Он заслужил признание не только в России, но и в Европе своими ценными научными работами, написанными во время путешествия в Кашгарию. То, что такие известные русские революционеры-демократы и поэты-писатели как С.Ф. Дуров, Ф.М. Достоевский, А.Н. Майков, Я.П. Полонский, ученые П.П. Семенов-Тян-Шанский, Г.Н. Потанин, А.Н. Бекетов, Е.П. Ковалевский, А.А. Татаринов были не только его единомышленниками, но и друзьями могут служит тому ярким доказательством. Академик Н.И. Веселовский в предисловии к произведениям Шокана, изданным Российским Императорским географическим обществом в 1904 году писал: «Как блестящий метеор промелькнул над нивой востоковедения потомок казахских ханов, в то же время офицер русской армии Чокан Чингизович Валиханов. Русские ориенталисты единогласно признали в лице его феноменальное явление и ожидали от него великих и важных откровений о судьбе тюркских народов, но преждевременная кончина Чокана лишила нас этих надежд».

Про Шокана Валиханова очень много писали в своих записках и воспоминаниях его друзья, в частности великий русский писатель Ф.М. Достоевский и известные востоковеды П.П. Семенов-Тян-Шанский, Г.Н. Потанин, Н. Ядринцев, И. Березин, Г. Грумм-Гржимайло и другие. Также в советское время в изучении научного наследия великого ученого внесли огромный вклад такие выдающиеся личности как Мухтар Ауезов, Каныш Сатпаев, Алькей Маргулан и другие.

Несмотря на то что, за годы независимости Чокановедение в достаточной степени созрело и развилось, мы не можем смело утверждать, что всесторонний талант великого ученого полностью раскрыт. Это указывает на то, что еще существуют «белые пятна», связанные с жизнью и деятельностью Шокана Валиханова. Когда мы начинаем говорить о Шокане, мы непременно затрагиваем его большую дружбу с Ф.М. Достоевским.

Одним из источников, свидетельствующих об этой дружбе, является произведение барона А.Е. Врангеля «Воспоминания о Ф.М. Достоевском в Сибири в 1854-56 гг.». В эти годы Врангель работал в прокуратуре Семипалатинской области и был близким другом Ф.М. Достоевского. В своем произведении барон А.Е. Врангель писал: «Из немногих посещавших нас последнее время лиц помню, между прочим, заехал проездом, чтобы повидать Достоевского, молодой, премилый офицер-киргиз, воспитанник Омского кадетского корпуса, внук последнего хана Средней орды Мухамед Ханафия Валиханов (имя Валиханова упоминается в последних письмах Достоевского ко мне). Он познакомился с Ф.М. в Омске у Ивановых и очень полюбил его. Ехал он с секретным поручением правительства в Ташкент и Кокан, сопровождая торговый караван... Валиханов имел вид вполне воспитанного, умного и образованного человека. Мне он очень понравился, и Достоевский очень был рад повидать его. Впоследствии я встречал его в Петербурге и Париже...».

Здесь мы хотим обратить внимание на то, что он говорит, что встретил Шокана в Петербурге и Париже после их первой встречи. Если барон Врангель впервые виделся с Шоканом вместе с губернатором Западной Сибири Г.Х. Гасфордом в 1855 году во время одной из поездок в Семиречье и Коканд, то последние две встречи остаются до сих пор «загадкой». Поэтому постараемся раскрыть эту тайну нижеследующими сведениями.

В жизни все может произойти. Если это так, то и мы не исключаем «вероятности» таких событий. Так, вторая встреча барона Врангеля с Шоканом произошла где-то осенью 1859 года. Потому что Ф.М. Достоевский в конце своего письма, написанного им 31 октября 1859 года из Твери, писал: «...Ягдташ же Ваш и маленький кинжал (как лежавший в чемодане), я почел своею собственностью, так как Вы мне все подарили, и уезжая, подарил в свою очередь, между прочим, кинжалик Валиханову. Уж за это простите. Валиханов премилый и презамечательный человек. Он, кажется, в Петербурге? Писал я Вам об нем? Он член Географического общества. Справьтесь там о Валиханове, если будет время. Я его очень люблю и очень им интересуюсь. Прощайте, друг мой. Обнимаю весь...». Таким образом, вторая встреча А.Е. Врангеля с Шоканом в Петербурге, вполне вероятно, состоялась по просьбе Достоевского. С 1860 года на протяжении четырех лет между Врангелем и Достоевским не было никаких отношений, то есть они в это время не писали друг-другу дружеских писем. Возможно, такой длительный перерыв связан с дипломатической службой Врангеля в Европе. Об этом мы еще остановимся потом.

