войны И. Болучевского о ходе вооруженного конфликта в Хингане в рамках Маньчжурской операции, длившегося с 9 августа по 2 сентября 1945 года.

После окончания войны с гитлеровцами наша 50-я тяжелая минометная бригада гвардии полковника Русинова, в четвертом дивизионе которой я служил военфельдшером, погрузившись в эшелоны, отправилась на восток. Куда – один Бог знал. Мы ни сном, ни духом не ведали, что будем воевать еще и с японцами.

«Путешествие» наше продолжалось более месяца. Страшно надоело трястись в теплушках. Но вот наконец-то настал долгожданный час, когда мы прибыли к месту назначения. Разгрузились… И опять в дорогу! Артиллерийская дивизия под командованием С. Попова направилась к маньчжурской границе. Ночь была тихая и черная – чернее ворона. Машины шли с погашенными фарами по четко обозначенному маршруту. Каждый следующий километр давался труднее предыдущего. Наконец остановились, начали блокировать машины и минометы. Потом получили приказ отдыхать. Все. Стало совсем тихо.

Наступило 9 августа. В Монголии раннее утро, а в Москве еще вечер вчерашнего дня. Под расплывчатыми бликами замаскированных автомобильных подфарников к офицерам обратился полковник Русинов:

- Только что по радио было передано сообщение чрезвычайной важности. Советский Союз, присоединившись к Потсдамской декларации трех великих держав, с нуля часов по московскому времени 9 августа считает себя в состоянии войны с Японией.

Командиры, вернувшиеся в свои части, передали это сообщение личному составу.

В ту ночь никто не спал. Да и какой может быть сон если на рассвете может быть вообще навечно уснешь на чужбине! Но вида никто не подавал.

На часах четыре утра и вдруг: «Моторы! По машинам!». Вмиг все пришло в движение. Степь ожила и зашевелилась словно потревоженный муравейник. Царившую до этого гробовую тишину нарушил гул тысяч тягачей и грузовиков, а рядом с ними заревели танки, самоходки и другая боевая техника. Сухопутная армада устремилась на врага.

На рассвете взору открылся такой неохватный простор, перед которым глаз робеет. Гремя гусеницами и натужно ревя моторами, на большой скорости мчатся Т-34 и САУ. Из глушителей вылетает черный смолянистый дым. В открытых люках командиры в шлемофонах. Истошный гул, чад, резкий запах солярки, длинные шлейфы клубящейся серо-бурой пыли, все это перемешалось. А на орудийных башнях крупно белой краской: «В бой за Родину!», «Вперед, на врага!», «Смерть самураям!».

Хоть танки и мчались, поднимая ветер, автоматчикам пришлось сидеть на них, как на горячих сковородках. Мимо проехал на «Виллисе» связной 39-й армии, он сообщил Русинову, что сегодня будет +55 градусов жары, а назавтра ожидаются все +60.

За грозной броней идут в тягачи с пушками и минометами на прицепах, «катюши», грузовики со снарядами и минами, на некотором расстоянии от них с надрывным воем «челябинцы» тащат семитонные пушки-гаубицы. А позади боевой техники – армейские повозки, санитарные двуколки, полевые кухни. Походным порядком идут стрелковые подразделения. Абсолютное бездорожье, страшное пекло, но мы все равно шли, не снижая темпа. Шли на Солунь – важный опорный пункт врага, крупный шоссейный и железнодорожный узел. Впереди идущие танкисты и самоходчики без особого труда «убирали» вражеские заслоны и мелкие группы войск прикрытия. А на горизонте уже маячили громады Большого Хингана, на котором обитает только орел, царь птиц. Пернатая братия поменьше гнездилась куда как ниже.

Задача была предельно ясна, в этот момент все решал «Генерал скорость». Кто раньше окажется на заоблачных вершинах горного хребта и оседлает их, тот получит стратегическое преимущество. Вот и все. Проще некуда. Но легко сказать «оседлать». В горах не только дорог – троп нет! А у нас многотонная техника.

Впервые в истории войн танки и самоходки, тяжелые артиллерийские и минометные системы пересекали такой хребет. И сделать это нам удалось благодаря исключительной самоотверженности, изнурительной работе механиков-водителей, шоферов, трактористов.

