Социология и история: перспективы взаимодействия

Взаимодействие истории с другими социальными и гуманитарными науками могло бы дать кумулятивный эффект повышения качества подготовки как историков, так и социологов. Однако в отечественной научной среде подобный опыт отсутствует: историки погружены в свои проблемы, социологи - в свои. А парадокс ситуации в том, что на всем протяжении параллельного существования обе науки продуктивно взаимодействуют.

У Российского государственного гуманитарного университета давние традиции глубоких исследований в области исторических наук. С учетом этого обстоятельства взаимодействие истории с другими социальными и гуманитарными науками могло бы дать кумулятивный эффект повышения качества подготовки как исто­риков, так и социологов. Но годы преподавания в университете не дают оснований для оптимизма: активных взаимодействий социо­логии с исторической наукой не отмечалось. Ни организаторы учебного процесса, ни студенты не горят желанием осваивать меж­дисциплинарные аспекты профессиональной подготовки. Да и во всей университетской России положение примерно такое же. Пуб­ликаций по этой проблематике немного. Историки погружены в свои проблемы, социологи - в свои. А парадокс ситуации в том, что на всем протяжении параллельного существования обе науки продуктивно и активно взаимодействуют. Обзор этих взаимодей­ствий и их перспективы и образуют предмет данной статьи.

Когда О. Конт (1798-1857) продумывал контуры создаваемой науки социологии или социальной физики, социальной физиоло­гии, <…> некоторые аспекты хода его мыслей с современной точки зре­ния не представляются вполне последовательными. С одной сторо­ны, он не включает историю в свою систему наук. С другой - Конт отзывается о социологии как истории без имен и дат, - оценка ис­тории здесь вполне высокая. Ценность истории для социологии у него предопределена тем, что история хранит комплекс сведений о прошлом человечества, групп, народов и масс; даже история ма­териальной, неживой культуры имеет дело с творениями рук чело­веческих. Отбрасывая метафизические подходы предшественни­ков-философов, он как бы не обращает внимания на метафизику (своего рода) исторической науки [2]: прошлое неподвластно челове­ку, непознаваемо и неисчерпаемо.

Однако несомненно, что взаимоотношения, взаимодействия ис­тории с социологией начались с первых моментов существования социологической науки. В структурных разделах социологическо­го знания, как их формулировал Огюст Конт, в специально разра­ботанной им исследовательской методике историческое знание, ис­торические данные, знание и понимание генезиса объекта изуче­ния заняли ведущее место. Он исходил из того, что исторический и сравнительно-исторический подходы являются общенаучными. Похоже, он не сомневался в том, что социология имеет возмож­ности черпать из исторических знаний необходимые ей точные, подобные естественно-научным, факты, формулировать на их основе законы человеческого общества.

Со второй половины XIX в. историческая наука стремительно расширяет свои исследовательские горизонты: возникает и растет внимание к проблемам, ранее не находившим места в трудах про­фессиональных историков, включая социальные проблемы; к нача­лу ХХ в. складывается новое направление исторической мысли -социальная история. Эта дисциплина исследует практически те же проблемы, которыми занимается социология: общественные классы и группы, общественное сознание и поведение, социальную мобильность, факторы динамики общественного развития, цен­ности и предпочтения людей и т. д. Показательно, что позже, на протяжении ХХ в., историки эффективно осваивали исследо­вательские методы (контент-анализ, построение моделей и др.), выработанные социологией, а также терминологию, понятийный аппарат социологической науки.

Действительно, в ретроспективе взаимодействие истории, со­циальной истории и социологии выглядит многообещающим. Предшественники социологии в качестве эмпирического материала пользовались данными современной им истории, сравнения­ми из истории других стран, народов и времен, собственным жиз­ненным опытом, который в сущности является и осмыслением и пережитого, и опытом истории. Уже в древности в зародышевой форме обозначились критерии достоверности социальной инфор­мации. У античных авторов есть комплекс содержательных сужде­ний о надежности воспроизводимых ими сведений. «Отец исто­рии» Геродот всю жизнь накапливал материал для обобщений, лич­но наблюдал доступное, выявляя отличия, проводил сравнения во времени, пространстве, по этносам и странам. Сравнение (совре­менная компаративистика) в недифференцированном научном знании древних исполняло одновременно и фактологическую, и философскую (эпистемологическую) функции. Сравнение, кажется, Вольтером истории со складом фактов, откуда мыслитель подбирает необходимые данные, наглядно иллюстрирует это свой­ство исторической науки. Говоря современным языком, историку необходимы формирование баз данных, накопление, сохранение информации как эмпирической базы научной работы. Собранные данные надо было достоверно представлять, излагать так, чтобы им верили. Отсюда требования, например, к жанру мемуаров (пись­менно фиксированная память, пережитая история), о чем на поро­ге Нового времени писал герцог де Сен-Симон: «Такой жанр тре­бует щепетильной точности и достоверности каждого сюжета и каждой черты, умения подавлять в себе ненависть и симпатию, отказа от попыток домысливать то, до чего не удалось докопаться, и приписывать действующим лицам вымышленные взгляды, моти­вы и характеры» [3]. Сен-Симон эти стандарты выдержал, о чем гово­рит использование 300 лет спустя его многотомных мемуаров Н. Элиасом для написания «Придворного общества».

