В одной из заметок на странницах «Туркестанских Ведомостей» за 1885 год было отмечено, что: 

«Туркестанский край, да и вся Средняя Азия, представляют большой научный интерес для исследования в историко-археологическом отношении. Многочисленные, разбросанные в разных местах, курганы и насыпи скрывают в своих недрах остатки древностей, как свидетельство культурной жизни древних народов, населявших некогда эту часть Азии; развалины древних городов, крепостей и иных сооружений, находимые в разных местах вещи и монеты – все это богатый материал для специалиста археолога и историка. И потому-то, для сохранения этого материала от расхищения частных лиц, и чтобы не вызвать затруднений в систематических работах будущих археологов, администрация края принимала всегда различные строгие мероприятия, воспрещающие всякие раскопки…» [1].

В 1884–1885 гг. от Императорской Археологической Комиссии (ИАК) и Петербургского университета в Туркестанский край впервые был командирован профессор Николай Иванович Веселовский с целью производства систематических раскопок на «Афросиабовом городище» и обследования региона в археологическом отношении. Как известно, им были проведены раскопки на городище Той-Тюбе Кураминского уезда Сыр-Дарьинской области. В феврале он посетил Ферганскую область и, осмотрев более сотни сооружений, называвшихся местным населением курумами (россыпями камней), мук-ханэ (дом Муков) или карахатай-ханэ (дом Каракитайцев), впервые определил их как древние погребения - «могилы», сложенные из камней, дал описание, осуществил раскопки 30 курганов и выделил несколько типов конструкций наземных сооружений и могил. Провел разведывательные раскопки на развалинах трех древних столиц - Ахсы, Касана, Узгена, а также на тепе Туди-Калян, Туди-Хурд, Мунчак-тепе и вскрыл курумы в Пунуке и кишлаке Чодак.

Во время поездок по Туркестану профессор Н.И. Веселовский собрал и приобрел у местных жителей для археологической комиссии многочисленные предметы древности, в том числе в г. Самарканде - перстень с датой 802 г.х./1399-400 г., оказавшийся перстнем-печатью третьего сына Тимура - Миран-шаха мирзы. Вместе с тем, основной задачей Комиссии считалось исследование «Афросиабова» городища близ г. Самарканда, к которому Н.И. Веселовский приступил лишь в марте 1885 г. и продолжал больше четырех месяцев. По его инициативе был составлен топографический план Афрасиаба, который был исполнен топографами военно-топографического отдела Туркестанского военного округа Васильевым и Кузьминым. Основным направлением деятельности профессора Н.И. Веселовского в Туркестане с 1895 г., как считают археологи-специалисты, стала фиксация и научное описание архитектурных памятников г. Самарканда. Работы Н.И. Веселовского этого года и последующих лет абсолютно справедливо считаются началом систематического изучения историко-культурных памятников Русского Туркестана [2]. 

В 1895–1896 гг. профессор Н.И. Веселовский повторно возглавил историко-архитектурную экспедицию, организованную с целью скорейшего и наиболее полного и детального описания памятников старины, которыми «так богат Туркестанский край» и которые находятся «в печальном положении», медленно разрушаясь от землетрясений, выветривания и выпадения изразцов. В то же время, при содействии местной администрации капитан русской армии Г.А. Панкратьев, служивший в этом регионе и на полученную от графа Н.Я. Ростовцева стипендию в 300 рублей, исполнил полный и детальный альбом памятников древностей г. Самарканда и его окрестностей (1890). Альбом с переводами С.-А. Лапина куфических и арабских надписей на мавзолеях (1895) был выпущен в продажу всего в нескольких десятках экземпляров, и он, как признают сами специалисты, является совершенно уникальным (выделено мною - А.Б.), поскольку многие зафиксированные им памятники более не существуют [3]. 

По имеющимся архивным материалам С.-А. Лапин, будучи переводчиком военного губернатора Самаркандской области, оказывал всестороннее содействие работе историко-архитектурной экспедиции и лично профессору Н.И. Веселовскому. Их отношения были не только профессиональными, но и глубоко дружественными. Свидетельством тому является одно из писем С.-А. Лапина из личного архива профессора Николая Ивановича Веселовского, датированное 2 февралем 1896 года (орфография и стилистика сохранена): 

«Глубокоуважаемый Николай Иванович! Во 1-х приношу свою искреннюю признательность за присланныя мне Вами книги и за добрую обо мне память, а во 2-х премного, премного извиняюсь пред Вами за свою и Абу-Саидовскую неаккуратность. На столько я виноват пред Вами, что стесняюсь даже выразить оправдания, хотя они и нашлись бы. Я и Абу-Саид лишь тешим себя надеждой, что на этот раз Вы простите нас, а мы в свою очередь даем слово впредь быть аккуратным и исполнительными. Рукопись проверена Абу-Саидом, который в конце написал посвящение Вам стихами своего произведения следующаго содержания: 

Эта книга, которая по сладости (своей) лучше сахара,

В подарок для Вас из Самарканда прибыла

В ней собраны вся сладость и признаки (времени).

