Независимость – это свобода выбора народа, это возрождение нашей истории, идущей из глубин тысячелетий, это воскрешение сакральных оснований бытия, это, наконец, независимость нашей истории и как науки, накладывающей огромную ответственность на профессиональных историков, обязанных обоснованно и точно восстанавливать события и факты, делая зримым историческое прошлое. Государственная независимость казахов – отнюдь не новоиспеченная доктрина новейшего времени. Горизонт независимости – далеко в древнейшей тюркской истории. Традиция независимости передана нам от тюркоязычных предков благодаря многим народам, сменявшим друг друга в евразийских степях и не утерявшим тюркоязычную основу. Нужны ли сегодня столь глубокие погружения в историю?
Фрэнсис Фукуяма, безусловный сторонник либеральной демократии, настроен скептически. В книге «Конец истории и последний человек» (1992) пишет: «“Пробуждающиеся” сейчас нации в советской Средней Азии не существовали как осознающие себя языковые сущности до большевистской революции; сегодня узбекские и казахские националисты роются в библиотеках, чтобы “переоткрыть” исторические языки и культуры, которые для многих из них являются новыми». Суждение, характерное для мышления представителей Западного мира, ожидающих «конца истории» по достижении человечеством всеобщего блага, которое может доставить только либеральное государство. Соответственно, погружения в историю сегодня – удел народов, «застрявших» в прошлом. Но так ли это?
Историей интересовались и интересуются всегда и во всех государствах, только цели бывают разные. «Постисторические» страны трактуют свою историю как образец успешного продвижения к либеральной демократии, повсеместной победе которой мешает ряд факторов, а именно, национальное, этническое, расовое сознание, религия, социальное неравенство, исторический опыт наличия (или отсутствия) либеральных институтов. Особый акцент ставится на национальную идентичность, потенциально конфликтном, создающем неодолимые, как считается, препятствия на пути к однородному планетарному сообществу.
Но правда в том, что государства и народы не могут быть схожи во всем, и национальная идентичность, опосредованная в государственной независимости, – залог устойчивости и этноса, и государства в сложной, нелинейной практике миростроительства. В скрытом виде национальное чувство доминирует даже в наиболее либеральных обществах, проявляясь в покровительственном отношении к культурам иной формы развития, которым часто отказывают в национальной идентичности. Так было и в истории тюркских народов, когда историцизм приводил наблюдателей в зоне контактов к исключению из практики познания эпистемиологического транзита. Страх Плано Карпини, монаха-минорита, попавшего в середине XIII века в ставку хана Монгольской империи, был продиктован не опасениями за свою жизнь, а столкновением с иным способом мироощущения, контуром иного типа объединения людей. Русский ученый XIX века А.И. Левшин не нашел у казахов никаких иных качеств кроме невежества, суеверия и обмана, да и не мог найти, не разглядев формата иной цивилизации: «Если бы Руссо прожил несколько месяцев в казачьих ордах, если бы он хорошо узнал народ сей, по невежеству, грубости, беспечности и порывам страстей столь близко подходящий к состоянию его естественного человека, то может быть, мы не читали бы ни его рассуждений о неравенстве людей и о вреде наук, ни тех прекрасных и остроумных софизмов, которыми наполнены многие другие его сочинения».
Драматизм разночтения истории сохраняется и в наши дни. Один из ведущих современных западных специалистов в области истории и культуры кочевых обществ Томас Барфилд настойчиво развивает идею о преимущественном влиянии на развитие социально-экономической структуры кочевых обществ внешних связей. Основной формой этих связей, по его мнению, было ограбление кочевниками прогрессивных оседлых соседей. Барфилд считает, что феномен кочевой государственности в восточной части Центральной Азии был обусловлен необходимостью создания эффективной системы эксплуатации номадами экономических ресурсов китайских государств. И фактически распространяет вывод на все существовавшие кочевые государства, включая тюркские степные кочевые империи и союзы племен. Ученый придерживается концепции линейного развития, считая, как и большинство западных исследователей, циклическое развитие степных кочевых обществ не прогрессивным. Тем не менее, этот подход оставляет без ответов много вопросов. Ибо были вполне успешные степные кочевые общества и государства, не имевшие интенсивных контактов с оседлыми соседями, но вполне автаркично и гармонично существовавшие при одной ведущей форме хозяйства (кочевом скотоводстве).