1859-1861 годы считаются самыми плодотворными в деятельности Шокана Валиханова. В это время Шокан работал в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел в Петербурге. Его научные отчеты, материалы, собранные во время поездки в Кашгарию возвысили его авторитет. Он сделал ценные научные доклады в качестве полноправного члена Российского Императорского Географического общества. В результате этих работ были изданы материалы «О состоянии Алтышара, или шести восточных городов Китайской провинции Нан Лу (Малой Бухарии) (1858-1859)», «Очерков о Джунгарии». По поручению Генерального штаба Русской армии он работал над составлением и изданием карт Средней Азии и Восточного Туркестана. В свою очередь, сведения про «загадочную смерть» немецкого ученого Адольфа Шлагинтвейта, которые привез Шокан из Кашгара, рискуя своей жизнью, вызвали невольный восторг у цивилизованных европейских стран. Эти труды Шокана, имеющие научную ценность издавались в 1862 году в Берлине на немецком, в 1865 году в Лондоне на английском, а в 1878-79 годах на французском языках (Земля и люди. Всеобщая география. Книга четвертая. Том 6 и 7). В это время Ф.М. Достоевский переехал в Петербург вместе с семьей и разделил научные успехи своего друга Шокана.

Сегодня чокановеды высказывают два мнения о его возможной поездке в Париж: «Шокан Валиханов мог поехать в Париж на короткое время в целях опубликования своих материалов во Французском географическом обществе» и «Шокан Валиханов мог поехать в Париж для встречи с издателями оппозиционных газет «Колокол» и «Полярная звезда» Герценом и Огаревым». Например, исследователь жизни великого ученого кокчетавский профессор Кадыржан Абуев в своей статье «Неизведанный мир Чокана» пишет, что в связи с поездкой Шокана в Париж в газете «Колокол» с 1861 года начали публиковать материалы про казахов, находящихся под колониальным гнетом царской России. Значит, в связи с такими важными событиями в жизни Шокана вполне вероятно, что в 1860-64 годы барон А.Е. Врангель виделся с ним в третий раз в Париже. В эти годы он выполнял дипломатическую службу в Молдавии и Валахии (1862-1863), затем в Дании (1863-1866), Данциге (1879-1897), Саксонии и Брауншвейге (1897-1898).

Кстати, А.Е. Врангель в своем письме из Копенгагена другу Ф.М. Достоевскому, датированном 10 ноябрем 1864 года писал: «Добрейший друг Федор Михайлович, Вы будете, быть может, удивлены получить от меня, после четырехлетнего молчания, эти строки. Часто я вспоминал нашу прежнюю горячую дружбу, часто собирался писать и всё откладывал в долгий ящик, и, о стыд, промолчал три с половиною года! Три раза добирался из Турции (где служил) до Берлина, надеясь обнять вас, моего незабвенного друга, и всякий раз вследствие непредвиденных обстоятельств – не добирался до цели. «Кто старое помянет – тому глаз вон». Забудем же это долгое взаимное молчание и потолкуемте вместе душа в душу, как это бывало в прошлые годы в степях отдаленной Сибири в старой избушке или в моем развалившемся palazzo, на берегах Иртыша. Часто, друг мой, вспоминаю я про наши длинные, как те дни горя и тоски, беседы, при всей тогдашней грустной обстановке эти воспоминания прошлого имеют для меня свою прелесть. А для Вас? Я боюсь этого нескромного вопроса, не зная решительно ничего о Вашем настоящем положении и чувствах. Недавно из Бухареста меня перевели сюда, и я очень доволен быть в среде скучных, но образованных датчан; к тому же я близко от родины, и в три дня могу приехать в Питер, куда и собираюсь будущее лето с женою и детьми. Да, вот я и pater familiae. Женитьба меня, говорят, очень переменила, я не тот вертопрах, шатавшийся без цели по белому свету, - сделался более положительным, и уже более не гоняюсь за мечтами. У меня добрейшая жена, добрая мать семейства, с которого Вы, вероятно, познакомитесь летом; двое деток, портреты коих прилагаю, растут, надеюсь, на нашу радость. Служба моя идет crescendo вперед, начальство приятное, есть средства – одним словом я доволен; одно, что грустно, это вечно торчать в чужом круге, без друзей, без родных и вдали от родины, которая со всеми своими неприятностями – все-таки моя милая родина. Ради бога, напишите мне кое-что о себе и о Ваших; Вы не поверите, с каким нетерпением я ожидаю это письмо. О смерти Михайла Михайловича я узнал из газет, не говоря об огромной потере, понесенной семейством, - много потеряло в нем и наше литературное общество, а всего более Вы – это ведь был Ваш верный друг и брат. У меня было столько занятий на Востоке, что я совершенно отстал от нашей литературы, теперь дело другое, времени много, и я с рвением собираюсь читать всё. Начинаю просьбою выслать мне Ваши последние произведения и в особенности «Записки из Мертвого дома». Где Валиханов? - дайте мне его адрес; передайте поклон Полонскому и Майкову и вышлите мне непременно свой портрет и адрес. Пишите мне по следующему адресу...».