В заключение посмотрите весь Самарканд (к Вам) прибыл!

Кроме того посылаю Вам выдержку из вакуфнаго документа и фотографию, которая признана казием и пр[прочими] лицами за действительную. В дневнике Самаркандскаго Казия, который самолично переносит мощи святого, имеется довольно подробное описание мазара и тела святого Кутби Чардахум. Если это для Вас представит интерес, то могу прислать копию. Что-же касается названия растений, то ничего по этому поводу не мог добиться. Перевод мой не состоялся. Министерство отказало ввиду моего вероисповедания. На днях пойду в отпуск в Перовск на два месяца к родным. Не будет ли поручений? Надеюсь, Николай Иванович, что настоящая моя неаккуратность не послужит препятствием к дальнейшей Вашим ко мне поручениям. Адрес: Перовск. Лапину. 

Искреннеуважающий Вас С. Лапин. 1896 г. 2 Февр. Самарканд [4].

Как известно, в 1896 году на страницах «Справочной книги Статистического Комитета Самаркандской области» были опубликованы работы С.-А. Лапина. В предисловии одной из них он пишет, что: 

«Летом прошлого 1895 года, благодаря желанию Н.И. Веселовского, наведывающего археологическими работами в Самарканде, и распоряжению местного начальства, на мою долю выпала честь первому войти в намогильный мавзолей мусульманского святого Шахи-зинда, куда вход недоступен большинству мусульман, не говоря уже об иноверцах. Целью проникновения в это святилище было снятие надписей на могильном памятнике Шахи-зинды для Императорской Археологической Комиссии, что и было мною сделано при участии Мирзы Абу-Саида Магсума. Полагая, что труды названной Комиссии будут доступны не каждому, считаю не лишним поделиться с читателями нашей “Справочной книжки” теми известными мне сведениями, которые касаются как личности этого святого, так и намогильного его памятника…» [5]. 

В своих работах С.-А. Лапин далее указывает (орфография и стилистика сохранена), что: 

«Надписи переводились большею частью с фотографических снимков, сделанных фотографом-любителем Г. Панкратьевым, частью же с копий, снятых самаркандским жителем Мирзой Абусаид-Магсумом, проверенных затем мною совместно с последним по оригиналам. Надписи эти записаны преимущественно на арабском языке старинным почерком (сюлси и зюлфи), трудно поддающимися ныне прочтению. Некоторые из переведенных надписей содержат в себе стихи из Корана, на которые мною и сделаны ссылки по русскому переводу этой книги Саблукова. В самостоятельных же переводах я, по возможности, придерживался подлинников, делая от этого отступления только в тех случаях, когда буквальный перевод на русском языке выражал логическую и стилистическую неправильность.

Разъяснения к переводу сделаны мною большею частью в выносках, а иногда и в тексте перевода в скобках. Стертыя или неразобранныя места надписей на камнях в переводе обозначены многоточиями. При каждом переводе, сделанном с фотографического снимка, имеется №, соответствующий № надписи в «Альбоме исторических памятников гор. Самарканда» Г. Панкратьева, а переводы незанумерованные сделаны с копии надписей, не попавших в альбом.

При этом считаю долгом выразить искреннюю свою признательность упомянутому выше Мирзе Абусаид-Магсуму, оказавшему мне большую услугу в разборе надписей» [6]. 

Если Вы посетите жемчужину Средней Азии г. Самарканд и представится возможность увидеть мавзолей Гур-Эмир, то на нефритовом надгробии Темирлана вы можете увидеть надпись на арабско-персидском языке, которая, после упоминания его родословной, гласит следующее: 

«… Кто желает узнать дальше, да будет тому известно: мать последнего звали Аланкува, которая отличалась честностью и своей безукоризненной нравственностью. Она однажды забеременела от волка, который явился к ней в отверстие комнаты и приняв образ человека, объявил, что он потомок повелителя правоверных Алия, сына Абу-Талиба. Это показание, данное ею, принято за истину. Достохвальные потомки её будут владеть миром вовеки. Умер ночью 14 Шагбана 807 год». Надпись внизу камня: «Камень этот поставлен Улугбеком Гурганом после похода в Джитта». 

Уважаемый читатель, позвольте сообщить, что данный перевод текста принадлежит также Сер-Али Лапину. В 1896 году на страницах «Туркестанских Ведомостей» была опубликована критическая заметка в адрес С.-А. Лапина, где автор – некий “В”, выразил свою точку зрения на перевод этого текста с нефритового надгробия Темирлана. Эта заметка, пользуясь случаем, представляется вашему вниманию (орфография и стилистика сохранена).