Зарубежные антропологи, историки много раз пытались объяснить природу кочевых обществ и их взаимоотношений с окружающим миром, однако удовлетворительных ответов не находили. Трудности возникали и возникают из-за того, что кочевые общества евразийских степей были организованы на совершенно иных принципах, чем оседлые общества, закономерности развития которых исследователи пытались применить к номадам. Движущей силой степной кочевой культуры всегда было доминирование племенных структур в политике и приоритет скотоводства в экономике, а это мало что говорит исследователям, ориентированным на принципы городской и земледельческой цивилизаций. Но если все же отставить в сторону бытовавший веками в оседлой среде взгляд на кочевой мир как на варварскую, невежественную, разрушительную угрозу, то выяснится прогрессивная роль в мировом историческом процессе внутриконтинентальных степных кочевых обществ, к которым принадлежало и традиционное казахское общество.
«Задача состоит в том, чтобы суметь “вписать” огромное тело национальной культуры на очередном крутом вираже в полотно истории», – пишет Президент Казахстан Нурсултан Абишевич Назарбаев в книге «В потоке истории». Именно исходя из исторически обоснованного понятия независимости, возможно построение современного государства, органично вписывающегося в мировую цивилизацию на основе модернизированного и одновременно исторически фундированного национального образа мира, и этики. Идея независимости имеет глубокие корни, причем независимость государственная шла следом за независимостью культурной, независимостью духовной, воплощенной в принципах тенгризма, как сейчас мы называем древние воззрения тюркоязычных предков. И историкам необходимо неустанно осуществлять реконструкцию этой государственнической идеологии, сопровождавшей народ на протяжении веков в поисках национальной идентичности. Необходимо формировать в обществе устойчивое осознание пространственно-временных пределов государственной независимости, которая, по утверждению Н.А. Назарбаева, уходит вглубь веков, в традиции древней тюркской независимости, откуда и берет начало государственность казахского народа. Обозначенная главой государства идея должна получить историческое обоснование, в чем и состоит первейшая задача профессиональных историков.
Необходимость исторических изысканий подтверждается, в частности, актуализированной в последние годы идеей возрождения Великого Шелкового пути. Президент Республики Казахстан Н.А. Назарбаев еще в сентябре 2013 года в Астане первым из мировых лидеров поддержал инициативу налаживания Экономического Пояса Шелкового Пути, и с этого момента началась работа по созданию Новой экономической программы «Нурлы Жол», которая представляет собой программу включения страны в актуальный международный проект.
Траектории Великого Шелкового пути проходили в том числе и по нашим землям. Бытующие до сих пор представления о кочевниках-грабителях по тому самому пути явно устарели. Торговля сама по себе была важна в тюркских каганатах, и грабежи были просто бессмысленны. Шелковый путь существовал вплоть до эпохи Великих географических открытий, когда морской путь оказался дешевле, чем караванный, и сухопутный вариант транзита грузов постепенно стал невыгоден для поставщиков. Поэтому не подчинение и завоевание оседлого населения с последующим растворением в среде горожан и земледельцев определяло циклический характер развития кочевых обществ – это было следствие, а не причина. А в первую очередь важнейшим фактором был сам кочевой способ хозяйствования, подчиняясь ритмам которого, шли кочевники евразийских степей по жизненному кругу – от рассвета до заката, от кочевья к кочевью, от одних степных пространств к другим в поисках счастья и смысла жизни. И цикличность развития проявлялась на разных системных уровнях: в движении кочевых племен и родов по внутреннему кругу кочевания, в пространственных миграциях с освоением новых территорий (западные завоевания, покорение оседлых земледельческих и городских государств) и в многовековых циклах зарождения, подъема, расцвета и последующего распада тюркских кочевых империй. И фундаментальная цивилизационная парадигма нашей Независимости состоит в том, что, благодаря в том числе, Великому Шелковому пути, тюркский кочевой мир органично вписался в глобальную мир-систему древнего мира и средневековья, реально соединившей государства и культуры.
Е. СЫДЫКОВ
Статья опубликована в журнале «Mangi Еl» 01-02, 2016. – С. 4-7.
