем, вступить в колхоз. Так, в Воскресенской школе (Томский округ) «в классе перед уроками была поставлена отчетность детей о выполнении заготовок их родителями»[13]. В том же округе в Николаевской школе Ижморского района учителями были разработаны следующие мероприятия: составить учащимся школы лозунги для дома о сдаче хлеба, вывесить их, проследив за реакцией родителей, написать письма в соседнюю школу, рассказав о своем участии в хлебозаготовках[14]. Также в отчете по этому округу было отмечено, что учащиеся двух школ Ишимского района сагитировали родителей сдать хлеб[15]. Газета «Колхозник Алтая» писала, что на общем собрании учащихся школы колхозной молодежи было принято решение добиться к 100-процентного охвата коллективизацией учащихся, а их родителей на 95%[16].

Волной прокатился по школам Западной Сибири «геройский поступок» пионера Павлика Морозова, заявившего сотрудникам ОГПУ, что его отец-кулак не сдал зерно государству, а спрятал в лесу в выкопанной яме. Вследствие этого он стал примером для других пионеров. Так, в Гутовском районе Новосибирского округа сын лично отдал под суд отца, укрывшего 800 пудов хлеба. Идеологическая обработка сельских коммунистов и комсомольцев достигла поставленной ими цели, так как подросток заявил отцу: «Ты кулак. Значит, ты мне не родитель»[17]. Перестал общаться с матерью сын, работающий в городе. На ее просьбу заступиться перед председателем,+ спасти от раскулачивания, он ответил: «Домой не вернусь». И больше никогда ей не писал[18]. Лекторские группы райкомов ВКП(б) разъезжали по аулам с лекциями, в которых уделяли главное внимание «героическим подвигам» детей, выступивших против своих родителей, как против классовых врагов. Ими приводились и другие примеры. Так, в Рубцовском округе сын уговаривал отца не торопиться со сдачей хлеба, потому что его можно будет продать дороже весной [19].

Несмотря на все меры, предпринятые идеологическими отделами райкомов и окружкомов партии, во многих в аулах и деревнях Западной Сибири не только взрослые, но и дети выражали недовольство проводимой политикой. Например, в школах Бийского (село Тула) и Омского (село Знаменка) округов учениками были распространены листовки, в которых предлагалось оказывать сопротивление партийным и советским органам на местах против проводимой ими политики хлебозаготовок и насильственной коллективизации. В результате в Знаменской школе-семилетке директор и два ученика были арестованы[20]. Как правило, аресты производили ночью. Сотрудники НКВД бесцеремонно врывались в дома и юрты, не обращая внимания на плач женщин, стариков и детей. Рылись в вещах, искали запрещенную литературу и оружие. Обыски, допросы, оскорбления, избиения - все эти беззаконные действия,[21] не могли не оказать пагубного влияния на детскую психику. Так, в феврале 1938 г. к семье Тулемисовым сотрудники НКВД пришли на рассвете. Арестовали Сафара Макашевича – главу семьи. Его сыну Жианше исполнилось тогда 10 лет. По его воспоминаниям, со всех концов аула собрались люди и под их стоны и плач уводили милиционеры С.М. Тулемисова месте с другими арестованными в районный центр[22]. В одном из писем на имя М.И. Калинина говорилось: «…Ночью приказали в один час собраться в дорогу, проявляя ужасную грубость, не давая проститься матерям с детьми»[23].

Родные арестованных не знали, да и не могли узнать, что их судьба уже решена. Но они еще питали надежду на справедливость и ждали помощи из Москвы. Из далеких казахских татарских аулов и деревень шли в столицу письма, написанные их детьми.

«Народному комиссару внутренних дел от ученика 7 класса казахской десятилетки колхоза «Кзыл Жулдус» Омской области Сатпаева Майкы…», - так начиналось одно из них. В нем подросток рассказал наркому, что они с матерью уже обращались в Управление НКВД с неоднократными просьбами сообщить им о судьбе отца Саптаева Газиса. Но ответа не получили. По своей детской наивности юный Майк написал, что его отца не раз премировали за хорошую работу, и просил «дорогого наркома» сообщить «о его местоприбывании и здоровье»[24]. Письмо было датировано третьим мартом 1940 г. Мать и сын все еще верили и надеялись, что их муж и отец вернется домой. Но арестованный 24 сентября 1937 г. Саптаев Газис за то, что среди колхозников «вел контрреволюционную агитацию», высказывал «враждебные взгляды против компартии Испании» и был против «хлебоуборочной кампании и сдачи хлеба», был расстрелян уже на следующий день после приговора судебной тройки УНКВД[25].

Так же, как и Саптаев Майк, длительное время писал в разные инстанции Шаукат Иноятов, чтобы узнать правду о своем отце Мухамеде Иноятове. Когда же его вызвали в отделение милиции Тары (Омская область), майор сообщил ему, что его отец умер в лагере 11 апреля 1942 г. от цирроза печени. Ш. Иноятов, почувствовав неискренность в его словах, продолжил писать в Москву в Министерство Внутренних Дел и просил, чтобы ему сообщили дату и год смерти отца. И только в 1958 г. пришло сообщение из Омской областной прокуратуры, что Мухамед Иноятов был расстрелян в Таре 17 ноября 1937 г.[26] Не без согласия ЦК ВКП(б) органы ОГПУ, а затем и НКВД не сообщали родным и близким о расстрелах родственников. Многие годы власти держали это в строгой секретности. В результате тысячи и тысячи детей ждали своих отцов из заключения, не зная того, что их уже нет в живых. Таким образом, удавалось избежать всеобщего социального взрыва, который мог затронуть интересы руководителей страны самых высших эшелонов власти. Оставляя общество в неведении, ЦК ВКП(б) старался выиграть время и укрепить свои позиции.

