Белиловский писал, что татарские дворы обычно отличались чистотой. Исключением были разве что очень бедные семьи и те помещения, что служили складочным местом для кож.

Почти все татарские дома, особенно деревянные, строились по одному типу. Рубленые, бревенчатые, с паклей и мхом между бревнами, эти дома обшивались тесом. Дома большей частью были одноэтажными. Перед почти каждым домом, особенно в Татарской нагорной части, был палисадник из старых и молодых верб. В жилище вели два крыльца - парадное и заднее. Парадное крыльцо находилось под навесом с двумя деревянными колоннами. Все крыльцо выкрашивалось в зеленый, белый и желтый краски. Фасад навеса представлял треугольник или полукруг, разделенный лучеобразными полосами разных цветов. Как писал врач, вы открываете наружную дверь (колокольчика не было), вступаете на ступеньки, устланные кошмой и замечаете перед входной дверью пимы и калоши (большей частью кожаные, мелкие, с заостренным передком), в которых мусульманин не вступает ни в один дом. Входная дверь обивалась кошмой, а поверх нее - черной клеенкой. Клеенка и кошма приколачивались к двери желтыми медными гвоздиками, да так, что из рядов этих вколоченных гвоздиков получались правильные фигуры и узоры (круги, треугольники, розетки и т.д.). Входя в татарский дом, вы сразу слышите какой-то специфический запах - смесь мускуса, розового масла и т.п. Розовое масло, к слову, было в большом употреблении у татар. Оно употреблялось не только с косметической целью, но даже и в некоторых печениях. Затем при входе гостя встречали исключительно мужчины или взрослые женщины. Молодые же женщины и девушки, начиная почти с 10-12-летнего возраста, при появлении гостя прятались в отдельные комнаты или в другое помещение, отгороженное от мужского отделения пестрой занавесью. Интересно, что в Петропавловске того времени татары делились на казанских и касимовских. Последние, как считал врач, были больше знакомы со светскостью и свободой нравов. Поэтому они вели знакомство с некоторыми русскими домами, преимущественно чиновниками, от которых приобретали некоторые русские черты поведения. У касимовских татар женщины не прятались от русских. Встречали они гостей приветливо, наравне с мужьями, нередко поражали своими красивыми чертами лица, чудными, черными глазами и пышными косами, к которым прикрепляли старые серебряные и золотые монеты «тиле», рубли и талеры разных земель - и испанские времен Карла III, и русские времен Петра I и персидские, и турецкие и т.д. Кроме того, у татарских женщин были свои своеобразные костюмы. Так, взрослые женщины носили на голове громадные повязки из шалей (Белиловскому они напоминали повязки малороссиянок в Киевской губернии). Эти повязки укреплялись широкой шелковой кружевной лентой «тастар», идущей от одной стороны повязки через висок и под подбородком к другому виску. «Тастар» должен закрывать шею, которой татарским женщинам нельзя было обнажать. Молодые же татарки носили бархатный или шелковый колпак, свешивающийся на бок. Ту часть колпака, которая обхватывает лоб, украшали или золотыми монетами (полуимпериалы, турецкие пиастры, персидские таманы), или золотым и серебряным бисером, или же жемчугом. На шее также висело много жемчуга, золотых монет и кораллов - «маржан», «инжу». Шелковое или шерстяное, голубое или пестрое платье шили гладко и просторно, с широкими рукавами. Поверх платья одевали свободный шелковый пестрый камзол без рукавов (врачу напоминал корсет малорусских девчат), который сзади и спереди украшали золотыми или серебряными застежками «абтырма», величиной с серебряный рубль, со своеобразной резьбой в восточном стиле. Почти на всех почти девушки носили по несколько золотых колец. Обувью им летом служили мягкие ичиги, вышитые разноцветными шелками, а зимой обычные ботинки. Вообще, обувь татар была просторной, оттого татары не слышали о мозолях. У многих татарок ресницы и брови были подведены, а лица слегка набелены и нарумянены. Зимой они одевали «гречанки» - беличьи шубки, или «тон» - лисьи шубки, опушенные бобром.