Другую составляющую взаимодействий обсуждаемых дисцип­лин иллюстрируют поиски регуляторов, образцов, принципов, «за­конов» (например, законы войн, без преувеличения, выступали как вопрос жизни и смерти), столь же постоянных, как и законы (часто формулировавшиеся в форме религиозных предписаний, что при­давало им известную эффективность) окружающего, физического мира. Изначально авторы религиозных текстов, философы и исто­рики реконструировали прошлое, оценивали настоящее и пред­сказывали грядущее на основе выражавшихся или подразуме­вавшихся (имплицитных) социальных ценностей и пред-теорий. К примеру, миф (позднее утопия) - прообраз актуального идеаль­ного типа - позволял мыслящему этими категориями ориентиро­ваться в социальном пространстве. В античных философских и ис­торических трудах давались идеальные типы, образцы-модели: воин, герой, гражданин, император, слуга, друг, жена и т. п. Многие столетия такую роль модели поведения и воспитания государ­ственных мужей, граждан, читавших эти тексты, воспроизводили, например, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха - своего рода опыт формирования галереи идеальных типажей для прак­тики воспитания исторических, государственных деятелей («Что такое хорошо, и что такое плохо?»: не Плутарху ли подражал В.В. Маяковский?).

Одним из оснований, на котором возникала социология, была целеустановка этой науки на выявление «духа» (закона) истории. Аналогии с законами физического мира казались в начале XIX в. особенно убедительными. К этому времени обозначилась неизбеж­ная смерть философской метафизики как внеэмпирической мудро­сти и предписаний всевышнего творца мира и человека. Новое сло­во социология, обозначая новую науку, символизировало подход к базам данных, к их наполнению и использованию, аналогичному естественным наукам того времени (хотя в момент появления на свет социологии понятия «естественные науки» еще не было). Социология вначале в облике «социальной физики» (очевидная метафора), претендуя на способность дать истинные ответы на во­просы о сущности и целях бытия человека, приравнивала понима­ние развития общества к законам физики или математики, например, закон трех стадий О. Конта - в сущности метазакон истории, отразивший и питавший веру (включая самого Конта) в принудительный характер таких законов. Триада Конта в этом смысле и вся его социология были и философией истории - объяс­нением (и пророчеством) обусловленного «законами» развития человечества от прошлого к настоящему и идеальному будущему. Не удивительно, что к концу XIX в. в научном мире широкое упо­требление приобрело понятие историческая социология - в двоя­ком смысле: 1) как практика использования социологами исто­рических данных, 2) как конструирование «социологии истории», то есть ее законов и закономерностей.

На всем протяжении второй половины XIX в., однако, пред­ставления о структуре научного знания стремительно менялись. История и социология в рамках комплекса гуманитарных и обще­ственных наук уже к концу того столетия претерпели принци­пиальные перемены и приняли современные формы. Однако среди обществоведов - в значительной мере по инерции - представление об исторической социологии как дисциплине, по преимуществу занятой поиском законов истории и общества, сохранялось еще около полувека. Далеко не только истмат грешил в этом смысле. Практически на десятилетия оказалась забытой новаторская историческая социология Макса Вебера, стремившегося интегрировать исторические данные в социологический анализ острых современ­ных вопросов.

В России к социологии и исторической социологии с энтузиаз­мом отнеслись В.О. Ключевский и его столь разные ученики, как П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, Н.А. Рожков. Видный социолог, почетный член АН СССР Н.И. Кареев был убежден в возмож­ности создания теории исторического процесса - свидетельство чему его «Историология» 1915-1916 гг. А.С. Лаппо-Данилевский и Н.И. Кареев активно участвовали в развернувшихся в европей­ской науке на грани столетий дебатах о методе, сыгравших решаю­щую роль в формировании современных представлений об исто­рии и социологии, гуманитарных и общественных науках. В ряду этих ученых стоит П.А. Сорокин. Оказавшись за океаном, он под­держивал в американской социологии традицию использова­ния исторических данных. Однако потерпела неудачу его «Со­циальная и культурная динамика»; центральный теоретический тезис этого труда - смена трех форм ценностей - возвращал со­циологию во времена конструирования законов истории [4].

