В Барнауле высшие местные власти снабдили Аткинсона рекомендательными письмами к горным чиновникам, заведывавшим алтайскими заводами, так что Аткинсон имел полную возможность продолжать путешествие безостановочно. Несмотря на то, что он уже успел совершить значительный переезд, ему непременно хотелось воспользоваться благоприятным временем года, чтобы посетить западный Алтай и соседнюю с ним Джунгарскую степь, в надежде обогатить свою коллекцию рисунков несколькими снимками живописных видов, которыми тамошняя местность была очень богата.

В начале дорога, ведущая к югу от Барнаула, пролегала по местности однообразной и кое-где покрытой таким глубоким песком, что лошади только с затруднением могли подвигаться вперед, но далее пошли уже обширные плоскости, покрытые густым и частым лесом. Еще далее лесные пространства совсем прекратились, и затем началась та самая степь, которая, простираясь по ту сторону Иртыша, вдоль левого берега этой реки, тянется к Джунгарии до озера Зайсана и по направлению к озеру Балхаш.

Степь эта представляла плоские, далеко простирающиеся, холмы гранитного камня, кое-где перемежающегося с другими каменными породами, поросшие особенного свойства низкими травами, преимущественно из семейства полыни и чернобыльника, а кое-где злаками. Некоторые пространства, однако же, были вовсе лишены растительности. На гребнях этих холмов нередко попадались обломки гранитных масс. Главное отличие степи состояло в отсутствии древесной растительности. Только по берегам рек, извивающихся по некоторым долинам, попадались по опушкам небольшие кучки тополей и ракит. Кроме того по степи было разбросано немалое число озер разных размеров, из которых большая часть изобиловала поваренной и горькой солью.

С настоящей жизнью в степи Аткинсон поближе познакомился позже. Теперь же он только выглядывал возвышенные пункты Алтая. Несколько дней кряду он напрасно искал их глазами, ничего не замечая вдали, и вдруг, спустя несколько дней пути, они восстали над горизонтом. Еще не успел он добраться до спасительного пристанища на берегу реки Чарыша, как уже черные тучи обложили весь небосклон и совершенно затмили дневной свет. Однако скоро клубок черных туч разделился, облака повернули назад, и ясные лучи солнца, выглянув опять сквозь разорванные громовые тучи, облили ярким пурпуром темные массы. Сильный ветер погнал черные клубы в противоположную сторону. Привлекательную противоположность с этими мрачными горными великанами, представляло небольшое Колыванское озеро, пользующееся большой известностью, которую ему доставила красота его окрестностей.

На северном, а еще более на восточном берегу этой водяной поверхности возвышались гранитные утесы, поднимающиеся на южной стороне до 700 футов высоты. Многие из них имели такие глубокие трещины, что на некотором расстоянии походили на развалины какого-нибудь города. Те из них, которые пониже, были вовсе обнажены, другие же более высокие были увенчаны пихтами. Вдали виднелись темные, водяные массы более отдаленных гор, а из-за последних выглядывали снежные вершины Алтайского хребта. В некоторых местах, по берегам озера, рос целый лес камыша. Сама же поверхность озера была запружена водяными розами, а в юго-восточной части сплошь покрыта болотными орешками. Жители прибрежных мест, занимавшиеся сбором плодов этого растения, зреющих на глубине озера, привязывали для этого на конец длинного шеста кусок какой-нибудь материи, которым и проводили по дну озера. Болотные орешки, снабженные шипами, цепляли последними за кусок, и таким образом, вытаскивали их наверх.

Равным образом и цепи холмов, проходящих по близости Колыванского озера, были покрыты гранитными утесами. Некоторые из этих утесов сильно поразили Аткинсона своей формой, имевшей сходство с исполинской головой. Некоторые другие утесы состояли из гранитных плит, из которых верхние выдавались далеко вперед. Столбы этих развалин бывали в вышину от 1-200 футов. На некоторых из них, зеленели сосны, на других же красовались дикие розы, жимолость или робинии.

Проехав через Салаирск, Аткинсон добрался до Змеиногорска, где сильный припадок болезни вынудил его остаться восемь дней. Все это время он жил в доме управляющего сереброплавильным заводом, так что скоро поправился и мог уже без опасения предпринять дальнейшее странствование в горах.