На мужчине Белиловский видел просторные, короткие панталоны, обхватывающие поясницу очкуром. Панталоны часто делали или из выделанной кожи, или же из выделанного меха шерстью внутрь. Вверху панталоны были широки, внизу почти в обхват ноги. Рубахи были с широкими длинными рукавами. Поверх нее  надевали бишмет со свободными, короткими по локоть, рукавами. Застежки «абтырма» делали из топаза, вправленного в серебро или золото. Бритая голова всегда покрывалась аракчином, вышитым золотом и серебром. На ногах - ичиги. Усы подстригали и непосредственно над красной каймой верхней губы подбривали. Вообще уста оставались на приличном расстоянии свободными от растительности - бороды и усов. 

В комнатах татарских домов была необыкновенная чистота и опрятность. Стены и потолок были оштукатурены или выкрашены масляной краской, или же обшивались просто тесом. Окна, полы и стены мылись и чистились еженедельно. На стенах можно было встретить виды Иерусалима и Константинополя, и молитвы и изречения из священного Корана. Весь пол устилали кошмами, а поверх них еще ташкентскими и персидскими коврами. Комнатных цветов много. Диван часто стоял под балдахином, образующимся из сплетения ветвей воскового дерева.

У одной из стен всегда была кровать с балдахином, на которой до потолка нагромождали подушки. Постель была чистой. У другой стены стояли татарские сундуки, один на другом, образуя целую пирамиду. Между сундуками стелили коврики. Сундуки были окованы белой жестью с разными украшениями. В углу была стеклянная этажерка, полная фаянсовой дорогой посуды, мисок и чашек, расположенных на блюдцах розетками, золотых вещей, колец, брошек, булавок, громадных серег, полуимпериалов, часиков, флакончиков с духами, одеколоном и розовым маслом, и разных других, стеклянных и хрустальных побрякушек.

Посреди комнаты на ковре стоит круглый приземистый стол, на очень коротких (до 20 см) ножках. Для русских гостей был обычный стол. Стол накрывали скатертью и ставили множество блюд и различных сладостей: чикчаги (готовили из муки, меда, масла), пирожки с малиной, хворост, мармелад, урюк, конфеты, монпасье, миндаль, фисташки, орехи, фрукты, варенье и т.д. Забрав под себя ноги, вас усаживали около стола и обязательно кормили каждым блюдом. Запивали еду чаем или кумысом, а для русских ставили и вино, и пиво. Пища у татар была следующей: пельмени из бараньего мяса, плов (рис, курица, изюм и сало баранье), манты (большие ташкентские пельмени), казы (колбаса, начиненная кониной), махал (вареная баранина), жареная баранина и птица. До и после каждой трапезы были руки. Ели тоже руками. Время от времени набирали указательным пальцем соль и брали на язык, особенно и обязательно после каждой трапезы. Вследствие большого употребления сладостей и вследствие жирной пищи, масса татар и татарок страдали зубной болью и цинготным разрыхлением десен. Женщины не курили, а мужчины делали это очень редко. Кумыс употребляли в больших количествах. Каждый выпивал до 1 ведра кумыса. Затем они пили «бал» (кипяченый мед с хмелем), довольно крепкий напиток, а женщины пили «корчма» и «месалез» (из изюма). Кроме того, многие татары, особенно молодые, начали употреблять в больших количествах пиво и даже понемногу и водку. Этому они научились у русских, среди которых, в особенности некоторые чиновники отличались особенным умением и искусством прививать именно только пошлую и развратную сторону культуры и влиять на татар (как и на все общество) страшно растлевающим образом. 

В то время как местные татары большую часть дня проводили на открытом воздухе, татарки напротив вели почти исключительно замкнутую жизнь. И если даже они выезжали или выходили куда-нибудь в гости, то закрывались через голову шелковым зеленым халатом, так называемым «чапаном», оставляя только щелку для глаз. Врач считал, что поэтому большинство молодых татарок были так слабосильны и часто подвергались заболеваниям дыхательных органов (чахотке). 

В татарской семье муж был полновластным главой, и часто даже деспотом. Обычно же семейная жизнь их дышала миром и не знала разврата. Многоженство, за исключением двух-трех казанских татар, не было обычаем. Зато, с другой стороны, здесь не было ни одной касимовской семьи, которая бы не была в родстве со всеми остальными здешними касимовскими татарами. До того они перепутались и связались брачными союзами. Каких-нибудь 10 родовитых и когда-то именитых домов составляли ядро всех здешних касимовцев, с которыми они составляют одну сеть, одну громадную родную семью. Женились рано: женщина 16-18, мужчина 20-25 лет. Немало здесь было татар, которые ели фиум (opium), продажа и употребление которого здесь были тайной. Баню татары очень любили. К детям привязаны. Родильниц тотчас после родов сажали в горячую ванну, и «правили» им живот (разминали, массажировали).