Большой Хинган – главное препятствие на нашем пути в Центральную Маньчжурию. Он простирается с севера на юг на 1400 километров, а с запада на восток – на 250. Это и очень сильно укрепленный оборонительный рубеж с многочисленными долговременными огневыми точками, расположенными в шахматном порядке. Отдельные доты имели до шестнадцати амбразур с полутораметровой толщиной железобетонных перекрытий. Созданные на горных вершинах заградительные опорные пункты единодушно признавались чудом фортификации. Иначе говоря, что не было сделано природой по части непроходимости, было доделано разумом и руками. Исходя из этого, японское командование практически не боялось «Хинганского» направления, считало заоблачные высоты недосягаемой и неразрушимой естественной и рукотворной крепостью.

Не каждый может подняться на такую головокружительную высоту. А втащить на нее двухсоттрехмиллиметровую пушку, которая и на равнине по силе только «челябинцу». Вот и приходилось запрягать в одну упряжку два таких силача.

- Ну, и дорожку выбрали нам для наступления, будь она трижды проклята, - ворчали бывалые фронтовики. Ворчали, но... перевалы брали! Преодолевали подъемы кружными путями или же забирались на них зигзагообразно, подобно извивающейся змее.

Но вопреки всему шли и шли. На четвертый день войны японцы уже были на орлиных высотах, в самом центре Хингана. При этом им не приходилось не только штурмовать его, но и отражать яростные контратаки противника.

Чем дальше вглубь, в скопище гор уходили мы, тем труднее становилось войскам. Частенько машины не могли самостоятельно преодолеть крутогор, приходилось применять лебедки. С их помощью вытаскивалась техника. Люди плечами подпирали справа и слева тягач или грузовик, это чтобы они не сорвались в пропасть. А там глубина - дна не видно!

Ближе всех к нам находилась высокая двугорбая гора. Она напоминала верблюжьи горбы с седловиной. Как раз у «двугорбой» и находились «Ворота дракона», а за ними - перевал Хорул-Даба, к которому стремились танкисты. Их, как главную ударную силу, прежде всего интересовало - успели сюда самураи подтянуть противотанковую артиллерию, чтобы в упор расстреливать наступающие войска, или не успели? Как выяснилось, эти грозные огневые средства они не доставили. Но какой-то части вражеской пехоты, отступившей из блокированного нашими войсками Халун-Аршанского района, удалось опередить нас. Японцы лучше знали местность. Вот они и засели в подземных казематах, за естественными укрытиями «ворот».

Мы поднимались на «двугорбую» все выше и выше. Вдруг впереди раздалась длинная пулеметная очередь. Гулкое эхо покатилось к другому, дальнему хребту. Через какое-то время в ответ раздалось несколько более мощных выстрелов. Это из своих пушек по высоте стали бить танкисты. Кругом гремело и грохотало. От взрывов содрогались горы.

Грозные машины стояли, уткнувшись своими бронированными лбами в облезлые скалы. Комбриг танковой из 39-й армии Волобой был сам не свой. Он прекрасно понимал, что только захваченные у самураев ключевые позиции могут открыть доступ к этому многозначащему для нас перевалу, а от взятия Хорул-Даба зависит и будущий штурм Солуни.

Танкист нервничал. Он то ходил, то неподвижно сидел на камне. Единственным выходом, по его мнению, было просить командование выслать авиацию и разбомбить этот чертов доступ. Но сумеют ли летчики с высоты точно поразить цель – это вопрос.

- Товарищ гвардии полковник, вижу колонну с «самоварами», - доложил наблюдатель.

- Где? - обрадованно спросил комбриг.

- А вон там, – дозорный указал рукой туда, где ее обнаружил. Передал бинокль.

- Вижу, - Волобой словно на крыльях влетел в автобус, в котором находилась передвижная радиостанция.

- Колонна… Колонна… - Полетели в эфир позывные. – Говорит штаб танковой бригады… Говорит штаб танковой… Просим отозваться… Как слышите нас? Прием…

- Товарищ гвардии полковник, в эфире какая-то радиостанция появилась. Передачу ведет на русском языке. Просит колонну, очевидно, нашу, – доложил дежурный радист Русинову.

Василий Дмитриевич надел наушники и произнес в мегафон:

- Алло! Алло! Эфир… Кто просил колонну ответить на ваши позывные? Вас слушают.

- На связи комбриг танковой Волобой. А вы кто?

- Комбриг тяжелых минометов.

- А-а, Русинов! Здорово! – И из груди танкиста вырвался вздох облегчения.