Считалось, что дети за поступки своих родителей не отвечают. Этим самым идеологические отделы окружкомов усыпляли бдительность общественности. В действительности же шли репрессии и в отношении детей. Достаточно было одного высказывания против незаконного ареста родителей, чтобы попасть под пристальное внимание ОГПУ-НКВД. Например, в Омске 25 октября 1937 г. были арестованы дети Авзала Закировича Сабитова, арестованного 29 июля 1937 г. и осужденного по статье 58 пунктам 2-6-8-9-11 УК РСФСР. Его расстреляли в Омске 2 ноября 1937 г., а детей (сына Габдина и дочь Вагизу) приговорили к 10 годам лишения свободы[27]. Подобная судьба постигла и семью Аваловых (деревня Ильчебага Усть-Ишимский район Омская область). Глава семейства Сагит, арестованный 30 июля 1937 г., был расстрелян по приговору тройки УНКВД по Омской области, а его сын Аптрахим по этой же статье (58-10) УК РСФСР был осужден на 10 лет лагерного режима[28]. Как член семьи изменника Родины был сослан на 10 лет в северные районы Сибири вместе с отцом Тухватуллиным Закиром, жителем деревни Юйсково Колосовского района Омской области, осужденного по статье 58 пункту 10 части 2 УК РСФСР, Тухватуллин Зариф, до ссылки проживающий в Башкирии[29]. Роковая судьба постигла и Кулеевых, проживающих в Таре (Омская область). 1 октября 1937 г. был арестован семидесятичетырехлетний глава семьи Шарип Бакирович. Через полтора месяца арестовали его сына Галяма. Обоим была предъявлена 58 политическая статья по пунктам 2-7-9-10-11 УК РСФСР. Старшего Кулеева через 35 дней после ареста расстреляли в Таре, а его сына судебная тройка при УНКВД по Омской области приговорила к 10 годам лишения свободы[30]. У него остались двухлетний сын Булат и дочь Фарзана, родившаяся через 3 месяца после ареста отца. В настоящее время Булат Галямович Кулеев проживает в Таре и является имамом-хатыбом Тарской мечети. Ему присвоено почетное звание «Отличник народного образования». Фарзана Галямовна окончила школу с золотой медалью. После института преподавала в одном из вузов Казани[31].

От имени всех репрессированных детей сталинскую систему обвиняют свидетели, уроженцы Омской области: Аубакирова (Сексенова) Батен Темировна, родившаяся в 1934 г. в аулсовете № 1, Касымова (Махатаева) Раш Тупановна, родившаяся в 1936 г. в ауле Жанас, Бейскенов Нурмухамбет Габдулович, родившийся в 1930 г. - из Шербакульского района; Бейсембина Кунжан Баймухановна, родившаяся в ауле Кара-Агаш, из Москаленского района; Такамбаев Шамиль Доскеевич, родившийся в 1928 г., Муталинов Хаким Муталиннович, родившийся в 1936 г. и Уразмухаметов Габдул Хамитович, родившийся в 1934 г. в ауле Бузан - из Русско-Полянского района[32]. Они, как и тысячи их сверстников, были подвергнуты преследованию за то, что их родители были репрессированы по политически мотивам, и они представляли опасность для сталинской системы.

фото: ipvnews.org

С большим опозданием вышел закон от 9 февраля 2003 г. за номером 26-Ф3, подписанный Президентом Российской Федерации В. Путиным, о репрессиях детей в период сталинизма. В него вошли изменения и дополнения к ранее вышедшим законам. Он внушает надежду, что работа по реабилитации и восстановлению справедливости будет продолжаться. Так, «подвергшимися политическим репрессиям и подлежащими реабилитации признаются: дети, находившиеся вместе с репрессированными по политическим мотивам родителями или лицами, их заменявшими, в местах лишения свободы, в ссылке, выселке, на спецпоселении; дети, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения родителей или одного из них, необоснованно репрессированного по политическим мотивам»[33]. Долгое время подлежало забвению тема детских преследований, чьи родители были репрессированы сталинским режимом. Есть надежда, что перед исследователями сегодня откроются полностью фонды архивов. Будут более глубоко изучены страницы сталинских репрессий, в результате которых невинными жертвами стали дети. Обобщая горький опыт предыдущих поколений, мы уверены, что новое поколение не допустит возрождения тоталитарной системы.

Жителям Омской области, подвергшихся сталинским репрессиям, посвящены одиннадцать томов, изданных в 2001-2004 гг. Один из них посвящен мальчишкам и девчонкам, чьи родители были репрессированы. В него вошли 5,5 тысяч фамилий, из которых только 133 детей принадлежат мусульманам.