Здешние татары были народом торговым, живым, подвижным. Все коммерческие операции производили они преимущественно в степи, среди казахов, у которых они или выменивали европейские товары на скот, баранов, шерсть, волос, меха и пух, или покупали баранов, рогатый скот и кожи для продажи в Петропавловске и на Ирбитской, Крестовской и других ярмарках. Татарские торговцы отличались здесь большей совестливостью, чем русские их собратья, от которых позже научились ростовщичеству, обману и банкротству. Почти каждый татарин был грамотен, читал и писал не только по-татарски, но и по-арабски. Мальчиков грамоте обучали муллы. Многие писали и читали и по-русски. Касимовские татары все говорили по-русски. У всех у них находились на службе русские няньки и горничные. Шесть мечетей служили для духовной и религиозной потребности. Пение татарину было не чуждо. 

Вообще, по словам Белиловского, здешний татарин был вежлив, почтителен, гостеприимен, благонравен и редко поступал вразрез со своим достоинством, особенно если он был касимовцем. С другой же стороны, он был суеверен, вспыльчив, ревнив, тщеславен и честолюбив. Татарин всеми правдами и неправдами старался избежать воинской повинности. Превосходство татарина над русским выражалось здесь в том, что семейные нравы у татар были очень строги и чисты, несмотря на то, что жили в городе, где русские, особенно известная часть, так называемая интеллигенция, отличалась бешеной разнузданностью нравов.

Что касалось петропавловских евреев, то за исключением 2-3 семей, все остальные евреи, проживавшие в городе, были народом ссыльным или из «отставных». Вообще говоря, врач Белиловский был скептически настроен касательно евреев. К примеру, он считал, что, «потеряв (по крайней мере, большинство) внешние черты и признаки семитской расы, они удержали за собой все другие стороны, так невыгодно отличающие многих необразованных евреев: страсть к легкой наживе, к доносам, ябедничеству и ростовщичеству. В изворотливости, хитрости, надувательстве он не уступает своему необразованному литовскому или польскому единоверцу, несмотря на то, что от последнего его отделяет 5-тысячная полоса, населенная преимущественно славянским народом. Он и здесь готов также подраться в синагоге, как и мелкий торгаш - еврей в западной и юго-западной России. Нередки в Петропавловске были парши (Favus) - непременная принадлежность детской головки, а напомаженный парик - украшение женской головы».

Из-за своей малочисленности (всего лишь 275 человек) евреи не имели в городе весомого положения. Преимущественно они занимались мелкой торговлей, хотя некоторые из них избрали, как и ссыльные поляки, более выгодный заработок - кабак. Другие были музыкантами, портными и т.п. Врачу не случалось здесь встречать среди евреев больных венерическими заболеваниями  или сифилисом, и вряд ли подобный больной здесь вообще был. Также проституток или женщин подозрительного поведения среди здешних евреек тоже не было. Эта сторона говорит за более устойчивые нравственные начала их семейной жизни. При всем своем эгоизме, порожденном и поддерживаемом окружающей и гнетущей его необходимостью, здешний еврей, как и в других местах, в своей семье самоотверженный отец, примерный семьянин. Также не было в городе среди евреев ни одного пьяницы. Отсутствием разврата и пьянства, любовью к семье и большим вниманием к самому себе, полагал врач, можно объяснить тот бросающийся в глаза факт, что, например, в 1886 году здесь у евреев родилось 21 (8 мужского и 13 женского), что составляет 7,2%, а умерло всего 2 (одна девочка от обострившегося хронического воспаления почек и присоединившегося поноса, и одна женщина от заворота кишок) т.е. 0,3%. Между тем, у христиан родилось меньше 6,0%, а умерло в 15 раз больше.

Нет никакого сомнения, что прирост здешних евреев значительно увеличился бы, если бы тому не препятствовало одно важное обстоятельство - то, что здесь среди евреев было гораздо больше женщин, чем мужчин. Вследствие своего численного перевеса и вследствие того, что другие города находятся далеко от Петропавловска, девицы, часто красивые и здоровые, вынуждены были засиживаться. Значительное число из евреев были близоруки. По выговору своего жаргона, если только филологически можно так выразиться, здешние евреи принадлежали к литовской группе. Большинство здешних евреев были брюнеты. В остальном они ничего особенного не представляли.

