В начале прошлого века всерьез рассматривался вопрос о необходимости равного права каждого на землю при том, что на всем пространстве Российской империи будет установлена одна норма надела, по которой и будет отводиться земля там, где окажутся излишки. Нелепость этого положения прояснялась, если сравнить десятину пашни в Петербургской губернии, в Воронежской губернии и десятину виноградника в Крыму или на Кавказе. Но помимо условий естественного характера, зависевших от географического положения местности, ее климата, состояния поверхности и т.д., на нормы наделения имели громадное влияние экономические и хозяйственные условия. Влияние первых достаточно ясно: под Петербургом или Москвой десятина холодного, неплодородного суглинка под огородной культурой стоила многих десятин не только таких же суглинков тех же широт, но отдаленных от столиц, но и плодородных черноземов юга. Проведение железнодорожной линии также сразу повышала ценность земель, приближая их к рынку. Говоря о влиянии хозяйственных условий на нормы наделения, можно обратиться к статистике. Так, в степных областях статистиками были определены земельные нормы от 150 и более десятин на одно казахское хозяйство, в то время как переселенческий надел был определен в 15 десятин, а в иных случаях и меньше, на мужскую душу (40-50 десятин на хозяйство), или втрое меньше, чем у казахов. Этот факт рождал вопросы в правительственных кругах империи о необходимости проведения количественного уравнения наделов. Однако если вспомнить, что между кочевым скотоводческим хозяйством казахов и оседлым землевладельческим хозяйством переселенцев была слишком глубокая разница, то становится ясно, что уравнение поставило бы крест над хозяйством казахских кочевников.

Казахи исстари занимались скотоводством и весь склад их жизни находился в полнейшей зависимости от их хозяйства, был обусловлен этим последним. Даже там, где они осели и занимались земледелием, они все же оставались преимущественно скотоводами, и скотоводство их носило экстенсивный характер, было рассчитано на возможно меньшую затрату труда. Следующая таблица достаточно ясно иллюстрировало это:

Если бы уравнение произошло, то вдвое-втрое было бы сокращено их землепользование, вслед за чем вдвое-втрое уменьшились бы скотоводческие ресурсы казахов. Вышеупомянутые нормы земли для казахов были рассчитаны на наименьшее количество скота, необходимого для существования казахской семьи. Следовательно, сокращение скотоводства против этой нормы значило сознательное разрушение хозяйства казахов, что повлекло бы за собой голод. Приспособление к новому строю хозяйства в короткий срок было уделом лишь немногих счастливцев, для массы же для этого был необходим более долгий срок. Не следует также забывать, что в деле перехода от экстенсивного кочевого скотоводства к сугубо-землевладельческому хозяйству даже мелкие улучшения в хозяйстве (введение усовершенствованных орудий, машин, способов обработки почвы, растений и т.д.) давались с трудом и требовали много времени. Тем более был труден и долог переход для казаха от формы кочевого скотоводства к оседлому земледельческому быту. Такой переход был возможен лишь при постепенном (в более долгий срок) осуществлении, если облегчить этот переход путем ряда соответствующих мероприятий.

Сказанное относилось не только к хозяйству казахов. То же самое можно было сказать относительно некоторых народов Средней Азии, Алтая, и более восточных местностей Сибири, а также народов Кавказа и юга Российской империи (туркмены, калмыки, ногайцы Астраханской, Ставропольской и других губерний, строивших совершенно иное хозяйство, чем русские крестьяне). Другими словами, каковы бы ни были последствия принудительного поравнения, то придется признать, что эти меры могли быть достижимы только лишь в пределах одной хозяйственной формы, и что нивелировать землепользование при таких различных хозяйственных формах, как кочевое скотоводство и оседлое земледелие было невозможно.

Необходимо к тому же сказать, что, природные условия Степного края были таковы, что многие районы этой обширной территории были обречены служить исключительно пастбищным целям, вследствие их полной непригодности для земледелия. Еще долгое время использование этих пространств будет возможным только путем кочевого скотоводства, когда скот часть года проводил на них, а в остальное время пасся и прикармливался в районах с более богатой растительностью.

Поравнение вне зависимости от системы хозяйства и от возможности использовать эти земли иначе обратило бы населенные пространства казахской степи в пустыню, что стало бы катастрофой. Так каким же путем могло быть осуществлено обобществление казахских земель и были ли осуществимо вообще?

Несмотря на довольно заметную тенденцию среди казахов к обособлению землепользования, верховным хозяином земли являлась родовая община, под давлением которой время от времени происходило поравнение землепользования то в области наиболее ценных пастбищных угодий, то сенокосов. Насколько велика власть такой родовой общины, видно из того, что она декретировала переход от раздельного пользования призимовочными пастбищами к совместному, декретировала уничтожение границ внутри общины между аулами и между отдельными хозяйствами. В других случаях община настаивала на переделе покосных долей, и под ее влиянием осуществлялось их поравнение. Известны случаи, когда в тяжелые годы зимней бескормицы, когда стадам районов грозил голодный падеж, эти стада отгонялись в благополучные местности к сородичам и выпасывались там без уплаты какого бы то ни было вознаграждения. Это говорит о том, что преобладающее значение в земельных распорядках оставалось за обществом, а не за отдельными лицами. Известно, что было немало случаев, когда влияние отдельных лиц оказывалось сильнее общества, но это относилось уже к области правонарушений, к области злоупотреблений своим правом сильного, богатого. К примеру, корреспонденту газеты «Сибирские вопросы» Л. Чермак писал, что ему не раз приходилось выслушивать жалобы казахских бедняков на злоупотребления со стороны сильных богачей, накладывавших свою руку на общее достояние. Он, к слову, также считал, что процесс расслоения казахского народа на богачей и бедняков особенно усилился в годы переселений, а рядом с этим процессом усилилось стремление со стороны богачей заполучить лучшие земли в свое исключительное пользование. И стремление это в разных случаях выражалось по-разному. Иногда богачи настаивали на обособленном пользовании той или иной территорией. Это происходило в тех случаях, когда по тем или иным причинам у них в руках находились земли, которыми они дорожили, иногда же они настаивали на совместном использовании земли, требуя себе столько, чтобы скот был обеспечен и пастбищами, и сеном. «Я больше плачу, мне и земли надо больше», резюмировал богач свое право и на этом праве, уплачивая налогов впятеро больше бедного, занимал земли в двадцать раз больше последнего.

С того времени как переселение стало поощряться правительством, и переселенцы широкой волной хлынули в казахские степи, казахи начали возбуждать ходатайства о приостановлении и даже о полном прекращении переселения, ибо оно грозило полным разорением казахскому народу, стесняя его кочевую жизнь. В это же время было впервые произнесено: «киргизская степь – для киргиз». Однако сомнительно, что этот лозунг был сознательным лозунгом всего казахского народа. Скорее, этот лозунг был лозунгом богатых людей, которым не хотелось стеснять свои тысячные стада и пускать в степь новый элемент в лице переселенцев, которые при существовавших условиях могли внести разложение в устои казахского быта, поддерживаемые местными властями. Среднему казаху того времени право собственности на землю не было знакомо. Ему было нужно право пользования, а в то время имелось довольно значительное число потерявших это право, несмотря на весь необъятный простор степей.