С 2012 года в рамках программ Грантового финансирования в Институте истории и этнологии им. Ч.Ч. Валиханова разрабатывается проект «Казахи и казахская государственность позднего средневековья в источниках Сефевидского круга».
Как известно, для исследования позднесредневековой истории Казахстана первостепенное значение имеют исторические сочинения на персидском языке. Достаточно сказать, что из 16 сочинений, извлечения из которых вошли в известный сборник «Материалы по истории Казахских ханств XV-XVII вв.», 9 были написаны на персидском языке. Они являются наиболее ценными в информативном плане.
Персоязычных источников по истории Казахстана известно немало. Некоторые из них были введены в научный оборот еще в XIX веке, другие стали доступны уже в советское время. Сведения, содержащиеся в этих сочинениях, носят различный характер. Имеются несколько сочинений агиографического характера, которые дают материал, пусть и незначительный, по религии казахов. В других имеются данные о хозяйственной жизни казахов. Третьи же дают материал по этнической истории. Основная часть персоязычных сочинений содержат сведения по политической истории. Именно в них можно выявить важный материал по изучению истории средневековой казахской государственности.
Среди многочисленных письменных исторических источников на персидском языке для изучения позднесредневековой истории казахов и казахской государственности до настоящего времени слабо привлекались историко-географические сочинения, написанные в Сефевидском (Кызылбашском) государстве в XVI-XVII веках.
Рукописи Сефевидских сочинений хранятся в различных книгохранилищах мира. В известном обзоре персидской литературы английского востоковеда Ч.А. Стори указано более семидесяти таких сочинений, известных в разных списках [1, с.850-904]. Значительное количество рукописей имеется в библиотеках Исламской Республики Иран: в Национальной библиотеке и Национальном архиве, в библиотеках Маджлиса, Тегеранского университета, Хаджи Хусейна Малека, в Архиве МИД ИРИ и др. Иранские ученые проводят большую работу по изучению и введению в научный оборот этих сочинений.
Одним из таких сочинений является анонимная рукопись под условным названием ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, впервые изданная в 1971 году в Ширазе Асгаром Мунтазаром Сахибом. В 2005 году сочинение было переиздано в Тегеране [2]. Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл посвящен жизнеописанию (или, как пишет издатель А.М. Сахиб, «эпическому жизнеописанию») основателя Сефевидского государства шаха Исмā‘ūла I. Авторство рукописи не установлено. Сведения об авторе, крайне скудные, ограничиваются материалом самого текста. Прямых указаний на социальное происхождение и социальное положение автора нет, хотя относительно простой, «разговорный» стиль изложения и почти полное отсутствие поэтических вставок могут, вероятно, говорить не о самом высоком уровне образования сочинителя.
Тем не менее, при изложении исторических событий автор использует имевшиеся в его распоряжении исторические сочинения и умело компилирует информацию, в случае необходимости дополняя собственными сведениями, порой очень подробными. Это делает текст легко читаемым и информативным. Опираясь на текст книги, можно предположить, что автор был шиитом. Особенности его лексики указывают на то, что он мог быть выходцем из Северного Ирана или Азербайджана, однако это может быть связано с компиляцией из другого источника. Против тюркского происхождения автора могут свидетельствовать и некоторые места текста, например, унизительные слова Исмā‘ūл-шаха в отношений тюрков: «Куда хочешь убежать, глупый тюрк?» [2, с.493].
Издатель сочиения Асгар Мунтазар Сахиб время написания ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл датирует 1675/76 годом [2, предисловие]. По мнению Ч.А. Стори, труд мог быть написан раньше, а в 1675/76 году отредактирован [1, с. 858]. В тексте сочинения отсутствует точная датировка событий, и лишь указывается месяц или время года; иногда дата уточняется автором на полях рукописи с помощью какого-нибудь источника. В некоторых случаях изложение следует день за днем, однако также без указания даты.
Некоторые сведения источника носят, на первый взгляд, сугубо легендарный характер. Несмотря на это, они представляют для нашей истории значительный интерес, так как переданы непредвзятым историком, не заинтересованным в восхвалении казахов, и, по всей видимости, взяты из другого или других, более ранних по времени, письменных источников, а также из источников устных. Поэтому можно сказать, что автор сочинения отражает взгляды и представления сефевидских историков о казахах и Казахской степи того времени и создает совершенно определенный политико-географический образ позднесредневекового Казахстана.