Русское население здесь разделяли на так называемых сибиряков, переселенцев и поселенцев. Первые же разделялись на казаков и другие сословия (мещане, купцы, крестьяне и разночинцы), вторые состояли из крестьян и разночинцев (преимущественно чиновники), а третьи из ссыльных.

Здешний казак ничем не напоминал ни донского, ни даже более близкого уральского казака. В общем, в нем не было ни щегольства, ни смелости, ни удали, ни других внешних качеств, столь отличающих донца и черноморца. Здесь они жили в нищете. У многих не только не было ни коня, ни сабли, но даже рубахи. Не говоря о бедных казаках, живших в куриных избах, даже у более состоятельного казака в избе был вечный угар, который на них не оказывал никакого воздействия. Угар этот происходил от раннего закрывания трубы и открывания душника. Вместе с теплотой комната переполнялась угольной окисью. Большая печь с ребятишками на ней, полати, прусы и тараканы, заржавелая сабля на стене и одностволка, грязный шкафчик с посудой, между которой виднелся пустой штоф, дырявый нагольный полушубок в углу, лубочные картинки - вот все, что было в избе здешнего казака. Комнатки были низкими, форточек не было. Впрочем, форточек не было не только у казаков - никто в городе не знал о них. Ни мужчины, ни женщины среди здешних казаков не отличался красотой. Вообще, здешний казацкий род не отличался ни ростом, ни силой, ни красотой. Он скорее был тщедушен и слабосилен, и среднего роста, черты лица неправильные, резкие, угловатые. Ꭹ многих была заметна примесь чисто азиатская — выдающиеся скулы, косой прорез глаз.

Жил здесь казак вообще грязно. Он также не был брезглив. Пищей ему служили щи, уха, кулага и т.п. - готовили очень не вкусно. Хлеб большею частью был хорош. В семье казак был деспотом, а подчас и извергом. Вряд ли где-либо городовому врачу приходилось свидетельствовать столько женщин со страшными сплошными кровоподтеками по всему телу, достающимися от мужа, сколько Белиловскому здесь пришлось в течение отчетного года, и преимущественно из казачьего сословия Петропавловской станицы. Многие казаки были одержимы разными глазными болезнями, в особенности женщины. Это трахоматозное воспаление и завороты век, кератиты, дакриоциститы, передние стафиломы и т.п.

Большинство обращавшихся к нему глазных больных - из казачьего сословия. Это объяснялось тем, что они жили не особенно чисто, в дымных, угарных помещениях. Главным образом, врачу казалось, что казак не обращал никакого внимания ни на свое здоровье, ни на здоровье своей жены и детей. Он только тогда обращался за помощью, когда или начинал слепнуть, или когда все его средства ему не помогали (декокты, ртутные препараты, сабуры, калганы и т.п.). Венерические болезни и сифилис были довольно распространены, но этим здесь отличались не только казаки, но и другие сословия русского населения.

Язык у казаков, к слову, не был чистым и благозвучным. Многие, если не большинство из них лучше говорили по-казахски, нежели по-русски, особенно в степи.

Занимались казак рыболовством, хлебопашеством, извозом и огородничеством.

Крестьянин здесь мало чем отличался от великорусского крестьянина вообще. Та же неопрятность в избе, крытой дерном, та же грязь во дворе, та же любовь к баньке, к полатям, к печи и к онучам, никогда не подвергающимся действию кипятка и мыла. Разница только та, что здешний крестьянин несколько лучше живет, лучше ест. Мясо он ест почти ежедневно, в хлебе тоже недостатка нет, хотя был один случай. Однажды (26 февраля) врача вызвали для оказания помощи одной больной. Он явился в Солдатскую слободку в невообразимый курен. Здесь, у самого порога на земле лежала молодая женщина в рубище и стонала. На вопросы она отвечала вяло. Ее отец объяснил, что она заболела от побоев, которые ей нанесла свекровь за то, что она со вчерашнего дня не раздобыла хлеба у соседей, к которым была послана выпросить его.