Из Змеиногорска Аткинсон направился к Убинскому заводу, находящемуся в долине Убы, а оттуда к Сокольниковскому руднику, откуда прибыл в Риддерск, славящийся изобилием своих серебряных руд. Окрестность последнего завода была до того бедна лесом, что многие вершины были совершенно обнажены. Вообще невыгодную сторону горного промысла в Алтае составляло то обстоятельство, что именно большая часть местностей, изобилующих благородными металлами, вовсе не имела леса или же не имела вблизи таких значительных запасов топлива, какое требовались для производства горного дела. Поэтому приходилось более значительные металлоплавильные заводы устраивать в северной части Алтая, богатой лесом, а руду перевозить туда на тележках или на барках. На барках руда сплавлялась преимущественно по Иртышу. Что же касается перевозки руды на телегах, то при некоторых рудниках для этой цели содержалось от 2-3 000 лошадей, и из некоторых мест серебро отправлялось для проплавки верст за семьсот в сторону.

До Риддерска Аткинсон ехал еще в тарантасе, но далее в горах не представлялось уже никакой возможности продолжать путешествие в экипаже. Оставалось единственное средство — ехать верхом. Ближайшая цель его поездки была Ивановский белок, горный узел алтайской системы, высоко поднимавший к облакам свою убеленную снегом голову. Для того, чтобы не ехать туда одному, Аткинсон набрал себе в провожатые около пятнадцати молодцев, из которых пятеро были вооружены ружьями, а другие имели топоры, так, что поезд его скорее походил на шайку разбойников. Сверх того было нанято до двадцати лошадей, частью для верховой езды, а частью для перевозки тяжестей и съестных припасов.

В таком составе поезд скоро достиг селения Проперчного, последнего населенного местечка по эту сторону гор, обитаемого только восемнадцатью семействами. Войдя в одну из изб, Аткинсон встретил там старика, который ему показался образцом патриархов. Длинные седые волосы серебристого оттенка и такая же борода почти покрывали всю грудь старика. Белый зипун был перетянут красным поясом, а широкие голубого цвета шаровары были заткнуты в сапоги, доходившие до половины икр. Такой же чистенькой и опрятненькой показалась ему хозяйка, наблюдавшая такую же чистоплотность и порядок во всем домашнем быту. Костюм ее состоял из красного пестрого платья и белого платка, которым была повязана голова.

Особенным деликатесом показался нашему англичанину поданный ему мед. Мед этот отличался приятным запахом лесных цветов. Цветом мед этот был совершенно белый, а воск был так тонок, что его можно было есть вместе с медом. 

Обитатели Проперчного показались Аткинсону вполне довольными своей судьбой. У каждой семьи было достаточное число лошадей и коров. Скот этот и лошади не имели недостатка в корме, пасясь летом на окрестных лугах, а на зиму хозяева запасали надлежащее количество сена, соседний лес доставлял им даровое топливо, а кому не лень было поохотиться, тот мог во всякое время иметь вдоволь дичи и рыбы. Рыбой в особенности изобиловала речка Проперть, подобно большей части других алтайских речек. В бытность свою на Убинском заводе, Аткинсон поручил двум рабочим наловить для себя рыбы в реке Убе, и они через какое-нибудь полчаса принесли ему от 60 до 70 рыб, весом в 1/2, и в 1,5 фунта каждая.

Река Проперть принадлежала к числу незначительных горных потоков. Несмотря на это она отличалась необыкновенной стремительностью, подобно большей части прочих рек Алтая. Желая воспользоваться силой воды, для приведения в действие мукомольни, соседние крестьяне запрудили было реку выше деревни плотиной. И действительно некоторое время дела шли недурно, но однажды низвергшаяся сверху страшная масса воды, в несколько мгновений, превратила небольшую речку в бурный поток, который, сдвигая с мест скалы и вырывая деревья с корнями, разметал во все стороны не только плотину, но и саму мельницу. Недалеко от села Проперчного протекала речка, которую окрестные крестьяне прозвали Громотухой, за производимый ей шум, похожий на яростные раскаты грома. О реке Коргонь отзывались точно таким же образом. Шум, производимый ревом пенящихся волн, разбивающихся о берег, был так силен, что на берегу невозможно было расслышать крики стоящих возле лиц. Путешественники рассказывали, будто и пистолетных выстрелов нельзя было расслышать вблизи. Бесчисленные утесы сжимали разлив воды, а из ложа его торчало множество острых каменьев. Вода, почерпнутая из реки, была чиста и прозрачна, между тем как в русле она имела вид мутной пены. Падение воды в подобных реках было весьма сильно, и попытка переправиться вброд на лошади всегда было опасным делом.

Несмотря на мир и тишину, господствующие между жителями названной деревеньки, благополучие их омрачалось тем, что молодежь была вынуждена работать в рудниках. Были случаи, что целые толпы из 10-20 человек спасались бегством в труднодоступные горные ущелья. Обычно первое время им помогали родные, затем они мало-помалу становились смелее, и доходили до того, что под начальством какого-нибудь смельчака, нападали на селения и грабили казенные запасы. Наконец, правительство было вынуждено высылать против них отряды войск, которые, загородив все выходы, морили их голодом или же оружием принуждали к сдаче.