В случае с исторической социологией в России активный инте­рес, активная разработка поля «историческая социология» были в основном связаны с представлениями XIX в. об этой социологи­ческой субдисциплине, - то есть поиск законов и закономерностей общественно-исторических процессов. Естественно, в этом каче­стве историческая социология не могла конкурировать с истори­ческим материализмом и его наследием. Более того, обращение российских социологов в начале 1990-х к эмпирическим социо­логическим исследованиям (этап, пройденный в США в 1930-1950-е годы, а в Западной Европе несколько позднее) и в Россий­ской Федерации привел к приостановке интереса к прошлому. Концентрирование социологии на современности, о котором в на­чале 1980-х годов писал Норберт Элиас [5], и в этом случае очевидно.

В советских условиях попытки наделять социологию (истори­ческую социологию) задачей поиска законов развития человечес­кого общества сыграли вначале (1920-1930-е годы) роковую, а по­том (1960-1980-е) сдерживающую роль в интеграции историчес­кого измерения во все разделы социологических знаний и практик. Тем не менее, в процессе возрождения социологии в СССР дела­лись попытки демонстрировать возможности исторической социо­логии, перспективность взаимодействия обеих наук [6].

В постсоветское время, время увлечений свободой полевых ис­следований, взаимодействия истории и социологии, развитие исто­рической социологии даже несколько замедлилось. Наметившиеся в советское время направления изучения этой дисциплины не нашли продолжения. За одним важным исключением: была защи­щена докторская диссертация А.И. Черных по проблемам истори­ческой социологии на материалах о советском обществе времен новой экономической политики [7]. Когда журнал «Социологические исследования» в 1998 г. сделал попытку оживить усилия отече­ственных социологов в этой области знания (тематическая подбор­ка в № 5 за названный год), первой серьезной неожиданностью [8]стало отсутствие сколько-нибудь общепринятого, внятного науч­ного толкования термина историческая социология. Литература на русском языке практически ничего не давала; в энциклопедиях приводились противоречивые определения [9]. Поиск в оригиналь­ных иностранных источниках не сразу дал сколько-нибудь внят­ные результаты; обзор примерно за 10 лет журнала «Journal of Historical Sociology» (Оксфорд) выявил веер подходов и экспли­цитных пониманий исторической социологии [10]: сколько-нибудь общепринятое понимание этой дисциплины отсутствовало. Крити­чески важным представлялось найти приемлемое содержание именно данного термина (результаты поиска опубликованы [11]), поскольку широко употреблявшиеся понятия, попавшие даже в словари и энциклопедии, были столь разнообразны и несхожи, что затрудняли понимание проблемы.

Эти обстоятельства вынудили вести поиск, что называется, ad ovo - c самого начала, то есть анализировать историю историче­ской социологии более чем за сто лет, не теряя из виду, как сказал бы Э. Гоффман, задний план - развитие самой социологии и т. д. Именно исторический анализ перипетий социологической мысли выявил, что содержание понятия «историческая социология» существенно менялось во времени. Постепенно становилось ясно, что сама панорама современной исторической социологии - это продукт исторического развития социологии в целом, ибо именно этот процесс и породил мешанину терминов, подходов и содержа­тельного наполнения ключевых понятий. Линия раздела прохо­дила между социологией, искавшей законы общества и истории (то есть, условно говоря, социологией XIX в.), и социологией вебе-ровского типа, стремящейся интегрировать в суждения социолога исторические данные. Две мировые войны, обескровившие социо­логию в Европе, взлет американской эмпирической социологии в 1930-1940-е годы задержали на несколько десятилетий рецеп­цию и упрочение в среде социологов веберовского подхода к исто­рической социологии.

Сложные отношения в послевоенные времена исторической со­циологии и материнской дисциплины - собственно социологии - отразились в нелепом эпизоде с несколько преждевременной «смертью исторической социологии» [12]. Происходившие тогда перемены в социологии окончательно подвели в итоге черту под представлениями, будто историческая социология призвана нахо­дить законы общества и истории. Парсоновское теоретизирование, с одной стороны; последовавшая волна критики, в частности отсут­ствия эволюционной составляющей в его «системе современных обществ», с другой стороны; веберовский ренессанс - с третьей, развивались параллельно с усилиями группы социологов, кото­рые постепенно обретали статус звезд исторической социологии -Б. Мур мл., Ч. Тилли, Т. Скокпол, Ф. Абрамс, Э. Томпсон, Д. Смит [13] и другие.

Динамичное развитие исторической социологии в 1980­1990-е годы стало главным доказательством жизненности и силы этой социологической дисциплины. Произошла одна из многих пережитых перемен в современной социологии, получивших на­звание поворотов (англ. - turns). (В 2008 г. еще один поворот обо­значен П. Штомпкой [14].) «Исторический поворот», как и другие по­вороты в социальных науках конца ХХ в., оказал сильное влияние не только на социологию. Но если ограничиваться социологией, то исторический поворот по силе воздействия на нее сравним, пожа­луй, только с поворотом культурным (начало которого относят к деятельности в Англии Стюарта Холла), - создание культуральной социологии Дж. Александера и его единомышленников. Изучение в рамках cultural социологии различий, традиций, их конкретных проявлений в прошлом и настоящем отражено в формировании ря­да ключевых понятий современной социологии - «агентность», «структурация» и др.