Вопрос об источниках ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл необходимо еще изучить. Анонимный историк при написании своего сочинения, несомненно, опирался на какие-то труды. Асгар Мунтазар Сахиб отмечает, что «хотя у самого автора, вероятно, не было высокого образования, он пользуется достоверными и авторитетными историческими источниками и опирается на них в ходе изложения основных исторических событий. Иногда он считает уместным дополнять данные источников собственной информацией, в других же случаях пускается в подробности и детали, … автор дословно или в сокращенном виде переписывает текст используемого им источника … Те части или страницы книги, которые содержат канцелярские обороты, являются, как уже было сказано, заимствованными из источников, находившихся в распоряжении автора, который ничем не смущался, целиком присваивая эти тексты» [2, предисловие]. По его мнению, одним из источников было известное сочинение Ахсан ат-тавāрūх, принадлежащее перу знаменитого сефевидского историка начала XVI века Хасан-бека Рŷмлŷ: «Большинство примечаний, показывающих расхождения в тексте данной книги с текстом с Ахсан ат-тавāрūх, свидетельствуют в пользу того, что автор книги использовал Ахсан ат-тавāрūх» [2, предисловие]. На наш взгляд, более вероятнопредположение издателя о том, что «авторы обоих сочинений пользовались каким-то третьим источником» [2, предисловие]. Этим источником, по нашему мнению, могло быть сочинение Та’рūх-и Шāх Исмā‘ūланонимного историка XVI века, единственная рукопись которого хранится в Великобритании (307 листов с 21 миниатюрой) [1, с. 853; 3, р. 249-340].
Сочинение Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūл (или Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūл Сафавū), как отмечает Ч.А. Стори, написано «в царствование шаха Тахмаспа (930 – 984/1524 – 1576)». Оно заканчивается вступлением на престол шаха Тахмāспа и в значительной части совпадает с Хабūб ас-сийар Гийāс ад-Дūна Хāндамūра [1, с. 853]. Большинство исследователей относят время написания Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūлк первой половине XVI века [3, р. 249-251; 4, с. 247; 5, с. 9], а азербайджанский историк О. Эфендиев более конкретно указывает, что сочинение было написано в промежутке времени между 1540 и 1548 г. Сопоставив его с другими первоисточниками по истории правления шаха Исмā‘ūла I – Футŷхāт-и шāхū, Хабūб ас-сийар, он приходит к выводу, что «рассматриваемое сочинение является наиболее полным, точным и подробным рассказом о правлении шаха Исмā‘ūла I, истории образования Сефевидского государства в Азербайджане и сопредельных странах в первой четверти XVI века». Исследователь предполагает, что автор данного сочинения лично участвовал в первых походах Исмā‘ūл-шаха [6, с. 12-13].
Узбекский историк Д.Ю. Юсупова считает, что автор Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūл при написании своей работы использовал Хабūб ас-сийар [7, с. 34]. Английский востоковед Денисон Росс, сравнив сведения Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūли Хабūб ас-сийар, все же отдал предпочтение первому сочинению. Исследователь отмечает, что, несмотря на очень близкое соответствие внутреннего содержания и структуры сочинения (заголовки глав, формулировки и т.п.) этих источников, в Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūл«есть много биографических и географических подробностей», которые отсутствуют в работе Хāндамūра («therearemanybiographicalandgeographicaldetailsinourhistorywhicharenottobefoundintheworkofKhwandemir») [3, р. 251]. По мнению азербайджанского исследователя Ш.Ф. Фарзалиева, некоторые сведения Тa’рūх-иШāх Исмā‘ūлбыли использованы Хасан-беком Рŷмлŷ [8, с. 14]. Ранее, еще в 1937 году, это же отмечал и В. Минорский [1, с. 853].
Нужно отметить мнение Асгара Мунтазара Сахиба о том, что автор Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл «не пользовался таким известным и авторитетным источником, как Хабūб ас-сийар, и, скорее всего, не был с ним знаком» [2, предисловие].
В связи с этим, сопоставительный анализ ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл и Тāрūх-иШāх Исмā‘ūлявляется одной из первоочередных задач, хотя О. Экаев, сравнив их, а также третье схожее сочинение ‘Āлам-āрā-йиСафавū, изданное в Иране Й. Шукри, пришел к выводу, что «все три сочинения: «Алам ара-и Сефеви», «Алам ара-и шах Исмаил» и «Тарих-и шах Исмаил» в основной своей части совпадают. Возможно, в дальнейшем текст «Алам ара-и Сефеви» был отредактирован уже в XVII в. Редактор XVII в. упростил язык источника и в отдельных случаях дополнил некоторыми ценными материалами. Он уточнил отдельные бегло изложенные материалы в «Тарих-и шах Исмаил», отбросил лишнее, а также осветил эти события полнее и ярче» [5, с. 9].