Сын того старика, у которого остановился Аткинсон, вызвался быть его провожатым, и сопровождавшее путешественника общество двинулось с весельем и с песнями на горы, хотя предприятие и обещало немало трудностей и опасностей. Перевалы через горные цепи Алтая представляли очень много трудностей. Там в ту пору  беспрепятственно разгуливала дикая горная овца, аргали, вместе с сибирским каменным бараном, оленем и серной.

В летнее время там гнездились волки, медведи и росомахи. Соболи подкарауливали в лесах черных и белых белок, а горные поляны оживлялись присутствием куропаток и перепелов. Обитатели тамошних русских селений преимущественно занимались выполнением работ в ближайшей окрестности, так что те из них, что любили охотиться в горах, были вынуждены ограничиваться ближайшим соседством. Разумеется, о странствованиях с целью ознакомления со страной они вовсе и не помышляли. Даже калмыки, предпочитавшие для своих стад несколько горных долин, каждый год выбирали одни и те же определенные места, поднимаясь летом на горы, а при наступлении зимы возвращаясь опять в долины, к своим юртам. Таким образом, они постоянно следовали по тем же самым дорогам, по которым ходили их предки.

Поэтому настоящих горных путей в отдаленных и притом более возвышенных частях гор вовсе не существовало. Караваны путников обычно пролагали себе дорогу в избранном направлении, стараясь следовать вверх по долинам рек. Когда же береговые утесы сходились слишком близко к воде, тогда путники переправлялись через пенящуюся влагу или переплывали ее верхом. Потом шествие таким же путем продолжалось, пока какое-нибудь препятствие не принуждало караван возвратиться на прежний берег. Но когда обе стены, образующие долину, подходили слишком тесно одна к другой, так что река, приобретая все более силы, начинала с яростью и силой пробивать себе дорогу вперед, тогда караван старался взобраться на высоту, чтобы продолжить путь по окраине долины. В подобных случаях, приходилось пробираться по окраине утесов, нередко имевшей в ширину от 3 до 4 футов, и то поднимающейся, то спускающейся ступенями. По одну сторону всадника часто проходила перпендикулярно стена, вышиной футов в сто, тогда как с другой стороны глазам его представлялся пенящийся поток, на глубине тысячи и более футов. Счастье для путников, что лошади в окрестных деревнях привыкли к таким горным тропинкам. В местах опасных они обычно с особенной осторожностью ступали копытом на зыбкий булыжник, и пробовали его прочность, прежде чем ставили ногу. Только вьючные лошади подвергались большой опасности, легко пугаясь, если лежавший на боках их вьюк ударялся о скалы.

Местами, путешественникам приходилось пробираться по совершенно диким тропинкам, проложенным в течение столетий оленями и сернами. Эти горные тропинки приносили гибель и диким животным, особенно зимой, когда они покрывались льдом, и когда их заносило снегом. Рассказывали, что однажды калмыкам случилось заметить, зимой, на берегу реки, под обрывом, торчавшие из снега рога серны. Когда один смельчак по замерзшей реке приблизился к этому месту, чтобы рассмотреть, в чем дело, то увидел тринадцать убившихся серн.

Дорога, по которой следовали спутники Аткинсона, была вначале довольно сносного качества, поднимаясь вверх по долине реки Проперти. Вообще, все горные кряжи Алтая отличались тем, что на северной стороне имели мягкие склоны, поросшие лесом, а на южной - крутые обрывы, вовсе лишенные древесной растительности. То же самое свойство обнаруживалось и в горных странах, пересекавших степи, которые окружали Алтай. К вечеру нашлось красивое местечко, годное для ночлега. Небольшой ручей доставил вкусную воду для чая. Кругом было много сочной травы, так что провожатые Аткинсона, напоив своих лошадей из ручья, стреножили их и пустили пастись на траву. Несколько лиственниц заменили утомленным путникам палатки, а войлок и бывшие у некоторых из них полушубки - постели и одеяла. Из лежавшего во множестве кругом валежника был набран костер. Кругом покоились в глубочайшей тиши верхушки леса и скал, освещаемые серебристым лунным светом. У дерев стояли прислоненные к ним ружья, и путники спокойно пели свои песни. Для защиты себя от, ужасных мошек, местные жители надевали на лицо маски из лошадиных  волос, потому что эти мелкие кровожадные животные преимущественно выбирали края глазных век, где они с яростью впивались в кожу.