На первый взгляд, социология постсоветской России заметно отстает от наиболее продвинутых в данном отношении националь­ных социологий. Действительно, ничего похожего на исторический поворот (как и многие другие повороты) или «золотой век исто­рической социологии» современная социология нашей страны не пережила. Но в смысле положения с отечественной исторической социологией следует учесть ряд обстоятельств: а) такое положение типично для многих, даже для большинства стран; б) Россия имеет выраженную традицию использования истории отечественными социологами в социологических исследованиях; в) ряд класси­ческих публикаций по исторической социологии знакомы в той или иной форме социологическому сообществу России; г) отечест­венные труды по методике и методологии социологических иссле­дований ориентируют на выявление временного, биографического, исторического контекстов; наконец, д) современная социология в России может продемонстрировать отдельные первоклассные историко-социологические исследования. Назову только книгу В.В. Волкова, который показал, что развитие капитализма изна­чально сопровождалось не только определенной религиозной эти­кой (М. Вебер) или поддержанной государством наукой (Р. Мертон), но в равной мере и преступностью, организованной и на частном, и на государственном уровнях [15]. Да, действительно, сегодня рос­сийская социология сосредоточивает свои силы на эмпирических исследованиях, накапливает базы данных. Такое положение скорее предшествует развитию и углублению интереса к расширенному освоению пространственного и временного измерений исследуе­мой социальной реальности.

Обзор данных, полученных в результате изучения роли и места исторической социологии во всей социологической науке, позво­лил сделать определенный шаг вперед в осмысливании процессов, происходящих в ней в настоящее время. Влияние исторической социологии на социологию показало более четко некоторые суще­ственные грани этих процессов. В этом контексте актуализирова­лась проблема изучения «историзации» социологии.

Сам факт появления в начале тысячелетия термина историзация социологии свидетельствовал о заметном явлении в истории современной социологии. Термин историзация подразумевает включение, интеграцию исторического / темпорального измерения во все составные части социологических знаний и практик. Более углубленное изучение развития историзации показало, что этот феномен оказал заметное и разностороннее влияние на социоло­гию. Рост литературы историко-социологического содержания происходил параллельно или одновременно с интеграцией в со­циологию еще одного фундаментального компонента всякого социального знания - пространственного. В течение буквально не­скольких лет сложилась специальная социологическая терминоло­гия, в настоящее время употребляемая практически повсеместно. Когда Н. Элиас придумал термин «фигурация», мало кто ожидал появления терминов, относящихся специально к проблемному полю исторической социологии. Однако в процессе историзации соответствующие термины множились. Появились неологизмы типа «неисторические социологи». Новыми представляются такие понятия как «деволюция», «безвременность», или «безвременная теория» (timeless theory), то есть теория, не имеющая элемента времени. К этому ряду принадлежат также понятия «неоизм», «прошлость», «темпоральность», «становление» (becoming), «цик­лы», «последовательности» и «эмерджентность». Все больше упо­требляются в социологии такие прежде редко встречавшиеся слова, как «продолжительность», «большая протяженность во вре­мени» (long duree), «ритмы», «клиотерапия», «укорененность (embeddedness) традиций, образцов» - последнее чаще всего встре­чается в контексте суждений о социальных науках не только в со­циологии. По всей вероятности, дальнейшее развитие социоло­гии приведет к развитию терминологического поля исторической социологии.

Историзация сопровождалась разработкой специальных иссле­довательских методик, лишь частично позаимствованных из рабо­чего инструментария историков; большинство методов, которые я имею в виду, являются подлинно социологическими и по проис­хождению, и по своей сущности. Именно историзация создала им­пульсы для более широкого использования нарративов, биогра­фий, контент-анализа и изучения случаев (case studies), возвращая этим методам равноправное - рядом с анкетными опросами и ин­тервью - место в рабочем инструментарии социолога. Новые грани простых и древних сравнений - компаративов - стали большим вкладом в общее развитие социологии, придав поискам социологов поистине глобальный охват. Настойчивые усилия (и заслуженные награды) Н. Смелзера в направлении превращения социологичес­ких исследований по возможности во все более сравнительные, международные и междисциплинарные [16] самым непосредствен­ным образом отражают развитие процессов историзации социоло­гии. В компьютационных исследованиях социологи эффективно используют методики событийно-структурного анализа, сетевые модели, отношенческие модели данных (relational data models) и др., о чем подробно пишет в своих работах А.А. Давыдов [17].

В свете роста исторической социологии стало очевидно бес­смысленным противопоставлять количественные методы каче­ственным - без их интеграции историческая социология была бы невозможной. Масштабы и интенсивность историзации были самым тесным образом связаны со становлением эры компьюте­ров и Интернета. Исследователи получили технику и технологии, позволившие им охватывать и обрабатывать ранее немыслимые объемы информации, относящейся к прошлому и настоящему, к различным странам и регионам мира.