Несмотря на то, что прошло немало лет, А.Е. Врангель неспроста спрашивал: «Где Валиханов? – дайте мне его адрес».

В воспоминаниях А.Е. Врангеля говорится о том, как они вместе с Достоевским часто гостили у богатых Семипалатинских купцов отца и сына Тинибая и Мендибая Каукеновых. Тинибай Каукенов в первой половине ХIХ века один из первых среди казахов начал заниматься торговлей и удостоился звания купца 2-й гильдии, был принят в Общество купцов Семипалатинска и прозван мещанином. По причине того, что до этого была опубликована специальная статья про Тинибая, остановлюсь лишь о его возможном знакомстве с Шоканом Валихановым. Это «первое знакомство» Шокана вероятно произошло во время поездки в 1855 году в Семиречье, Коканд или летом 1858 года в Кашкарию. Тогда можно твердо утверждать, что Шокан Валиханов был в Семипалатинске два раза.

Имя Тинибая мы часто встречаем в дневниках Шокана во время Кашгарского путешествия. В этой поездке он нарисовал несколько мечетей в Семипалатинске, киргизских женщин в Иссык-куле и другие рисунки. Все эти рисунки внесены в полный пятитомный сборник произведении ученого. Барон А.Е. Врангель в своих воспоминаниях писал: «Наши приятели Менды-Бай и Тени-Бай (я сохранил их рисунки-портреты) рады были принять нас, особенно их молодые жены. Нас поили свежим кумысом, угощали бараним, твердым, как камень, сыром, пловом с бараниной и колбасой из копченого мяса молоденького жеребенка». До сих пор мы не слышали от ученых, что «Достоевский или Врангель писали портреты». Значит, первое знакомство Шокана с Тинибаем вполне вероятно произошло через Врангеля и Достоевского и возможно это он написал портреты Семипалатинских купцов Тинибая и Мендыбая. Например, судя по записке А.Е. Врангеля о Тинибае и Мендыбае «я сохранил их рисунки-портреты», то мы невольно приходим к мысли «если эти портреты на самом деле были написаны Шоканом, то возможно сохранились и другие его рисунки в личном архиве Врангеля».

Про фото Шокана и Ф.М. Достоевского, сделанного в Семипалатинске, чокановеды высказывают два различных мнения. Одни говорят – «на это фото Шокан Валиханов снялся летом 1858 года перед поездкой в Кашгарию», а другие утверждают – «он снялся на это фото летом 1859 года после поездки в Кашгарию». Например, краевед В.Н. Проскурин в своей статье «Краеведческие очерки» остановился на истории старинной фотографии и рассказал про Семипалатинского фотографа Н. Лейбина и про его фотоателье. И говорит, что это фото Шокана и Достоевского было сделано в мае 1859 года. Известные нам сейчас фотографии великого Абая тоже были сняты в семейном фотоателье Лейбиных. Также очень много загадок про последние годы жизни и смерть Шокана....