Ночь была холодной. Вся трава покрылась густым инеем, и утренняя свежесть заставила спутников подняться довольно рано. На следующий день дорога была несравненно затруднительнее. Отлогие склоны горы были болотисты и покрыты высоким лесом. Аткинсону попадались кедры таких огромных размеров, что в сравнении с ними все прочие деревья Урала казались ему карликами. В особенности преобладала там порода Pinus cembra, которая составляла местами сплошной лес. Сосна, преобладавшая у подножия гор, в высших регионах уже исчезала, а вместо нее встречались пихтовые леса, рядом с которыми росла особая порода сибирской пихты. На высоте 4 или 5 000 футов последняя порода становилась преобладающей. Высший предел для древесной растительности на Алтае менялся, сообразно породе леса, между 6 000 и 6 500 футов над поверхностью моря.

Грунт под тамошними лесами, по большей части, состоял из отвратительного болота, местами заваленного обломками скал и изломанными деревьями. Большая часть хвойных пород не имела глубоко проникающих в землю корней: корни их образовывали венец плосколежащих разветвлений. Эта особенность предоставляла возможность крепко держаться даже на твердой каменистой почве. Иногда бывает и так, что ствол держался на корнях, которые немного вышли из земли. Но зато, если сильная буря сорвет верхушки, то и сами деревья падали тем легче, образуя естественную преграду, через которую путники перебирались с большим трудом. Сгнившие стволы на каждом шагу обламывались под копытами, и дело редко обходилось без беды, если нога лошади застревала между обломком скалы и ветвями дерева. Случалось, что лошади вязли в болоте по самое брюхо - тогда всаднику приходилось приподнимать свои ноги на седло; в других местах лошадь была вынуждена перескакивать через свалившееся дерево, так что всадник должен был упражняться в высших приемах верховой езды. 

Достойно замечания, что если тамошние леса отличались густотой, то почва лесов была обнажена, и трава вовсе не росла на ней. В особенности замечалось это в пихтовых лесах. Зато в тех лесах, которые были менее густы, трава росла роскошной и высокой, что достигала головы всадника. Преобладавшие породы трав: лютик, вонючка, желтуха и недоспелка. Среди них красовались великолепные цветки чудесно розовых пеоний, сочевицы и голубой троецветки. Но удивительно то, что в западном Алтае вовсе не было лиственных лесов. В лесах западного Алтая путешественник не видел ни дуба, ни бука, ни вяза, ни даже липы, и только по берегам степных речек попадались березы, осины, сибирские бальзамовые тополи и ивы. Некоторые виды последней породы, вместе с березами, попадались на вершине гор, выше хвойных лесов, но уже в виде кустарника.

После нескольких часов самого затруднительного подъема на гору через густой лес, общество взобралось на вершину гребня. Глазам путников, вышедших на твердую почву, представился великолепный вид на долину реки Коксы. Пройденная цепь гор составляла отрасль Коксунского снегового хребта, поднимающегося до 7 000 футов высоты. По ту сторону Коксы возвышались новые горные цепи, и горизонт замыкали вершины Хаир-Кумына.

Затем дорога понижалась, и путники достигли до истоков Коксы, небольшого озера, которое в прежнее время, когда река не успела еще проложить себе пути через расщелину гор, имело довольно значительные размеры. Взор Аткинсона был поражен видом целых утесов из яшмы и порфира. В другом месте утесы эти обогатили бы целую страну, и послужили бы великолепным материалом для произведений художества, а в отдаленной пустыне они пропадали без пользы.

В долине попались Аткинсону жерди зимних юрт некоторых калмыцких родов. Покрывавшая их первоначально березовая кора выветрилась, а обитатели удалились весной со своими ордами в более отдаленные долины, где мошки не могли их беспокоить. Точно тех же видов держались и дикие животные. Только когда на вершинах выпадал глубокий снег, а стужа становилась очень чувствительной, олени, медведи и калмыки спускались в долины и искали себе защищенные местности, где и зимой не было недостатка в злаках и в траве. В продолжение долгих зим, глубокий снег часто вовсе отрезал зимние стоянки кочевников от сообщения с прочими людьми.

Спутники Аткинсона остановились на ночлег в соседстве с юртами. Хотя во время ночлега опять появился иней, но это обстоятельство служило приятным утешением, что мошкам скоро должен быть конец. На следующий день мошки появлялись только на тех местах, где грело солнце.