Специального внимания заслуживает тот аспект бурного роста изучения социологами прошлого, который в результате сформиро­вал специфическую форму исследовательской методологии (мож­но также говорить о понятиях исследовательской стратегии или дизайна исследования истории). В данном контексте выделяется многолетний творческий опыт, накопленный Чарльзом Тилли (1929-2008). Речь идет, например, о четырех целевых поисковых установках, предлагаемых вниманию всех, не только исторических, социологов: Тилли их называет социальным критицизмом, иден­тификацией паттернов, расширением масштаба (scope extension) и анализом процессов [18]. Сейчас уверенно можно говорить о том, что историзация целенаправленно применяется как методологи­ческая стратегия. Ей, можно утверждать, близки хорошо извест­ные теории этнометодологии, археология и генеалогия М. Фуко. Социологи, обращающиеся к социологическому анализу прошло­го, истории, планируют определенные цели и достигают их в пер­вую очередь на основе анализа данных, относящихся к прошлому. Если попытаться сформулировать соответствующее этим практи­кам определение, историзация как методологическая стратегия представляет собой направление и содержательную сторону иссле­дования, реализуемого посредством социологического использования соответствующих данных, почерпнутых из прошлого.

Крупные социологические теории также оказались под воз­действием данного феномена, о чем свидетельствуют многочислен­ные дискуссионные публикации в социологических журналах, тематических сборниках. Назову самые важные аспекты воздей­ствия историзации на качественное углубление социологического теоретизирования: 1) в эпистемологии социальной реальности признанной нормой стало требование охвата исследованием вре­мени (и пространства); 2) дебаты по проблемам исторической со­циологии углубили представления об онтологии ушедших в про­шлое социальных фактов, которые исследователь по определению не может наблюдать; 3) общепризнан факт обретения методом сравнения (компаратива) нового качества; 4) много новых аспек­тов выявлено в объяснении прошлого; 5) историзация в немалой мере содействовала интеграции микро- и макроуровней в социоло­гическом теоретизировании, а также 6) появлению в арсенале со­циологов ряда конкретных теорий, примером чего служит «социо­логия процессов», разработанная Н. Элиасом.

В теоретической социологии стали нормой историко-социоло-гические исследовательские процедуры: формирование научных представлений об истории исследуемой проблемы, столкновений, взаимодействий классиков социологии по проблематике исследуе­мого объекта, жизненного пути интервьюируемого лица и т. п. Пер­востепенное значение приобрело овладение данными истории со­циологии - классической и современной. Стандартом научного труда социолога-теоретика стало освоение базовых социологи­ческих парадигм, наследия опыта предшествующих исследовате­лей, научной литературы и эмпирической информации по изучае­мой тематике, демонстрация и интерпретация генезиса предлагаемого научного подхода, теории. Выдвижение новых идей, теорий, новаторство социолога предполагают достоверность в анализе применявшихся предшественниками теоретических положений и концепций.

Широкое использование исторических данных позволило со­циологам поднять уровень научного прогнозирования. Отсутствие эффективных прогнозов развернувшегося в последние годы фи­нансового и экономического кризиса привлекло всеобщее внима­ние к потенциалу социологии. В частности, сейчас серьезно отно­сятся к предсказанному в 1970-х годах И. Валлерстайном исчерпа­нию возможностей извлекать капитал из недооплачиваемого труда работников, из безудержной эксплуатации природы и мигрантов из «мировой деревни».

Конечно, процесс историзации социологии двигали вперед живые, конкретные ученые. Большинство крупных современных социологов, включая признанных классиков, активно участво­вали в судьбах исторической социологии тем или иным образом. Роберт Мертон написал книгу «На плечах гигантов» о значении для социолога знания истории своей дисциплины. Э. Гидденс и П. Бурдье, как и многие другие, интегрировали в социологи­ческое теоретизирование идеи К. Маркса. Социологическая тра­диция такой страны, как Германия, основана на идеях историзма. М. Фуко приобрел известность «археологией» и «генеалогией» знаний, общественных тенденций. Р. Коллинз пытается охватить взором всю мировую философию, создавая свою «социологию фи­лософии», и т. д.

Выше отмечалось, что сущность исторической социологии ста­новится понятной как часть преобразований в самой социологии. И еще одним из итогов изысканий в области историзации социоло­гического знания стала обозначившаяся возможность лучшего по­нимания развития самой социологической науки, объяснение ди­намики развития социологии в целом, ее современных тенденций и общих моделей развития. Историзация оказалась лишь одним из примеров роста социологии. Интеграция исторических, темпо­ральных измерений социетальных тенденций в ряд разделов со­циологического знания по необходимости неизбежно сопровож­далась активным обогащением социологии. Так возникла воз­можность анализа детерминантов современного развития мировой и отечественной социологии.