Страшная бедность в городе зачастую превращала отца в нищего, мать в сводницу, сына в вора, а дочь в проститутку. Большинство здешних проституток были крестьянскими и солдатскими дочерями, которые на вопрос, что их заставило ухватиться за разврат, постоянно отвечали, что есть нечего. «Согнувшись в дугу, вы отворяете приземистую дверь и вступаете в избушку где-либо в Солдатской слободке или в станице, и точно в могиле видите перед собой сырые темные стены, а на нарах копошатся, точно в Дантовском L'inferno грешники, почти обнаженные детки; тут и взрослые и малые, и дряхлые старики кряхтят, и грудные младенцы пищат; главная работница больна горячкой; знал, что, если пропишете хинин, его все равно эти голодные и холодные не купят, вы, ничего не прописав, скорее вырываетесь из смрадной, душной ямы, точно из шахты, на свет божий, чтоб через час или через день снова, может быть, испытать такое же удовольствие». Такова была их экономическая сторона жизни. О гигиенической и санитарной обстановке нечего было и говорить. Она здесь у всех - у крестьян, солдат, мещан и казаков - одинакова: вечный угар, грязная кадь, в которой держится вода для питья, грязь и лохань с помоями в избе, грязь и навоз во дворе, сифилис, пьянство, ни малейшего ухода за детьми, побои, иногда очень тяжкие и т.п. Что удивительного, если у крестьян и у солдатского сословия на 4000 душ всего лишь приходится 30 душ приросту т.е. 0,7%, а у солдатского сословия, отдельно взятого, прироста даже минус 24, т.е. - 4, 8%.

Из здешних мещан тоже добрая треть по экономической и санитарно-гигиенической обстановке ничем не отличалась от вышеописанного сословия, т.е. жило впроголодь. Другая треть жило с грехом пополам и только одна треть жила безбедно. Все эти положения врача, впрочем, не основаны на точных экономически-статистических данных. Однако, он все-теки полагал, что взятое им число, т.е. последняя 1/3, довольно близко к действительности. Оно скорее даже больше, чем меньше. Эта треть безбедно живущих мещан ничем не отличалась от здешних купцов, а по материальной стороне жизни как первые, так и вторые, здесь ничем не отличались от разночинцев. Все эти три сословия ели и пили хорошо, особенно последнее. Вряд ли в каком-либо уездном городе в России с 14-15 тысячами жителей употреблялось столько хлебного вина, сколько в Петропавловске. По доставленным врачу сведениям, в Петропавловском уезде продавали около 55 000 ведер вина, из которых около 15 000 вина в одном Петропавловске. Если исключить 6 517 мусульман, а из 7 258 христиан исключить две трети (непьющие женщины, дети и очень бедные), то получается, что на одного человека приходится почти 6,25 ведер в год, а в месяц - 0,5 ведра. В действительности выпивали гораздо больше, особенно на праздниках, на именинах и т.н. пирушках и торжествах. «Выпить и закусить» употреблялось здесь в устной речи почти также часто как знаки препинания в письме. Вот почему здесь было так много страдающих запоем и постоянных пьяниц. Особенно не в меру много пили здешние т.н. интеллигенты, собственно чиновники. Даже женщины (немного) т.н. интеллигентного класса в употреблении вина ничуть не уступали мужчинам. Естественно, с пьянством здесь рука об руку шла шаткость нравов. В действительности оно так и было. На 411 новорожденных детей приходится 27 незаконнорожденных т.е. 6,56%. Из этих 27 незаконнорожденных 19 приходилось на нагорную часть и только 7 на подгорную. Это объяснялось (1) тем, что нагорная часть города была многочисленнее подгорной и (2) в подгорной части жило очень мало разночинцев и солдат, живших преимущественно на горе. С этим согласуется тот факт, что некоторые проститутки, кормилицы, служанки и т.п. являвшиеся к Белиловскому на осмотр, первыми своими обольстителями называли лиц, принадлежавших к сословиям разночинцев и солдат.  Врач также указывает и на то, что многие из этого сословия (особенно чиновники) уже в молодые и средние годы, при хорошей обстановке, были очень изношены на вид и страдали Impotentia и Lues.

По характеру и типу здешнее купечество и разночинцы ничего оригинального не представляли. Разве только то, что и разночинцы, собственно чиновники некоторые, были проникнуты тем же материальным духом, что и купцы, и вся их деятельность была направлена почти исключительно к тому, чтобы как можно скорее заработать копейку. Для этого покупали лошадей, приобретали заимки и т.п. и старались их как можно выгоднее продать

Уже при кратком топографическом описании города, можно позволить сделать предположение, что смертность христианского населения значительнее смертности среди мусульман. То же самое предположение можно сделать и после вышеизложенной, во многом очень неполной, этнографической и бытовой заметки.