Пока караван следовал по избранному направлению, медленно подвигаясь вперед, Аткинсон взял с собой двух провожатых и направился в долину реки Аракыма и к горному кряжу, отделяемому этим горным потоком от Карачуя. В замкнутой таким образом местности преобладали сосны, лиственницы и березы, и взор путника следил за веселыми играми черных белок, гоняющихся друг за другом, с одного берега на другой. Далее, долина, суживаясь постепенно, переходила в узкое ущелье, через которое с яростью и ревом прорывался поток. Перевалив через гребень, Аткинсон, увидел удивительно живописные пункты. Употребив несколько часов на рисование этих видов, Аткинсон направил свою лошадь назад, вдоль ужасно глубокого обрыва, по самому его краю. В это самое время один из его спутников обратился к нему с вопросом о том, который час. Но едва Аткинсон вынул часы из кармана, как они у него выскользнули из рук и покатились в пропасть. Часы эти для него имели особенную ценность, как подарок одного дорогого друга. Но, к радостному удивлению, он тотчас же убедился, что цепочка часов зацепилась за маленькую ветку, торчащую из скалы. Нисколько не потерпев повреждения, часы повисли, качаясь над зияющей пропастью и яростным потоком. Ни мало не колеблясь, Аткинсон принял решение. Приказав связать вместе концами три длинных ремня, которыми обычно треножат лошадей, он крепко обмотал один из концов около своего туловища, и велел спустить себя вниз, держа за другой конец ремня. С ужасом посмотрели на него проводники, но повиновались. Таким образом, при помощи ремня, Аткинсон был спущен до того места, где висели часы, и тем же способом благополучно был вытащен назад со своей драгоценной добычей. Внизу, в долине, Аткинсон нагнал прочих своих путников, которые успели уже расположиться отдыхать и, разведя огонь, принялись согревать себя благодетельным чаем. Ночью выпал опять сильный иней. 

Поднявшись на другое утро, Аткинсон отправился со своими спутниками умываться водой из огромного гранитного обломка, около 10 футов в поперечнике. Вода, скопившаяся в этом умывальнике, была холодной. Поднимаясь затем в гору, мимо того самого ущелья, которое могло стать для него роковым, Аткинсон повсюду встречал, чем выше, тем более живописные сцены: утесы всевозможных величин, цветов и форм, то возвышались наподобие старых развалин замков или древних зданий, то представляли головы великанов или иных фантастических фигур. Продолжая путь далее, он встречал то небольшое горное озеро в глубокой котловине, то красивые поляны, испещренные низкой травой, вперемежку с кустиками полыни и раздробленными каменьями. Заслышав неподалеку, в соседней долине, журчание потока, Аткинсон направил туда своего коня. Труд его не был потерян: глазам его представился красивенький водопад, низвергавшийся тремя уступами с вышины 60 футов, причем с нижнего уступа вода рассыпалась в виде очаровательного газового покрова.

Далее Аткинсон стал подниматься уже к вершинам Холзунских гор. Когда миновали границу древесной растительности, началась область альпийских ковров, покрытых цветами. Земля была устлана низкими стелющимися растениями, можжевеловым кустарником, березняком, мелким ракитником и одноцветным кизильником. Рядом с ними красовалось белоснежное растение, известное у Палласа под названием үстели-камень, разные виды зверобоя, күрелеп, барская спесь, разные виды бодана или разрыв-травы, пятипаловник, желтый альпийский мак, нарывная трава, альпийские василиски, быльник, головастик, отличающийся своим шафранным цветом молочай, пурпурный первоснежник, черная трава с желтенькими цветочками, усеянными красными крапинками, колокольчики, анемонии с цветочками наподобие нарцисов, и множество других красивых растений. Сверх того, было много разных альпийских злаков.