©Альбом исторических памятников Самарканда. Гур-Эмир. Составитель фотограф-любитель Панкратьев, 1890 год.

«Еще о книжке г. Лапина. (Письмо в редакцию). Разбирая в […] "Перевод надписей на исторических памятниках г. Самарканда" г. Лапина, г. […] совершенно справедливо сомневается в правильности этих переводов вообще и в особенности переводов надписи на могильном черном камне Тимура, гласящий будто-бы о том, что Аланкува забеременела от волка. В истории на эту тему есть два варианта - по одному, Аланкува забеременела просто от света, по другому же - от света, превратившагося в одного из потомков Али, зятя Магомета. В этом отношении надпись на черном камне ничего новаго нам не дает и третий ея вариант произошел единственно по вине переводчика, который слово мин нурин (от света) прочел мин бурин (от волка). Конечно, нужна большая смелость, чтобы предложить присутствие чисто тюркскаго слова бури в арабском тексте, но при дальнейшем сличении переводов г. Лапина с оригиналами, это легко объясняется недостаточным знакомством переводчика с арабским языком. Например, выражение надписи в подстрочном переводе: «… Бузанджар; он не знал отца, от котораго произошел, кроме того, что мать его Аланкува», г. Лапин перевел так: «Кто желает узнать дальше, да будет тому известно: мать последняго звали Аланкува (стр.4). Другое выражение: «… забеременела от света, входившаго к ней сверху двери» - переведено: «она однажды забеременела от волка, который явился к ней в отверстие комнаты … (там-же)». Затем переводчик в примечании говорит: «далее приводится молитва, которая не переведена» (там же). Никакой молитвы в указанном месте нет. Все это, как и самые обороты выражений в переводе, убеждают нас в том, что г. Лапин, недостаточно зная сам арабский язык, слишком доверчиво пользовался услугами мулл. Примечаниями же к своими к тексту, он, кроме того, нередко грешит против истории. Интересно бы знать, например, какие это «некоторые мусульманские историки» уверяют, что «Ходжа Ахрар прожил более, чем 90 лет и 6 месяцев?» (стр. 21).

Приведеннаго, по нашему мнению, достаточно, чтобы, хотя отчасти судить о достоинстве труда г. Лапина. "В"» [7]. 

Наследие С.-А. Лапина, как тюрколога, востоковеда и общественно-политического деятеля Туркестанского края на изломе исторических событий начала XX века пока остается до конца не изученным. Тем не менее, в рамках всероссийского мусульманского движения, его имя стоит в одном ряду с яркими личностями своей эпохи за независимость народов Туркестанского края, все чаще упоминается в исследовательских работах авторов ближнего зарубежья [8, 9, 10, 11]. Представленные сведения в данной статье дают возможность читателю, отчасти, приоткрыть завесу неизвестности об этом удивительном человеке. Отдавая должное критике в газете «Туркестанских ведомостях», вариант смелого и неординарного перевода надписей в Гур-Эмире С.-А. Лапиным, где прообраз волка для тюркского мира является сакральным, используют до сих пор наши современники в г. Самарканде.

Б. Алтынбеков

Е-адрес: altynbek.bakyt@gmail.com

Источники:

Емельянов Е. Меры по воспрещению производства археологических раскопок в крае // Туркестанские Ведомости. 1885. №34. 27 августа. С.134. Длужневская Г.В. Археологические исследования в Центральной Азии и Сибири в 1859–1959 годах, по документам Научного Архива Института истории материальной культуры РАН. СПб.: ЭлекСис, 2011. С.40-44.Длужневская Г.В. Указ. Соч. С.47, 52.РГАЛИ. Ф.118. Оп.1. Д.896. Л.2-3об.Лапин С.-А. Шахи-зинда и его намогильный камень // Справочная книжка Самаркандской области. Самаркандский областной Статистический Комитет. Выпуск IV. 1896. С.39.Лапин С.-А. Переводы надписей на исторических памятниках г. Самарканда // Справочная книга Самаркандской области. Самаркандский областной Статистический Комитет. Выпуск IV. 1896. С.1-2.Туркестанские Ведомости. 1896. №20 (1447). 14 (26) марта. С.80.Агзамходжаев С.С. История Туркестанской автономии. Т.: Тошкент ислом университети, 2006.Исхаков С.М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 г. - лето 1918 г.). Институт российской истории РАН. М.: СП Мысль, 2004.Бабаджанов Б.М., Котюкова Т.В., Махмудов О.А., Абашин С.Н. Туркестан в имперской политике России: Монография в документах. М.: Кучково поле, 2016.Исхаков С.М. Великая российская революция и мусульманское движение. Институт российской истории РАН. СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2019.