Они назвали свою поездку в бывший Советский Союз «пу­тешествием в поисках ядерных преступлений». Эти следы они обнаружили повсюду - в Москве и Челябинске, Екатеринбур­ге и Семипалатинске, в забытых властями русских и казахских деревушках, в лесах и реках, в больницах и на фабриках.

Результатом поездки стал 52-минутный фильм, который был показан 23 сентября 1992 года во Фран­ции телестанцией TF-3 в рамках популярной еженедельной пере­дачи «Марш века». Его авто­ры – три известных французских тележурналиста: Эрве Брюзини, Доминик Тьерс и Жан-Франсуа Рену. Французских журналистов сопровождал ученый Института атомной энергии имени Курчатова Владимир Лелеков, который проработал там более двадцати лет.

Для жителей бывшего Со­юза в этом фильме нет никаких сенсаций. Наверное, почти обо всем в последние годы уже рассказали отечественные телевидение и пресса. И все-таки холодеет кровь, когда показыва­ют новорожденных калек и больных детей там, где долгие годы проводили испытания. Когда слу­шаешь рассказ человека, который в течение двух лет солдатской службы должен был заме­рять уровень радиации сразу после ядерного взрыва. Когда видишь 18-летнюю девчонку, которая работает на заводе, где уровень радиации в десятки раз превышает норму. «А куда деваться?», — обреченно спраши­вает она.

- Подобно тому, как за деревьями не видно леса, так и за Чернобылем долгое время было невозможно распознать подлин­ные масштабы ядерной катастрофы, жертвой которой стала ваша страна в последние 40 лет, - говорит Доминик Тьере после просмотра фильма, устроенного для корреспонден­та. - И поныне ее последствия остаются неизвестными. Советская власть умела скрывать свои преступления. Все они соверша­лись за закрытыми дверями, в городах и населенных пунктах, доступ в которые был запрещен. Без каких-либо свидетелей. Или почти без них.

С обретением свободы, разумеется, свидете­лей найти стало гораздо проще, чем до 1991 года. Один из них, Виктор Алексеевич Галощапов (все русские фамилии были записаны французами на слух, и поэтому в них, к сожале­нию, возможны неточности), с 1962 по 1963 год проходил служ­бу на ядерном полигоне в Семипалатинске, где за те два года было совершено почти 100 ис­пытаний. Вместе с другими сол­датами он должен был замерять радиацию сразу после взрыва. «Мы были подопытными кроли­ками», - говорит он.

Подопытными кроликами ока­зались и жители близлежащих деревень, считают француз­ские журналисты, в районе, где за 40 лет было проведено 689 взрывов. «Мы не думали, - го­ворит казахский врач, - что хранилище ядерных отходов не­далеко от Челябинска, в результате в радиационное облако попали как минимум 270 тысяч людей. До сих пор обществен­ности не до конца известно, что же тогда произошло, и до сих пор не ликвидированы последствия взрыва».

...Огромное открытое место­рождение урановой руды в Ак­тау (Казахстан), которое экс­плуатируется с 1964 года. Ка­захстанский уран, один из са­мых дешевых в мире, успешно идет на экспорт. Директор фабрики по его обогащению Александр Яковлев утвержда­л, что уровень радиации на его предприятии в 5 раз ниже допустимого медициной уровня и что рабочих отлично защищают их простые синие спецовки. Однако приборы па­рижских журналистов показы­вают 5.700 микрорентген в час, что, по их словам, в 230 раз выше уровня, который существует на французских АЭС.

- Это огромные и недопус­тимые дозы, - комментирует показания народный депутат Николай Балицкий, который сам почти 30 лет проработал на этой фабрике. - Рабочие здесь трудятся и не имеют абсолютно никакой информации о дозах облучения, которым они под­вергаются. Это бесчеловечно... Да, люди молчат. Мы привык­ли так жить...

Для захоронения радиацион­ных отходов с фабрики начиная с 1970 года использовали озе­ро, находившееся неподалеку от Каспийского моря, водам которого в свою очередь грозит отравление. Может произойти новый кас­пийский Чернобыль, предупре­ждал Н. Балицкий, в резуль­тате окажется зараженным весь регион.

Неужели ничего не измени­лось здесь за последние годы, интересуются французы: «Нам сказали, что у вас теперь демо­кратия».

- Вы видели эту демокра­тию, - следует ответ одного из участников фильма подполковни­ка Тукина, который боролся за права жертв радиации. – Где эта демократия? Одни люди сменили других. Что же касается новых структур, то они совер­шенно неспособны ничего сде­лать. К сожалению, они стали такими же продажными, как и те, что существовали раньше. А иногда и больше.

Фильм и передача, подготовленные западными журналистами, по словам Эрве Брюзини, - предуп­реждение прежде всего всем за­падным странам. То, что произошло в бывшем Советском Со­юзе, имеет прямое отношение и к Франции, и к Соединенным Штатам. Когда случился взрыв в Челябинске, о нем тут же узнали ЦРУ, французские спецслуж­бы. Но власти, которых поста­вили в известность, молчали, никто не реагировал. Почему? Ин­формация о ядерном взрыве встревожила бы западную общественность и тем самым поста­вила бы под угрозу нашу ядерную программу.

- То было молчание сообщ­ников, - продолжает Э. Брюзини. - Поэтому Запад несет часть ответственности за то, что произошло в вашей стране. Недавно директор ЦРУ Гейтс за­явил, что радиоактивное зараже­ние в СНГ - подлинная катастро­фа. Для устранения ее послед­ствий, по его словам, понадобят­ся десятки миллиардов долла­ров и многие десятилетия. Мы хотим спросить Гейтса, которо­го пригласили на нашу переда­чу: почему же вы тогда молча­ли?

- Да, ядерные проколы слу­чались и на Западе, - отмечает Э. Брюзини, - но в отличие от СССР о них чаще всего узнава­ла наша общественность. У вас же сами жертвы давали подпис­ку о неразглашении тайны, брали на себя обязательство нико­му не рассказывать о своей грядущей смерти... Меня поражает, что до сих пор ваше население не понимает всех опасностей, связанных с радиацией. Один из руководителей Сибирского отде­ления Академии наук совершен­но серьезно убеждал нас: наро­ду нельзя ничего говорить, поскольку мы ничего не можем по­делать, чтобы помочь им. Такая информация, по его мнению, только вызовет панику и стрес­сы и больше ничего. Но даже если это и так, нельзя скрывать правду. Пряча ее от людей, ни­когда не найдешь решения проб­лемы.