Заинтересовавший автора данной статьи поворот в этом на­правлении был результатом аналитической и преподавательской практик. Работы по истории социологии практически всех извест­ных отечественных и зарубежных авторов содержат определенные белые пятна, что может непреднамеренно порождать неверные представления о развитии социологического знания и профессии. Большинство учебников по истории социологии обсуждают лишь ограниченный набор факторов, реально действовавших в социо­логии. Как правило, в этих учебниках акцентируются социологи­ческие теории, способы теоретизирования, формирующие эти тео­рии влияния, биографические данные о классиках социологии. Поэтому первой проблемой, которую представлялось нужным разрешить, была идентификация всей суммы факторов, которые вместе взятые создают «рост» социологии.

Я не касаюсь здесь вопроса о том, какое понятие наиболее адекватно отражает искомый предмет: рост, эволюция (деволю-ция - эволюция со знаком минус) или развитие социологии. Дей­ствительно, растет ли наука социология, развивается или просто эволюционирует? Эти три термина - возможно, их больше - под­разумевают оттенки смыслов, исключительно важные для живой практики, какой она представляется автору из повседневных дел в среде социологов России и знакомства с разнообразными прояв­лениями социологических практик во всем мире.

По крайней мере, по этой логике студенты и аспиранты, зная «механизмы» роста социологии, лучше поймут возможные точки приложения собственных усилий, наиболее эффективных с точки зрения знания социологии и с точки зрения своего личного, мате­риального благополучия. Дальнейший анализ механизмов и по­следствий историзации как реальная история социологии прошло­го и настоящего выявил взаимосвязанный комплекс факторов, двигающих вперед современную социологию и социальную науку. Уже в первом приближении история социологии предстает не как стихийный рост (эволюция), а как развитие, приводимое в дви­жение не всегда осознанными мотивами действий агентов в поле социологии. Отдельные ученые, международные организации социологов предпринимают в той или иной степени энергичные и эффективные попытки двигать социологию вперед, ускорять ее движение и т. п. Помимо научного знания как такового, развитие социологии обеспечивают повседневные практики социологов, за­висящие от индивидуального понимания происходящего, ресур­сов, возможностей и способностей, институциональных влияний, взаимодействий с обществом и всем полем научного знания и т. д. Другое дело, что эти практики реализуются в определенных рамоч­ных условиях, составляющих в каждом конкретном случае предмет научного анализа. Этот вопрос в ограниченном объеме (только для России и только для развития теоретической социологии) рас­сматривался автором данной статьи [19].

Дальнейший анализ развития социологии за время ее суще­ствования позволяет выявить и представить некую структуру фак­торов, которые практически воздействуют (позитивно, негативно или нейтрально) на динамику роста нашей дисциплины, то есть на ее движение вперед (иногда в сторону, редко - назад). После­довали вопросы (и возможность ответов на них): каковы эти фак­торы, как они соотносятся друг с другом, есть ли возможность измерить силу каждого из них? Ниже предлагаются предвари­тельные ответы.

По содержанию факторы (или влияния) развития социологии можно разделить, как минимум, на две группы. Одна из них скла­дывается из процессов развития собственно социологии, другая -под влиянием сил вне ее. Пока неясно, образуют ли влияния на со­циологию из других сфер человеческого научного знания особую группу факторов или могут быть отнесены к одной из названных двух. Тем не менее первая группа включает:

· личные усилия социологов, выраженные в публикациях, теориях, подходах к анализу социальной реальности и т. п. Кон­центрация литературы по истории социологии на личностях в этом смысле оправданна. Другое дело, на чем концентрировать внимание студентов и аспирантов, изучая творчество классиков социологии;

· достижения коллективов социологов, социологических школ. Попытки сегодня заявлять о бесчисленных школах там-то и там-то создают «инфляцию». История мировой социологии знает две-три школы, заслуживающие этого определения: Чикаг­ская (до середины 1930-х годов), школа «Анналов» во Франции и школа Франкфуртская в Германии (две последние не чисто социологические);

· рост популярности социологии. Его создают социологи, их книги, поражающие воображение современников. Одной из пер­вых в их ряду стоит «Самоубийство» Э. Дюркгейма;

· успехи эмпирической социологии. Данными подобного рода и сейчас интересуются СМИ. Но наиболее эффектны в этом плане прогноз Гэллапом победы Ф. Рузвельта на президентских выборах 1936 г., Хоторнский эксперимент, толчок идее «человеческих отно­шений» в менеджменте, и др.;

· новые методы исследований. Упомяну технику выборки, принесшую славу Дж. Гэллапу. В наши дни П. Штомпка свою «тре­тью социологию» связывает с визуальными методами, с фотогра-фированием [20];

· новые социологические теории. В конечном итоге славу и со­циологии, и конкретным социологам проносили и приносят создаваемые ими теории, выступающие в глазах общества и властей гарантом эффективности науки;

· соперничество теорий и социологов. Это сфера «повседнев­ности» науки, стимул движения вперед, поиска новых решений и открытий;

· роль национальных социологических институций - универ­ситетов, исследовательских центров, изданий, конференций и кон­грессов, профессиональных национальных и международных сооб­ществ - коллегиальные механизмы и «аудиторы» воспроизводства социологов и уровня социологической науки;

· роль институтов международных; здесь комментарии из­лишни;

· достижения других отраслей науки и техники, среди которых физика, которой подражал Конт, компьютер и Интернет, давшие социологам возможность обрабатывать прежде немыслимые объемы информации.