В данной работе мы представляем предварительные результаты изучения ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūли приводим некоторые имеющиеся в данном источнике сведения о казахах и Казахском ханстве. Разумеется, мы не утверждаем, что все сведения источника абсолютно достоверны, и в дальнейшем предстоит изучить степень их аутентичности, сравнив их с материалами других источников. Публикуя сведения ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, мы ставим целью способствовать данной задаче, предоставив другим специалистам возможность дальнейшего их изучения.
В рассматриваемым источнике казахи впервые упоминаются в главе «О выступлении Шāхūбек-хана ибн Абŷ-л-Хайр-хана и отнятии им Туркестана у потомков эмира Тūмŷра Гŷргāни и о последующих событиях».
Речь идет о завоевании Мāварā’-н-нахра Мухаммадом Шайбāнū-ханом в 905/1499 году (Шайбāнū-хан в тексте сочинения именуется Шāхūбек-ханом)
Приводим извлечения:
«При виде таких изменений в Туркистāне [речь идет о междоусобной борьбе Тимуридов Мāварā’-н-нахра] у Шāхибек-хана родилось желание завоевать Туркистāн, и он подал государю Дашт-и Кипчāка Кāсим-хану такое прошение [‘ариза]:
«Старшего [надо мной] хана и наместника Чингūз-хана уведомляю, что до сих пор солнце удачи потомков Чингūз-хана скрывалось за облачной завесой судьбы, однако теперь, слава Аллаху, кромешная ночь этой династии сменяется светлой зарей. И, если позволит Всевышний, светлые лучи солнца Чингūз-хана вновь взойдут на востоке, и мир вновь вызовет зависть Рая правлением этой династии. Известия о правителях Туркистāна зародили во мне желание выступления [на Туркистāн]. Обращаюсь к хану старшего хана и наместнику Чингūз-хана с просьбой проявить сочувствие и дать в помощь просителю двенадцать тысяч человек, чтобы они, вместе с войском, собравшимся в настоящее время под началом просителя, выступили на Самарканд, отобрали столицу у потомков амира Тūмŷра, а оттуда направились в Андижāн и изгнали оттуда Бāбур-мирзу, сына ‘Умар-Шайха, с тем, чтобы вследствие похода старшего хана потомки Чингūз-хана вновь завладели наследственной короной и престолом» [2, c. 252].
Прокомментируем этот отрывок. Казахского хана Кāсима (Касым-хан) в тексте исследуемого сочинения называют по-разному: правителем (пāдишāх) Дашт-и Кипчāка (Кипчакской степи), как в данном случае, а также правителем Дашт-и Баглāна (Багланской степи), просто Дашта (Степи) или Баглāна (Баглан – местность близ Хивы [9, с.147]). Он упоминается в изучаемом тексте более десяти раз.
Очень интересно здесь обращение Мухаммада Шайбāнū-хана к Кāсим-хану как к «старшему хана и наместнику Чингūз-хана» и подача на его имя «прошения [‘ариза]». Это свидетельствует о более сильной на тот момент позиции Кāсим-хана, по отношению к которому Шайбāнū-хан вынужден был не только выступать просителем, но и соблюдать ритуал покорности. Шайбāнū-хан считает себя старшим ханом (хāн-и калāн; можно перевести также как «большой хан» или даже «великий хан»), но, соблюдая условности и желая достигнуть цели, а также учитывая реальную силу Кāсим-хана, он вынужден назвать казахского правителя «ханом старшего хана» (хāн-и хāн-и калāн) или «более старшим ханом» (хāн-и калāнтар). Важным аргументом оказания ему помощи казахским ханом Мухаммад Шайбāнū считает необходимость восстановления в Мāварā’-н-нахре власти Чингизидов (к которым принадлежали и он сам, и Кāсим-хан), и ликвидации власти «узурпаторов» – Тимуридов. Он просит казахского хана дать ему воинов для похода в Мāварā’-н-нахр против Тимуридов для того, чтобы «потомки Чингūз-хана вновь завладели наследственной короной и престолом».
Здесь интересно сравнить это высказывание Мухаммада Шайбāнū-хана с его словами, сказанными историку Ибн Рузбихану: «Если некоторые области мы и отняли из рук потомков Тимур-бека, то не из жажды царствовать и не из-за недовольствования малой страной, а скорее в силу божественного предопределения, которое требует, чтобы наследственное владение вновь вернулось в руки нашей власти и воли» [10, с. 95-96].