До этих альпийских луговых полян была еще возможность добраться верхом на лошади, но далее необходимо было следовать вдоль горного гребня, ибо к югу из всей цепи Холзунских гор вел только один безопасный проход, и этот находился в расстоянии более одной мили. В прочих же местах горы понижались так круто, что нередко утесы образовали отвесные стены. По самому гребню гор, вдоль всего его протяжения, тянулась стена из гранитных утесов. Подобно ряду столбов, возвышались со всех сторон разорванные массы камней. Увлеченный несравненной оригинальностью раскрывшейся перед ним картины, Аткинсон решился срисовать некоторые из наиболее понравившихся ему видов. Оставив при себе, из числа сопровождавшей его толпы, только двух проводников, он отдал приказ, чтобы все прочие отправились вперед и остановились ждать его в Холзунском проходе. Аткинсон вскоре до того углубился в свое занятие, что совершенно позабыл о положении, в котором находился. На переднем плане, вокруг него, разбросаны были растрескавшиеся утесы, а далее возвышались почти сплошные массы горы, поднимаясь одна над другой, из которых некоторые увенчаны были снежными вершинами, сливавшимися с туманным горизонтом в одно целое. Между тем, проносившиеся мимо облака покрывали густой тенью некоторые части расстилавшегося перед ним ландшафта, оставляя все прочее освещенным яркими лучами солнца. Наконец, часа через два, Аткинсон был выведен из забытья восклицаниями своих проводников, что приближается гроза. Оглянувшись, Аткинсон увидел, что над ними со всех сторон повисли грозные тучи, закрывшие собой даже вершины гор. Нельзя было медлить ни минуты: вскочив на лошадь, Аткинсон, помчался со своими проводниками во всю быстроту конского бега, по зеленому ковру, покрывавшему гребень горы, к отдаленному проходу, который обещал хоть какую-нибудь защиту. Несмотря на быстроту коней, которые чуяли грозившую опасность, буря нагоняла путников еще быстрее. На этой бешеной скачки, Аткинсон заметил в стороне группу скал, напомнившую ему знаменитые утесы его родины, образовавшие природные навесы. Но так как время было неудобно для остановок, то Аткинсон положил осмотреть это место на следующий день.

Вскоре всадники услышали за собой страшный свист и вой. Оглянувшись, они увидели, как яростный вихрь, с ревом, вырываясь из ущелий, швырял почти под самые облака целые массы изломанных ветвей сосен и лиственниц. Наконец, разыгравшаяся непогода разразилась проливным дождем и крупным градом. Страшно ослепительная молния ударила возле самих всадников. Непосредственно за этим последовал целый ряд ударов грома, потрясших всю окрестность. В такой крайности всадники заметили в стороне углубление, которое они признали за проход, и повернули туда. Проскакав несколько шагов, они приметили местечко, где нависшие скалы и деревья представляли достаточную защиту против злобы разъяренных элементов, которые с визгом и ревом продолжали свою адскую игру над их головами. Всадники приютились в этом местечке, и через несколько минут все кругом покрылось градом. 

Что касается бурь, то следует заметить, что степные бури составляли одно из величайших бедствий местных жителей. В них крылась причина того, что обширные плоскости нагорной Азии и граничащие с ними скаты гор были лишены лесной растительности. Впрочем, кочевники не столько опасались снежных вихрей или пурги, сколько летних буранов, которые, в жаркое время года, проносясь над песчаными равнинами, вздымали целые облака песка, степных растений и пыли, и, наводя панический страх на стада животных, разгоняли их во все стороны, до того, что нередко бедные твари от изнеможения падают мертвыми. Опытные пастухи внимательно наблюдали за приближением этих бурь. Едва только пастух издали замечал ветряное облако, как тотчас же спешил отогнать свое стадо или табун в сторону, стараясь уклониться от главного напора бури. Лучшими убежищами при подобных случаях обычно служили углубления долин.

Не прошло часа, как разыгравшаяся буря, от которой Аткинсон должен был искать спасения, утихла и сцена переменилась. Только издали слышны были еще раскаты грома, но уже солнце опять выглянуло приветливо из-за туч, и Аткинсон стал помышлять о продолжении пути. Воображая, что он находится в Холзунском проходе, Аткинсон тронулся вдоль по долине, но не успел сделать и ста шагов, как был вынужден остановиться на краю обрывистой горной стены, которая отвесно спускалась вниз, а рядом шумел низвергающийся в глубину водопад, пена от которого высоко разлеталась во все стороны. Аткинсон повернул назад и вскоре встретил одного из своих спутников, который был послан, чтобы отыскать заблудившихся, и привести к Холзунскому проходу, лежавшему немного в стороне. Путешественникам пришлось провести там не совсем приятный ночлег; ночью было довольно свежо, и на утро у всех зубы стучали от холода. Несмотря на это, Аткинсон, в надежде на хороший день, все-таки решился посетить группу скал. Наказав провожавшим его людям не спешить, двигаясь вперед Холзунским проходом, с тем, чтобы часа через три или четыре вовсе остановиться на ночлег, Аткинсон сам с двумя провожатыми повернул сквозь густой туман к возвышенному горному гребню, доверяясь только компасу. Сначала всадникам пришлось пробираться низким, совершенно заросшим лесом, причем тяжелые капли росы, покрывавшей деревья, очень скоро измочили путешественников до того, что их начало трясти точно в лихорадке. Между тем, туман все еще не прояснялся, и Аткинсон со спутниками продолжал блуждать по горам, не находя утесов, которые хотелось срисовать.