Вторая группа, полагаю, могла бы включать:

· наличие ресурсной базы. Спенсер не написал бы томов своих книг без полученного наследия, а Чикагская школа не расцвела бы без - не в последнюю очередь - миллионных пожертвований Фонда Рокфеллера;

· социетальные требования. Потребности конкретного обще­ства в первую очередь привлекают интерес ученых, общественнос­ти, СМИ, финансируются, попадают в планы научных работ и т. п.;

· уровни демократического развития конкретных стран. Иллюстрация - запрет социологии в СССР и маоистском Китае;

· воздействие форс-мажорных обстоятельств - революции, войны, социальные перевороты, диктатуры и т. п. Две мировые войны, например, повернули вспять успешное развитие социоло­гии в странах Европы, включая Россию (здесь вполне развитую к концу XIX в. социологию спустя полстолетия пришлось возрож­дать заново), создав базу для рывка вперед социологии в США.

Обозначенные выше две группы факторов, можно полагать, близки к тем, которые в истории социологии констатируются с момента ее появления на свет [21]. История социологии, таким образом, - действительно база данных, простирающаяся от Конта, Великой французской революции до современного финансового и экономического кризиса в мире. Эта база данных, на мой взгляд, показывает, что в учебниках социологии недостаточно привлекает­ся внимание студентов к факторам, внешним по отношению к со­циологии и вообще науке. Динамика развития современной социо­логии, по всей вероятности, - это конкретное проявление интерак­ций социологии (и как институционального явления, и как суммы акторов) с процессами в окружающем нас мире. Я имею в виду, прежде всего, феномены, описываемые терминами «глобализа­ция», «кризис», «терроризм», «модерн-постмодерн» и т. п., если упоминать только глобальные тенденции, абстрагируясь от бесчис­ленных событий в странах и иных тенденций, реально влияющих на социологию конкретных стран.

Перед социологом, естественно, встает вопрос о возможности измерения силы, и названных групп факторов, и каждого отдель­ного фактора влияния на развитие социологии в прошлом и на­стоящем. Попытки такого рода проверочных измерений делались мною на протяжении ряда лет с участием студентов 2-го и 4-го кур­сов РГГУ, изучавших историю зарубежной социологии и историче­скую социологию. В известном смысле полученные ответы, однако, отражают тройное, по меньшей мере, конструирование представле­ний студентов по предложенной к измерению проблеме. Во-пер­вых, их знания отражают тот факт, что курс конструировался опре­деленным образом преподавателем, выставляющим студентам сформулированные требования. Во-вторых, ответы студентов строились на остататочных к моменту опроса знаниях по курсу, по поставленным в задании вопросам. В-третьих, определенное влия­ние на ответы оказали изучавшиеся студентами учебные тексты, литература, в которых, как уже отмечалось, есть определенные перекосы и пробелы.

Первое наблюдение над итогами этих измерений показывает, сколь важны для подобных замеров и вообще обобщений, абстрак­ций такого рода конкретное время и конкретное место. В каждой стране в разное время каждый из названных факторов имел свой конкретный вес и силу, не повторявшиеся и не похожие в ситуа­циях других стран. Это было реальным камнем преткновения для отвечавших на вопросы анкеты студентов, на которых я тестировал инструмент перед более широким использованием. У студентов об­наружились трудности с соотнесением широко известных данных по всеобщей истории с их воздействием на процессы развития со­циологии. Студенты фокусируют внимание при изучении истории социологии, что отмечалось выше, на теориях и личностях. Между тем, расширение круга проблем, изучаемых в курсе истории социо­логии, позволяет преподавателю работать на более высоком твор­ческом уровне.