Согласно нашему источнику, «когда прошение Шāхūбек-хана достигло государя Дашт-и Кипчāка Кāсим-хана, он согласился удовлетворить его и отправил на помощь [Шāхибек-хану] столько воинов, сколько тот просил» [2, c. 252]. Таким образом, Шайбāнū-хан просил двадцать тысяч воинов, Кāсим-хан удовлетворил его просьбу А поскольку далее говорится, что Шāхūбек-хан подошел к Самарканду с двадцатитысячным войском, из этого можно сделать вывод, что все войско Шайбāнū-хана составляли степняки-казахи.
Благодаря ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, мы впервые узнаем о сыне Кāсим-хана Абŷ-л-Хайр-хане (Абулхаире). Его имя не встречается в других известных намисточниках, однако это не означает, что у Кāсим-хана не было такого сына.
Согласно нашему источнику, выполняя приказ Кāсим-хана, Абŷ-л-Хайр-хан с войском в восемьдесят тысяч человек занял Ташкент. Владея Ташкентом, он оттуда дважды «угрожал Самарканду». Когда эта угроза возникла в первый раз, «Шāхибек-хана, водившего дружбу с Кāсим-ханом, это удивило, ибо он не понимал причин такой перемены. Но кто-то объяснил ему: «Вероятно, это произошло из-за того, что вы договаривались с Кāсим-ханом, что будете чеканить монету на его имя и прикажете упоминать его имя в пятничной молитве, а сами не выполнили это условие». Тогда Шāхибек-хан отступил от крепости Балх и взял путь на Бухарскую крепость» [2, c. 286].
Из этого пассажа следует, что ранее, в обмен на военную помощь казахского хана, Мухаммад Шайбāнū-хан обещал Кāсим-хану признать его верховным правителем Туркистāна, поскольку речь шла самых главных символических атрибутах сюзеренитета у мусульманских правителей – чеканке монеты на имя сюзерена (сикка) и упоминании его имени в пятничной молитве (хутба). Подобные символические действие должны были подкрепляться и ежегодными подношениями – своего рода вассальной данью. Ниже мы подробно вернемся к этому вопросу. Пока же заметим, что объяснение причин внезапного прерывания Кāсим-ханом «дружеских отношений» с Шайбāнū-ханом нарушением данного слова показалось последнему совершенно достаточным и заставило его немедленно прервать поход и вернуться в Мāварā’-н-нахр.
В первый раз между шестидесятитысячным войском Мухаммада Шайбāнū-хана и восьмидесятитысячным войском Абŷ-л-Хайр-хана «в охотничьих местах Афрāсйāба» произошло сражение, в котором победу одержало «степное войско», то есть казахи:
«Шāхūбек-хан между тем продолжал свой поход. Он успел подойти к Самарканду, когда войско Абŷ-л-Хайра еще не появилось у его стен. Он поинтересовался, чем занят Абŷ-л-Хайр-хан. Ему сказали: «Он охотится в охотничьих местах Афрāсйāба». Шāхūбек-хан сказал узбекским старейшинам: «Надо незаметно подойти к нему и наказать его».
Однако от Самарканда до Ташкента сорок переходов. Он взял шестьдесят тысяч человек, вышел из Самарканда и приблизился к тем охотничьим местам. Абŷ-л-Хайр-хан и все его восемьдесят тысяч человек как раз были заняты охотой с ловчими птицами, как вдруг услышали звуки карнаев Шāхūбек-хана. Когда воины степного войска поняли, что происходит, Абŷ-л-Хайр-хан отдал приказ открыть стрельбу из луков. Все восемьдесят тысяч [его] воинов разом пустили стрелы по узбекскому войску и убили сорок тысяч человек. Шāхūбек-хан избрал путь отступления. Абу-л-Хайр-хан бросился в погоню» [2, c. 286].
И хотя во время погони «еще восемь тысяч узбекских воинов» были убиты, однако и сам «Абу-л-Хайр-хан в том сражении был ранен стрелой в руку». Не зная об этом, Мухаммад Шайбāнū-хан бежал в Самарканд, опустошил его и направился в Бухару, чтобы оттуда отступить в свою вотчину Джайрāн. Это означает, что Шайбāнū-хан был уверен в том, что одержавшее победу в Афрāсйāбе степное войско займет не только Самарканд (который Шайбāнū-хан предусмотрительно «опустошил»), но и Бухару, то есть оба главных города Мāварā’-н-нахра. «Но тут пришло известие о том, что Абŷ-л-Хайр ранен и ушел назад в Степь. Тогда Шāхūбек-хан вернулся в Самарканд» [2, c. 287].