Наконец, густые массы туманных облаков, застилавшие горизонт, стали редеть, и путешественники с ужасом увидели, что они уже некоторое время находились на самом краю обрыва, имевшего несколько сот футов вышины. Если бы лошади поскользнулись или сделали один неверный шаг, то они полетели бы неминуемо в пропасть, где их ожидала неизбежная смерть. Вскоре, к великому своему удовольствию, путешественники заметили утесы, которых так долго искали, и Аткинсон, усевшись на солнце, чтобы посушить свое насквозь промокшее платье, принялся срисовывать эти утесы.

Самый очаровательный вид на окружность, открывшийся глазам нашего художника, служил наградой за претерпленные им бедствия и ужасы. На юго-востоке величавая Белуха гордо возвышала свою двурогую вершину, ярко ослепительной белизны от покрывающего ее снега. Несколько других горных цепей пониже окружали ее, представляя в свидетельство своего высокого происхождения множество снежных пятен. А возле расстилалось множество горных вершин и кряжей, разделенных между собой зияющими ущельями и черными долинами, изрытыми яростно пенящимися протоками. В некоторых из них скрывались запасы благородных металлов. Горы, которые находились ближе, представляли самые разнообразные оттенки бурого, серого и зеленого цвета. Многие из них представляли формы заостренных гребней, другие имели вид гигантских голов, покрытых темного цвета карликовыми кедрами. Прочие же казались пурпуровыми от покрывавших их альпийских скороспелок.

Окончив свой эскиз, художник опять вскочил на лошадь и повернул назад к Холзунскому проходу. Достигнув того места, где проведена была предыдущая ночь, Аткинсон, с находившимися при нем проводниками, повернул в ту сторону, куда направились следы опередивших их товарищей. Однако же начинало уже смеркаться, а спутников Аткинсона еще не было видно, и когда, наконец, он достиг широкого, сердитого, горного потока, на берегах которого видны были явные следы переправившихся в том самом месте, незадолго перед тем, всадников, то уже стемнело до такой степени, что не представлялось никакой возможности, не рискуя жизнью, переправиться через поток. Аткинсон решил отложить переправу на ту сторону реки до утра, и расположился на ночлег в лесу. Правда, ночлег этот был для него весьма неприятен, потому что небольшой запас съестных припасов, захваченных утром его проводниками, весь уже вышел, а драгоценный чайник спрятан был вместе с прочими вещами во вьюке, оставшемся у опередивших его спутников. Итак, чтобы как-нибудь помочь горю, Аткинсон велел развести огонь, чтобы немного отогреться, и стал утешать свой желудок надеждой на будущие лучшие времена, завидуя в тиши своим лошадям, щипавшим подле них великолепную, сочную траву. Обождав немного, пока совсем рассвело, он благополучно переправился через реку и вскоре затем нагнал своих спутников. За освежительным завтраком Аткинсон и бывшие с ним провожатые постарались вознаградить себя за лишения, испытанные ими накануне.

Чем далее по долине подвигались путешественники, тем привлекательнее становилась местность. Кроме хвойного леса, стали попадаться березы и тополи, а местами рябина и черемуха. Из мелколесья встречались кустарник боярышника, калина, карликовая акация, черная и красная смородина, жимолость, дикий перец, а кое-где даже мелкие миндальные деревья. Из долины реки Хаир Кумыка, по которой он следовал сначала, Аткинсон вскоре перешел в долину Бухтармы. Последняя река, при значительной ширине, отличалась глубиной и быстротой. Поэтому путешественники были довольны тем, что им удалось найти там две лодки, сделанные, правда, весьма грубо, просто-напросто из выдолбленных дерев. В Сибири для этого обычно употребляли стволы сибирской душистой осокори. Для этого, пока дерево еще сыро, его растягивали поперечными распорками, которые вставлялись в середину.

Совершив трудный переход через голую, непривлекательную степь, а потом по обширным болотам, Аткинсон, уже при наступлении ночи, прибыл со своим караваном к горному заводу Зыряновскому, и при вступлении в завод встречен был такой массой свирепых собак, что только с большими усилиями избавился от грозившей ему опасности быть ими растерзанным. Впрочем, управляющий заводом, велел отвести ему помещение, и позаботился, чтобы ему доставили все необходимое.