- Вот вас, минометчиков, нам как раз и недостает. Ваши самопалы позарез нужны. Мы застряли. И застряли, можно сказать, основательно. Самураи путь нам преградили, дальше ходу не дают. Послал к ним парламентеров с предложением сдать укрепление без боя, чтобы избежать ненужных жертв и кровопролития. Но времени прошло около получаса, а вестей никаких. Оттуда доносятся выстрелы, автоматные очереди, взрывы гранат. Идет бой. Японцы, по-видимому, рассчитывают, что сумеют выиграть время, чтобы подтянуть артиллерию и в упор расстрелять наши машины. Они понимают, что расстрел из танков им ничем не угрожает. Поэтому вся надежда на вас. Выручайте. Только вы из ваших «самоваров» сумеете достать вражеские точки и подавить, чтобы не огрызались. Идите в нашем направлении по проложенному «тридцатьчетверкой» следу и, как можно быстрее. Время торопит.

- Я вас понял. Иду...

Через несколько минут полковники повстречались.

- Думаю, ваши стволы лучше всего расположить вон там, — указал Волобой на выбранное место. - Обзор оттуда хороший и цель четко просматривается,

- Возражать не буду.

Русинов осмотрел участок, выбранный танкистом. В голове колонны идет четвертый дивизион. Вот и обстреляет указанные вали цели. При необходимости откроем огонь и всей бригадой. Майор Дмитриев!

- Я вас слушаю, товарищ гвардии полковник!

- Подготовьте дивизион к стрельбе. — Есть подготовить!

Мы с полковником уезжаем вперед, а вы нас догоните потом.

— Слушаюсь.

На месте комбриги обговорили план совместных действий. Для обстрела укреплений противника дальномерщиками и вычислителями были подготовлены исходные данные.

— Майор Дмитриев, командуйте открытием огня, - передал по рации комбриг пятидесятой.

- Дивизионом?

— Нет. Давайте пока одной батареей. А по ходу событий определим, как действовать дальше.

- Двенадцатая... Слушай мою команду... Прицел... Угол 77!

— Принято. Залпом! Огонь!

Из девяти жерл вырвались стопы огня. Со свистом рассекая воздух, мины унеслись в стан врага. За вторым залпом последовали третий, четвертый. Фугасы, начиненные особым взрывчатым веществом, со страшной силой рвались на территории укреплений. Дробились камни, раздвигались проходы. Рушились скалы.

После пятого залпа Волобой решил, что пришел черед действовать танкистам и десантникам. «Тридцатьчетверки» в сопровождении автоматчиков устремились к воротам. Неприятель молчал. Ворвались во внутренний дворик. Здесь тоже было тихо. Доступ к Хорул-Даба открыт.

Автоматчики и стрелки за шиворот вытаскивали насмерть перепуганных самураев. Был пленен и майор Kaбаяси, отрекомендовавшийся комендантом крепости. Это он задерживал наших парламентеров, трое из которых были убиты в завязавшейся перестрелке.

Всех павших на поле брани с японцами похоронили с почестями в братской могиле на холме перед воротами. Трижды прозвучали выстрелы из карабинов, «папаш», «дегтярей» и трофейных «шмайссеров».

А впереди лежал перевал. Опережая события, скажу, что бой за него был жарким и упорным, продолжался несколько часов. В конце концов наши войска овладели им.

Танки и минометы на Орлиных высотах! Неслыханное дело! Во время боя за «Ворота дракона» танк «Бесстрашный», поднявшись на дыбы, своим бронированным лбом сильно толкнул стену дота, из которого враг длинными очередями бил по нашим десантникам, пытавшимся приблизиться к нему и бросить в его огнедышащую пасть гранату. Камикадзе, прикованный цепями к полу и пулемету, не подпускал их, и только тогда, когда «тридцатьчетверка» протаранила огневую точку, стрельба оттуда прекратилась.

— Задавил! Задавил! — Послышались голоса. И в тот же миг под танком раздался страшный грохот. Машина вздрогнула и замерла на месте. Слава Богу, экипаж не погиб. Но нужно было видеть командира, со слезами на глазах обращавшегося к погибшему танку: «Из пропасти мы тебя вытянули. А отсюда не сведем. Все. Рана у тебя смертельная. На веки-вечные ты останешься тут. Прощай!». В память о переходе через Большой Хинган ремонтники из походной мастерской бригады Волобоя выжгли автогеном на башне Бесстрашного: «Здесь в августе 1945 года прошли советские танки».

Теперь впереди лежал отвесный спуск. Танкисты решили спускать свой машины на тросах. Мы же последовать их примеру не могли. Если тягачи и грузовики подобным образом опустить вниз еще можно было, то как быть с боеприпасами, которых на 108 стволов бригады приходилось шесть с половиной тысяч штук, не считая неприкосновенного запаса мин? На разгрузку и погрузку уйдет уйма времени...