Здесь следует отметить, что сведения о походе казахских войск на Ташкент имеются и в других исторических источниках (Та’рūх-и Рашūдū МирзыМухаммада Хайдара Дуглата (Дулатū) и Зубдат ал-асар ‘Абдаллāха Балхū). Правда, эти сведения относятся к первой половине 1513 года (то есть ко времени после гибели Мухаммада Шайбāнū-хана), и возглавляет поход сам Кāсим-хан.Так, согласно Мирзе Хайдару, бывший тимуридский наместник Катта-бек уговорил Кāсим-хана пойти с походом на Ташкент, где в это время правил Шибанид Суйŷнчū-Хвāджа-хан, дядя Мухаммада Шайбāнū-хана. Суйŷнчū-Хвāджа-хан, узнав о подходе казахских войск, укрепился в крепости. Войско Кāсим-хана, простояв перед городом ночь и, разграбив его окрестности, возвратилось в Сайрāм [11, с. 324-325]. Иное описание этих событий встречаем в Зубдат ал-асар ‘Абдаллāха Балхū. Согласно этому сочинению, Кāсим-хан с войском, которое состояло из казахов и мангытов (ногайцев), совершил поход на Туркестан и Ташкент. Было захвачено в плен много «беззащитных людей», однако на подступах к Ташкенту против Кāсим-хана выступил с войском Суйŷнчū-Хвāджа-хан. Произошло ожесточенное сражение, в котором победу одержали Шибаниды. В пылу битвы Кāсим-хан получил ранение и упал с лошади, однако узбеки не узнали его, и казахскому хану удалось спастись. Разбитое войско Кāсим-хана вернулось в степь [9, с. 132].
Если сравнить два похода на Ташкент, первый поход Абŷ-л-Хайр-хана ибн Кāсим-хана в начале XVI века (то есть, до гибели Шайбāнū-хана в 1510 году), о котором сообщает лишь наш источник ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, и вышеупомняутый поход самого Кāсим-хана 1513 года, известный как минимум, по двум авторитетным источникам, то разница в существенных деталях (разные противники, разные военачальники, разный исход боя) при лишь одном совпадении в деталях (ранение казахского предводителя) заставляет предположить, что речь идет не об одном и том же походе, первый из которых является легендарным отголоском второго, а о двух совершенно разных походах. И в первом из этих походов, под водительством молодого сына казахского хана, казахи (восьмидесятитыячное войско против шестидесятитысячного) одержали убедительную победу (разумеется, реальные цифры были совершенно иными, но, вероятно, тоже не самыми маленькими) и имели шанс занять важнейшие центры Мāварā’-н-нахра. Однако победа обернулась поражением, или была засчитана как поражение, потому что ранение полководца автоматически привело к отступлению войска.
Другим важным обстоятельством является цель похода, а именно взятие Самарканда (и, возможно, Бухары, как опасался Мухаммад Шайбāнū-хан). Какова была его цель – расширение владычества степного хана до самого Мāварā’-н-нахра или же «наказание» Мухаммада Шайбāнū-хана за невыполнение предыдущих договоренностей? Источник повзоляет дать ответ на этот вопрос.
Ранение сына и обернувшаяся поражением победа сильно огорчили Кāсим-хана; и, поскольку цель его не была достигнута, он продолжал упорствовать в своих намерениях:
«Раненый Абŷ-л-Хайр-хан, потерпев поражение от Шāхūбек-хана у Самарканда, вернулся в Багланскую степь к Кāсим-хану и доложил ему обо всем случившемся. Кāсим-хан очень расстроился, но решил подождать, пока его [Абŷ-л-Хайр-хана] рана не затянется. Потом он приказал Абŷ-л-Хайр-хану взять войско и выступить на Самарканд. Известие об этом достигло Шāхūбек-хана у стен крепости Дāмгāн [в Хорāсāне] В полной растерянности он говорил: «Если я сниму осаду с этой крепости и отступлю, кызылбаши перестанут со мной считаться, но если останусь, взять эту крепость будет трудно, а Абŷ-л-Хайр-хан тем временем разорит весь Туркистāн» [2, c. 315 – 316].