Зыряновский рудник был открыт в 1791 году слесарных дел подмастерьем Зыряновым, от которого и получил свое название. Рудник этот, в течение некоторого времени, считался богатейшим в Алтае, а добываемая в нем серебряная руда, сверх того, содержала иногда немного золота и довольно много свинца. К сожалению, местность, окружавшая Зыряновский завод, была весьма неприятного свойства. Находящиеся по близости болота, заражая воздух и воду, употребляемую в питье, делали климат нездоровым. Притом же в лесе ощущался большой недостаток, так что руду приходилось отвозить к Иртышу, откуда она на барках доставлялась в Усть-Каменогорск, Барнаул и Павловск. Во время пребывания Аткинсона на заводах, вода из рудников была удаляема посредством разных приспособлений, действовавших водяной силой, но, по мнению Аткинсона, для этого было необходимо употребить паровые машины.

Между Зыряновским заводом и китайской границей было расположено несколько деревень, замечательных историей своего происхождения. Дело в том, что в конце прошедшего столетия, в наиболее диких частях тамошних гор, набралось целое поселение из рабочих, бежавших с заводов, со своими женами и детьми, и прочих молодцов, охотников до чужого добра. Устроив себе пристанища, в местах, куда доступ был крайне затруднителен, они довольно долго поддерживали свое существование охотой и разбоями. Но им прискучил такой образ жизни. При посредничестве тогдашнего местного губернатора, они обратились к императрице, и получили дозволение поселиться сплошными деревнями. Сначала они были даже освобождены от всех налогов, и только были обязаны вносить небольшое количество мехов, но впоследствии были обложены обычной податью наравне с прочими жителями. Мало-помалу к ним пришло еще некоторое число крестьян, из которых одни присоединились добровольно, а другое были выселены из своих деревень по распоряжению начальства в эти малообитаемые местности, которые правительство желало заселить.

Во время пребывания на Зыряновском заводе, Аткинсон совершил несколько поездок по окрестностям, которые доставили ему материал для нескольких изящных рисунков. Впрочем, погода начала уже становиться крайне холодной, и вскоре наступили проливные дожди, за которыми последовали снежные вьюги, так что Аткинсон вынужден был проводить целые дни безвыходно в комнате.

Аткинсон совершил одну поездку по направлению к китайской границе вплоть до самого крайнего казацкого форпоста. Но тут ему серьезно отсоветовали ехать далее, так как в пограничных горах нанесло уже целые сугробы снега. Зато он узнал там, что еще была возможность посетить часть степей, простирающихся по направлению к озеру Зайсан-Нору, и начальник пограничных казаков предложил ему содействие.

Местность, которую Аткинсону пришлось проезжать в беспокойной телеге, не представляла ничего любопытного. В самой большой из деревушек, которые ему удалось посетить на пути, в Мурзинске, его было напугали, что горный проход, которым ему предстояло пробираться, стал непроходим от нанесенного снега. И действительно, подвигаясь вперед, он вскоре заметил, что снегу навалило много, но, к счастью, все-таки не так много, чтобы это могло задержать его. Цепь Курчумских гор обрисовалась перед ним во всем своем исполинском величии по правую сторону дороги. Горы эти, поднимаясь совершенно отвесно, представляли очень немного удобных проходов. Так как горы до самой подошвы были покрыты массами снега, то показались путешественнику не очень привлекательными. Предоставив себе посетить эти горы в другой раз, Аткинсон велел ямщику повернуть лошадей по направлению к Малому Нарыму - небольшому казацкому пикету, служившему в то время одним из крайних пограничных постов с этой стороны. Дорога пролегала здесь вдоль подошвы цепи гор, в расстоянии нескольких верст, так, что Аткинсону часто попадались обломки скал и каменьев, которые, отделившись от главной массы, скатились с гор вниз.

Добравшись до речки Нарыма, впадающей в Иртыш, путешественник решился остановиться в Большом Нарыме, расположенном на берегу первой из названных здесь рек. Заметив в окрестностях несколько живописных видов, он тотчас же принялся срисовывать те пункты, которые ему наиболее бросались в глаза. В особенности привлекли его внимание возвышавшиеся подле самого селения, совершенно обнаженные, крутые утесы из гранита, в которых были иссечены человеческие фигуры. Недалеко от этого же места, в одной боковой долине, поднималось несколько утесов, в виде столбов, относительно которых Аткинсон выразил предположение, что они получили такую странную форму вследствие действия подземного огня. Конечно, в достоверности этой гипотезы нам довольно трудно убедиться.

Большой Нарым был населен исключительно одними казаками.

Казаки, обязанные исполнять сторожевую службу в пограничных пикетах, вели довольно сносный образ жизни. Живя вместе со своими семействами небольшими поселениями, они возделывали рожь и пшеницу, пользовались правом свободного рыболовства по Иртышу с его притоками и могли беспрепятственно охотиться в лесах, да сверх того имеют значительное количество скота и лошадей: у некоторых из зажиточных казаков имелись табуны, состоявшие из пятисот голов.