По сравнению с историей наука социология относительно молода; обозначенные выше проблемы носят скорее характер преодолимых «детских болезней». Но что ждет ее впереди? В изу­ченной литературе по историзации социологии обозначен ряд про­гнозов ее развития. Так, «ликвидаторские» сомнения в научности социологии, попытки приравнивать социологию к художественной литературе, основанные на известных уклонах к релятивизму и дискурсивности ряда современных социологов, едва ли перспек­тивны. Более серьезный характер носят прогнозы движения в гу­манитарных и социальных науках к единой социальной науке -идея близкая «исторической социальной науке», о которой писал в свое время М. Вебер. Активны сторонники развития различных «трансдисциплинарных исследований» в сферах культуры, СМИ и др. Звучат призывы к обществоведам расстаться со стандартным делением поля научных дисциплин об обществе и человеке. Про­тив такого подхода выдвигается соображение, что при переделе сфер влияния может, как говорится, победить сильнейший, и это не обязательно будет социология. Утверждения, что верх одержит «королева социальных наук» - социология, заклеймены как «со­циологический империализм». Не прекращаются попытки создать метатеории, преодолеть мультипарадигмальности. Разнообразие взглядов на будущее социологии вполне можно считать признаком потенциала этой относительно молодой науки.

Таким образом, историческое и социологическое прочтение развития дисциплины «социология» проясняет и уточняет некото­рые ее сущностные проблемы. Обозначаются возможности нара­щивания исследовательских и аналитических усилий, преподава­ния социологических дисциплин студентам и аспирантам. Совре­менное социологическое знание органично включило в себя знание о социальной реальности прошлого - от жизненного пути индиви­дов до глобальных трендов и прогнозов. Владение данными о про­шлом существенно обогатило возможности социологов. Взаимо­действие социологии с исторической наукой, несомненно, дает кумулятивный эффект. 

Вестник РГГУ, №3 (46)/10 

Примечания:

[1] Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 09-03-00109а.

[2] Впрочем, он историю к наукам и не относил.

[3] Сен-Симон. Мемуары. Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве. Избранные главы. Кн. 1. М.: Про­гресс, 1991. С. 47.

[4] Подробнее см.: Романовский Н.В. Историческая социология. М.: Канон+, 2009. Гл. 4.

[5] Elias N. Uber den Ruckzug der Soziologen auf die Gegenwart // Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie. 1983. Jg. 35. No. 1. S. 29-40.

[6] См., напр.: Громыко М.М. О некоторых задачах исторической социологии // Известия Сибирского отд. АН СССР. Серия обществ. наук. 1967. Вып. 3. № 1; Лашук Л.П. Введение в историческую социологию. М., 1977. Вып. 1-2; Дроби-жева Л.М. История и социология. М., 1971; Миронов Б.Н. Историк и социоло­гия. М., 1981; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; и др.

[7] См. монографию: Черных А.И. Становление России советской. 20-е годы в зер­кале социологии. М., 1998.

[8] Вторая - узкий круг авторов, готовых выступать с публикациями по пробле­мам исторической социологии.

[9] Речь идет, в частности, о статье: Кудинов В.В. Социология историческая // Эн­циклопедический социологический словарь. М., 1995. С. 718 (перепечатыва-лась в последующих переизданиях словаря).

[10] Романовский Н.В. Визитная карточка исторической социологии // Социологи­ческие исследования. 1999. № 9. С. 106.

[11] Он же. Социология историческая // Социологическая энциклопедия: В 2 т. М.: Мысль, 2003. Т. 2. C. 527-529.

[12] Barnes H.E. Historical sociology // Contemporary Sociology / Ed by J. Roucek. L., 1958. Р. 266.

[13] Подробнее о творчестве авторов этого поколения специалистов по историчес­кой социологии см.: Миронов Б.Н. Социология и историческая социология: взгляд историка // Социологические исследования. 2004. № 10. С. 55-63; Черных А.И. История и социология - проблемы взаимодействия // Социоло­гические исследования. 2001. № 10.

[14] Sztompka P. The focus on everyday life: a new turn in sociology // European Review. 2008. Vol. 16. No. 1. Р. 23-37.

[15] Волков В.В. Силовое предпринимательство. М.: Летний сад, 2002. См. также: Он же. Силовое предпринимательство в современной России // Социологиче­ские исследования 1999. № 1; Volkov V.V. Violent Entrepreneurs: The Use of Force in the Making of Russian Capitalism. Ithaca: Cornell University Press, 2002.

[16] Смелзер Н. О компаративном анализе, междисциплинарности и интерна­ционализации в социологии // Социологические исследования. 2004. № 11. С. 3-13.

[17] Давыдов А.А. Компьютационная теория социальных систем // Социологи­ческие исследования. 2005. № 6; Он же. Компьютерные технологии - для социологии (обзор зарубежного опыта) // Социологические исследования. 2005. № 1; и др.

[18] Tilly Ch. Historical sociology // International encyclopedia of behavioral and social sciences. Amsterdam: Elsevier, 2000. Перевод опубликован в журнале «Социоло­гические исследования» (2009. № 5).

[19] Романовский Н.В. Теоретическая социология в России - рамочные условия // Социологические исследования. 2008. № 1. С. 6-12.

[20] Barnes H.E. Op cit. Р. 266.

[21] Подвойский Д.Г. О предпосылках и истоках рождения социологической науки // Социологические исследования. 2004. № 11.