Таким образом, мы видим, что в результате второго похода (состоялся, вероятно, в 1510 году) казахов на Самарканд шибанидский государь снова оказался в трудной ситуации, связанной с необходимостью вести борьбу на два фронта, против кызылбашской армии Сефевидов и против наступающих с севера казахов, угрожающих «разорить весь Туркистāн» (совершенно очевидно, что в этом контексте, Туркистāном называется не город Туркистāн, а обширная область, возможно, синонимичная Мāварā’-н-нахру[1]). Тем не менее, Шайбāнū-хан успел захватить крепости Дāмгāн и Герат и получить передышку, необходимую для обороны Самарканда. Вернувшись в Самарканд, он получил известие о подходе казахских войск:
«В это время ему [Шайбāнū-хану] донесли, что Абŷ-л-Хайр-хан находится уже в пяти переходах от Самарканда. В ужасе Шāхūбек-хан бросился в крепость, приказал укрепить ворота земляными насыпями и приготовился держать осаду. Абŷ-л-Хайр-хан и его несметное войско встали лагерем у стен крепости. Шāхūбек-хан стал совещаться с узбекскими старейшинами: что же предпочтительнее: дать сражение Абŷ-л-Хайр-хану или заключить с ним мир? Посовещавшись, они решили, что мир лучше войны. Шāхūбек-хан сказал: «Можно испытать его покорность» и наказал парламентарию (илчи): «Ступайте к Абŷ-л-Хайр-хану и поговорите с ним о мире. Если он согласится заключить мир, сообщите мне, если же нет, будем готовиться к бою».
Парламентарий отправился к Абŷ-л-Хайр-хану и повел с ним переговоры о мире. Абŷ-л-Хайр-хан был человек умный. Он велел передать Шāхūбек-хану: «Вы с нашим отцом, старшим ханом, договаривались, что ежели вы станете государем Туркистāна, то будете чеканить монету с его именем, а в пятничной молитве прикажете упоминать его имя прежде вашего. Вы это условие нарушили и сошли с праведного пути. Но раз уж вы намерены заключить дело миром, вам следует лично прибыть ко мне и, подтвердить прежние условия, в том числе обязательства ежегодно посылать такие-то подношения ко двору старшего хана [т.е. Кāсим-хана], и ради его спокойствия признавать его верховным государем всего Туркистāна. А если у вас случится с кем-то распря или война, то ответ будет за старшим ханом».
Он отпустил парламентария, и тот явился к Шāхūбек-хану и доложил ему о случившемся. Шāхūбек-хан согласился встретиться с Абŷ-л-Хайр-ханом, и они обо всем договорились. Они возобновили все прежние договоренности, и Абŷ-л-Хайр-хан откочевал в Багланскую степь [2, c. 321-322].
Этот эпизод проясняет, во-первых, соотношение сил между узбекской и казахской сторонами, а во-вторых, раскрывает цели и намерения Кāсим-хана. Казахское войско своей «несметностью» вызывает ужас правителя Мāварā’-н-нахра, и он не решается дать Абŷ-л-Хайр-хану сражение, как в прошлый раз (ибо в прошлый раз он понес большие потери и потерпел бы сокрушительное поражение, если бы Абŷ-л-Хайр-хан не был ранен). Приготовившись к долгой осаде, он затевает переговоры с противником, пытаясь выяснить цели нового самаркандского похода казахов – цели и намерения Кāсим-хана. Поскольку эти переговоры заканчиваются заключением мира и отводом казахских войск, можно предположить, что предложения-уступки Мухаммада Шайбāнū-хана показались казахскому военачальнику более выгодными, чем осада или бой с неясным исходом. Большое значение имела и личная встреча – обещания, «слово», данное с глазу на глаз.
Возобновление прежних договоренностей подтверждает, что в свое время, прося у Кāсим-хана как у старшего над ним хана (хāн-и калāнтар) армию для достижения собственных политических целей, узбекский хан обещал казахскому хану и впредь признавать его – ни много ни мало – своим сюзереном. Поскольку Абŷ-л-Хайр-хан, имея сильную, потенциально готовую выиграть сражение, армию, согласился уйти из Мāварā’-н-нахра после того, как Шайбāнū-хан признал себя вассалом Кāсим-хана, можно утверждать, что целью казахского хана было не завоевание (или «разорение») Туркистāна/Мāварā’-н-нахра или его части, а «наказание» Шайбāнū-хана за нарушение прежних договоренностей и утверждение (или, вернее, восстановление) собственного сюзеренитета (или, по крайней мере, символического главенства) над шибанидским правителем Средней Азии. Готовность упорно воевать за восстановление не реального, а достаточно условного, формального главенства и чисто символического, «ради его спокойствия», сюзеренитета, говорит о значимости такого рода иерархической лестницы и чрезвычайной престижности нахождения на ее верху. Так дипломатия и вовремя проявленная учтивость смогли предотвратить новое кровопролитное сражение.