Один их этих вопросов – отношения Шокана и губернатора Западной Сибири Г.Х. Гасфордта с политической точки зрения. Конечно, в первую очередь, мы пишем, что «отцовская забота» губернатора о молодом Шокане была трогательной. В большинстве не учитываем политические взгляды Шокана касательно колониального гнета. Административно-территориальная реформа, раздробившая казахскую степь, проводилась руками губернатора Западной Сибири Г.Х. Гасфордта. Он был настоящим идеологом политики насильственного навязывания казахам колониального рабства. Он расположил в Алтайском округе пятнадцать тысяч Сибирских казаков и изменил название Алмалыка на Верный, а Аякоз на Сергиополь. Российский исследователь С.М. Андреев в своей работе «Источники формирования Сибирского линейного казачества в дореформенный период» пишет: «Политика, начатая князем П.Д. Горчаковым, была продолжена сменившим его в 1851 г. на посту генерал-губернатора Западной Сибири генерал-лейтенантом Гасфордом: в 1854 г. он разработал план военно-хозяйственной колонизации Заилийского края. Гасфорд был убежден, что для закрепления его за Россией требовалось «...увеличение не столько числа строевых казаков, сколько всей массы русского населения для развития земледелия, горной и другой промышленности». Поэтому он предлагал создать в крае постоянные поселения с русским, преимущественно казачьим, населением. Новые поселения предполагалось основать на реках Алмате, Лепсе и Карабулаке, куда кроме части линейных казаков должны были переселиться с зачислением в войсковое сословие 500 крестьянских семей из европейской России. К концу 1855 г. Г.Х. Гасфорд о своем желании переселиться в Заилийский край заявили 444 семьи сибирских крестьян: из Туринского округа - 8, из Тюменского- 57, из Ишимского - 12, из Ялуторовского - 178, из Курганского - 4, из Тарского - 12, из Омского -118, из Каинского - 12, из Бийского - 43. В течение этого года переселенцы собирались в линейных станицах, а весной 1856 г. несколькими партиями по 50-100 семей направлялись к местам нового водворения. В апреле 1858 г., когда после двухгодичной льготы началось зачисление переселенцев на службу, в станице Алма-Атинской, Верхне-Лепсинской, Урджарской, Саркандской и в поселении на р. Или проживало 455 семей бывших крестьян и 29 семей солдат регулярной армии, которым также был разрешен переход в казачье сословие. Это переселение увеличило численность сибирских линейных казаков более чем на 3,5 тыс. человек обоего пола. В ноябре 1856 г. Г.Х. Гасфорд направил военному министру записку о необходимости дальнейшего увеличения русского населения в Семиреченском и Заилийском краях. Для основания новых поселений на рр. Или и Коксу, которые позволили бы контролировать торговые пути из Кульджи и Ташкента, он предложил вызвать 300 семей «охотников» из числа сибирских крестьян с зачислением их в казаки. Другие 100 семей потенциальных казаков он планировал поселить на пикетах у дороги, соединяющей Заилийский край с Иртышской линией. Новые переселенцы должны были получить те же льготы и пособия, что и их предшественники. 12 марта 1857 г. Сибирский комитет нашел «полезным и необходимым» это предложение генерал-губернатора Западной Сибири и одобрил его. 25 марта 1857 г. решение комитета утвердил Александр II».

В эти годы Шокан работал адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири Г.Х. Гасфордта, известно, что он брал его с собой в поездки в Семиречье (Иле). Однако после этого их пути разошлись. Г.Х. Гасфорд даже несколько раз предлагал Сенату царской России утвердить закон о крещение казахов. В воспоминаниях барона А.Е. Врангеля говорится: «Имел он и еще одну слабость, – страшный охотник был до составления всевозможных проектов. Так, например, он сочинил «Новую религию для киргизов». Киргизы, надо сказать, хотя и были магометане, но совсем не фанатики. Вот Гасфорд и задумал дать им новую религию «вроде православной», и говорят, что, когда этот проект провалился в Петербурге, – ужасно разобиделся бедный, но, кажется, унывал недолго и вскоре принялся за новый». Колониальный гнет, в свою очередь, не мог не оставить след в политических взглядах Шокана. Тому могут быть доказательства тот факт, что в 1864 он наотрез отказался от военной службы после кровавой бойни полковника Черняева в целях захвата крепостей Пишпек и Аулиета. В дальнейшем Шокан находил свое душевное успокоение только в науке. Таким образом, вполне вероятно, что причиной разрыва взаимоотношении Шокана с губернатором Западной Сибири Г.Х. Гасфордом послужили его политические взгляды. Ф.М. Достоевский уважал Шокана, давал ему советы и проявлял заботу о нем. В своих письмах он писал: «Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения, как к Вам» или «Лет через 7-8 Вы бы могли так устроить судьбу свою, что были бы необыкновенно полезны своей родине. Например, не великая ли цель, не святое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал в России, что такое Степь, ее значение и Ваш народ относительно России, и в то же время служить своей родине просвещенным ходатайством за нее у русских. Вспомните, что Вы первый киргиз – образованный по-европейски вполне. Судьба же Вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав Вам и душу, и сердце». Написание слова «Степь» с большой буквой великого русского писателя Ф.М. Достоевского, имеющего тюркские корни, неспроста. Он возможно предвидел будущее Великой Степи. Про происхождение Ф.М. Достоевского в русских источниках говорится: «По линии отца, Достоевские – одна из ветвей рода Ртищевых, который берёт своё начало от Аслан-Челеби-мурзы, крещённого московским князем Дмитрием Донским. Ртищевы входили в ближайшее окружение князя Серпуховского и Боровского Ивана Васильевича, который в 1456 году, рассорившись с Василием Тёмным, уехал в Пинск, находящийся в то время в составе Великого княжества Литовского. Там Иван Васильевич стал князем Пинским. Степану Ртищеву он пожаловал сёла Калечино и Леповицу. В 1506 году сын Ивана Васильевича, Фёдор, пожаловал Даниле Ртищеву часть села Достоева в Пинском повете. Отсюда и «Достоевские».