Помог Кабаяси, который, мешая русские и японские слова, предложил спуститься по другой горе, менее пологой. Немножко посомневались в его искренности. Но все же рискнули. И не проиграли, Спуск с Чуфыни (так называлась гора) действительно оказался не таким крутым.

«Обходной маневр» подарил нам и огромную радость. Все что угодно можно было ожидать на вершине, но только не... духовой оркестр! А играл он прекраснейший вальс — «На сопках Маньчжурии». От усталости мы валились с ног, не чувствовали под собой земли. А тут такая чудесная, чарующая музыка...

И все же спускались с гор очень тяжело. Со страшной силой технику тянуло вперед и вниз. Маленькая оплошность водителя могла стоить жизни. А тут еще начались ливневые муссонные дожди, и хлынуло-потекло!

Со склонов машины спускались на первой скорости. Шоферы не снимали ног с педалей тормозов. Каждую машину сзади задерживали веревками десятки человеческих рук. То тут, то там слышались отчетливые возгласы и протяжные команды: «Осторожнее! Держите, ребята! Крепче держите!»

Выбравшись из цепких объятий Хингана, наша бригада вышла на равнинный простор и устремилась на Солунь, на подступы к которым мы подошли во второй половине дня тринадцатого августа.

Сходу город взять не удалось, и понадобилось время на проведение разведки, поиски наиболее уязвимых мест в обороне противника. Штурм назначили на другой день.

Ровно в пять утра раздался раскатистый, оглушительный гром. Многие батареи нашей дивизии повели интенсивный обстрел укреплений на господствующих высотах. Артиллерия самураев открыла сильный ответный огонь. Разыгрался упорнейший дуэльный поединок. Но через какое-то время, не выдержав нашего огневого натиска японские пушки смолкли. А через короткое время – «Ура-а-а!». Это царица полей в сопровождении танков начала штурм. В атаку пошел и стрелковый батальон, приданный нашей бригаде. Завязался жаркий бой.

Пропустив вперед танки и самоходки, японцы гранатами и проливным пулеметным дождем отсекли нашу пехоту. Она залегла. Выяснилось, что на высоте, которую пытались взять пехотинцы и на которой стояли домики с великолепными цветниками, находятся несколько дотов с пулеметными гнездами. Вот так хитрость!

На КП к Дмитриеву прибежал запыхавшийся связной из батальона.

- Товарищ майор! Комбат просит вас обстрелять огневые точки на высоте. Они вон там, под теми домиками с цветниками.

И вскоре: «Дивизион... По скворечникам» ... залпом... Огонь!». Красивая маскировка сразу превратилась в сплошь изрытое поле с глубокими воронками. Пехота поднималась в полный рост...

Самураи сопротивлялись отчаянно, дрались с фанатизмом. В течение дня советские войска овладели лишь железнодорожной станцией да северной и западной окраинами. На следующий день огонь наступающих войск усилился. Медленно, шаг за шагом тесня противника, наши пробивались к центру города.

Буквально с остервенением действовали против нас японские солдаты из бригады истребителей танков. Их оснащали специальными поясами или лямками-наплечниками, на которых укреплялись толовые шашки или ручные гранаты. Смертники шли на верную гибель, с сознанием исполненного долга перед микадо, который, по японскому поверью, почитался наместником Бога на земле. На склонах Хингана они сидели в заранее подготовленных ячейках, одетые в новенькие желтые мундиры, с белой налобной повязкой с иероглифами, обязательно с бутылкой саке и ... магнитной миной на бамбуковом шесте.

Неприятностей они доставляли достаточно. Но изменить хода сражений смертники, конечно, не могли. Трижды Солунь переходила из рук в руки. И все-таки сопротивление японцев было сломлено. С нескрываемым любопытством японцы смотрели на победителей, ждали, когда же их начнут расстреливать. А расстреливать-то их никто и не собирался.

После Солуня были бол за Ванъемяо, Таонань, Таоань. Последние бои с мощной Квантунской армией.

За успешное форсирование Большого Хингана личному составу дивизии была объявлена благодарность Верховного главнокомандующего, а наиболее отличившиеся солдаты и офицеры награждены орденами и медалями. Витебско-Хинганская – так стала называться дивизия после августовских боев с самураями в 1945 году.

Ординарец командира нашего дивизиона, весельчак и балагур сержант Хмельницкий, забравшись на кабину студера и размахивая автоматом, орал на всю округу: «Товарищи, друзья мои фронтовые! Не устоял самурай супротив нашего напора. Салют победа!» и дал очередь из ППШ, разрядив весь диск.

Да, это была она, Победа!