Разумеется, честолюбивый Мухаммад Шайбāнū-хан, правитель Мāварā’-н-нахра, который вел многолетнюю войну с иранским государством, не собирался выполнять свое устное обещание признать хана Кипчакской степи верховным правителем всей Средней Азии. Он давал такие обещания, но не выполнял их. Более того, в разговоре со своими советниками, узбекскими старейшинами, он собирался даже протестировать «покорность» (вассалитет?) своего противника – Абŷ-л-Хайр-хана. Это говорит о том, что стороны имели на тот момент приблизительный паритет военных сил и предпочли сохранить шаткий, но устраивающий обе стороны statusquo: узбекский хан владеет Мāварā’-н-нахром и получает возможность, с помощью обещанных ему казахских войск, бороться с Сефевидами за Хорāсāн, казахский же хан владеет Ташкентом, присырдарьинскими городами (в реальности за эти районы по-прежнему шла неустанная борьба) и Степью и поднимает свой престиж, считаясь верховным государем.
Казахи упоминаются далее в главе, повествующей о борьбе между Шибанидами и Тимуридом Захūр ад-Дūном Бāбуром. После гибели Мухаммада Шайбāнū-хана в 1510 году в битве с сефевидским войском Исмā‘ūл-шаха Шибаниды были ослаблены. С помощью кызылбашской армии Захūр ад-Дūн Бāбур вернул под свою власть значительную часть Мāварā’-н-нахра. Эти события хорошо известны и из других источников, в частности, из Та’рūх-и Рашūдū Мирзы Хайдара.
Согласно ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, оказавшись в трудном положении, Шибаниды (племянник Мухаммада Шайбāнū-хана ‘Убайдаллāх-хан[2], его сын Мухаммад Тимур-хан[3], Джанибек-султан[4] и другие) вынуждены были обратиться за помощью к Кāсим-хану:
«‘Убайд-хан, в страшной панике и с пустыми руками бежавший вместе со своим гаремом в Джайрāн, откуда берет свое начало Багланская степь, подал прошение государю Багланской степи Кāсим-хану и поведал ему о своем поражении [от Бāбура] и своем печальном положении. Кāсим-хан прислал ответ: «Оставайтесь пока в Джайрāне, а летом что-нибудь придумаем» [2, c. 406].
Вскоре Шибанидам удалось объединиться, разбить сефевидскую армию и изгнать Бāбура из Мāварā’-н-нахра, однако их положение было непрочным. Кызылбашская армия снова выступила против них:
«Поправив свое здоровье, Его Величество, Тень Бога на земле [Исмā‘ūл-шах], выступили из крепости Шāдмāн в сторону Бухары и Самарканда. Джāнūбек-султан бежал из Балха туда, к ‛Убайд-хану, и рассказал ему о случившемся. ‛Убайд-хан тут же оставил Бухару, и они поспешили в Самарканд. Прибыв ко двору Мухаммад-Тимŷр-хана, они стали совещаться: «Что же нам делать? Ведь Сын Шайха [Исмā‘ūл-шах] поклялся в отмщенье за кровь эмира Наджм ас-Сāнū[5] устроить всем жителям Туркистāна и даже обитателям Степи такую массовую резню, какую можно сравнить только с кровопролитием, учиненным Чингūз-ханом! Теперь нам нужно бежать или в леса Чūна или в моря Мāчūна, где никто нас не выследит и не выдаст. Если же мы немедленно не бежим в Чūн и Мāчūн, то погибнем!»
Мухаммад-Тūмŷр-хан сказал: «Почему бы нам не бежать к тому государю (пāдишāх), сыну нашего дяди, рабами которого являются все государи Чūна и Мāчūна[6]?» [2, c. 482].
Речь идет не о ком-нибудь, а о казахском хане Кāсиме, и приведенный диалог (хорошо передающий тот разговорный стиль, которым написан весь источник), при всей его «сочиненности», говорит об авторитете Кāсим-хана в Мāварā’-н-нахре и – косвенно – о его репутации у историков сефевидского круга.
Вынужденные в очередной раз просить помощи у казахского хана, Шибаниды начинают думать, кого делегировать к хану, и выбирают самого старшего – Джāнūбек-султана, объясняя свой выбор уважением Кāсим-хана к сединам просителя и его похвальными качествами:
«‛Убайд-хан спросил: «Мы все поедем или кто-то один из нас?»
Мухаммад-Тимур-хан сказал: «Поскольку Джāнибек-султан – человек уже седобородый, и Кāсим-хан заочно отзывался о нем очень похвально, манеры его ему очень нравились, и он считает он его человеком благожелательным и достойным представлять нас, нужно, чтобы просьба исходила от него [Джāнūбек-султана]. Если Кāсим-хан уважит его просьбу и пришлет войско, мы сможем одолеть Сына Шайха». После долгих переживаний и совещаний они снабдили Джāнūбек-султана бесконечным числом прекрасных подарков для Кāсим-хана и письмом к нему от Мухаммад-Тūмŷр-хана и ‛Убайд-хана, в котором говорилось об их плачевном положении и о силе и могуществе кызылбашей. Наконец Джāнибек-султан выехал к Кāсим-хану, правителю (пāдишāх) Степи».