Предки писателя по отцовской линии с 1577 года получили право на использование Радвана – польского дворянского герба, основным элементом которого была Золотоордынская тамга (тавро, печать)». А теперь про герб династии Ртищевых, являющимися предками Достоевского говорится: «В щите, имеющим красное поле, между Луной и шестиконечной звездой, изображены две серебряные скрещенные сабли и стрела, летящая вниз к серебряной подкове, шипами вверх обращённой. Щит увенчан дворянским шлемом с дворянской на нём короной. Намёт щита красный, подложен серебром. Щит держат два вооружённых татарина». В дополнении к этому дается такое объяснение: «Род Ртищевых происходит от выехавшего в 1389 году из Золотой Орды к великому князю Дмитрию Донскому Аслана-Челеби-Мурзы, принявшего православие и получившего имя Прокопий. Его сын Лев Прокопиевич, по прозвищу Широкий Рот (Лев-ртище), стал родоначальником Ртищевых».

Павлодарский краевед Владимир Куприн в своей статье «Звезды над озером Маралды» писал: «Далёкие предки этой семьи пришли из кипчакских земель на Русь и попросились на жительство (причиной тому было несогласие с татаро-монголами и непрощаемые обиды, нанесённые нойонами Чингисхана). Новым подданным фамилию дали по прозвищу от названия реки, вдоль которой кочевали родичи-кипчаки. Ертисчи, иртищеи – пришельцы с берегов Иртыша. Поместье Иртищеевы получили в Белоруссии, где по истечении нескольких сотен лет в начале XIX века породнились с потомками польских шляхтичей Достоевских. Об этом постоянно вспоминал Фёдор Михайлович, оказавшись на Иртыше. После выхода из Омского острога (“Мёртвого дома”), переведённый на солдатчину, Достоевский каждый раз, как только представлялся случай, предпринимал розыск сведений, которые могли бы привести его к достоверным подтверждениям своего тюркского происхождения». Вместе с тем, он говорит, как, пользуясь удобным случаем во время ссылки в Семипалатинске, он посетил казахские аулы вблизи озера Маралды в Павлодарском уезде и расспрашивал аксакалов про своих предков. Также имеются сведения, что Ф.М. Достоевский побывал в Шынгастау и Архате...

Великий писатель написал такие повести про свою жизнь в Семипалатинске «Дядюшкин сон», «Село Степанчиково и его обитатели» (1859), затем про мучительные годы в каторге «Записки из Мертвого дома». А исследователи творчества Ф.М. Достоевского А.С. Долинин, И.И. Стрелкова, М.М. Сеитов считают, что прототипом образа Версилова в романе «Подросток» был Шокан Валиханов. В хадисах священного Корана написано, что всякие вопросы имеют различные ответы. Неспроста восходит солнце и неспроста заходит. В этой жизни возможно все.

М. КЕНЕМОЛДИН

Статья опубликована в журнале «Mangi Еl», 01-02, 2016. – С. 76-83