Представляет большой интерес описание приема Джāнūбек-султана Кāсим-ханом:
«Преодолев долгий путь, Джāнūбек-султан прибыл в Степь. Кāсим-хану доложили о прибытии Джāнūбек-султана. Кāсим-хан отправил ему навстречу степных аксакалов, и те, оказав Джāнūбек-султану должный почет и уважение, препроводили его к Кāсим-хану. Приглядевшись, он [Джāнūбек-султан] увидел Кāсим-хана, который, как свирепый див, восседал на Чингūзхановом троне, сделанном из чистого золота; и четыре угла этого трона были сделаны в виде льва, леопарда, тигра и дракона. На голове у него была украшенная драгоценными камнями корона Чингūз-хана стоимостью в семьдесят тысяч туманов. У него были очень светлые глаза, густые черные брови, длинные усы и несколько длинных волосин на подбородке, и еще три очень длинных волоса – один на правом соске, другой на левом, и третий над пупком, и все это – признаки настоящего преемника Чингūз-хана. У кого из потомков Чингиз-хана волосы растут таким образом, тот и становится его преемником. Тысяча двести эмиров сидели вокруг на скамьях. Бūрŷм-аталык, советник, сидел по левую руку, а справа на красивом сиденье, поджав ноги, сидел сын его [Кāсим-хана], Абŷ-л-Хайр-хан. На голове у него была узбекская шапочка, обернутая чалмой с желтой каймой, куда была вставлена булавка, украшенная драгоценными камнями» [2, c. 483].
Конечно, это описание внешности казахского хана, трона, деталей костюма, при явной склонности писателя к преувеличению и вымыслу, очень любопытно и требует дальнейшего изучения. Однако не менее интересен и следующий пассаж, описывающий представление автора нашего источника о владениях казахского хана:
«Там присутствовали и другие эмиры Страны Востока и Туркистāна, простирающейся на север до берегов реки Идūл (Итиль) по ту сторону Степи, а с запада [на восток] до Китайской степи тысячи и одного луга, начиная с Āг-и Джайрāн, где водится китайский олень, обладающий благовонным мускусом, и [на юг] до равнины Ташкентских гор и Баркента, граничащих со Степью на юге; там лежит около тысячи городов и селений, хаким области назначается Кāсим-ханом, а подданные наполовину кафиры, наполовину – мусульмане».
Таким образом, мы имеем описание территории Казахского ханства: с запада на восток от Волги до Китая, и с севера на юг от никак не устанавливаемой границы Степи до Ташкента и Баркента, включая область «тысячи городов и селений» (очевидно, область присырдарьинских городов?), наместник которой назначается правителем Степи. По мнению безымянного автора нашего источника, и внушительный вид восседающего на золотом троне хана, и представительное собрание «эмиров» со всех концов столь обширного государства не могли не произвести впечатление на прибывшего Шибанида:
«При виде такого собрания, Джāнūбек-султан встал на колени и сначала вознес молитвы во здравие Кāсим-хана, а после молитв и славословий повернулся к Абŷ-л-Хайр-хану и тоже низко поклонился ему. После этого он выразил покорность Кāсим-хану [от имени] Мухаммад-Тūмŷр-хана и ‛Убайд-хана. Кāсим-хан велел Бūрŷм-аталыку взять Джāнūбек-султана за руку, подвести к нему и с почетом усадить по правую руку от него. Затем Кāсим-хану были преподнесены подарки, привезенные Джāнūбек-султаном, после чего были поданы шербет и разные яства. Кāсим-хан расспросил Джāнūбек-султана об обстоятельствах войны с кызылбашами, и тот рассказал ему все, как было, от прихода [войска] эмира Наджм ас-Сāнū, массовой резни и кровопролития в Туркистāне и [установления] ига кызылбашей над узбеками, до появления там Его Августейшего Величества [Исмā‛ūл-шаха]. Кāсим-хан вскипел гневом и воскликнул: «Я обрушу такое несчастье на Сына Шайха и его кызылбашей, что после этого ни одному падишаху не захочется идти в Туркистāн! До сих пор я не имел точных сведений о положении узбеков и о численном превосходстве кызылбашей над ними. Какой позор случился с родом Чингūз-хана из-за этого несчастного дурака[7]! После Шāхибек-хана не оказалось никого, кто смог бы стать ему достойным преемником![…] Что ж, теперь я пошлю с войском своего сына Абŷ-л-Хайр-хана – того, кто храбрее и отважнее, чем я сам! Не успеет он перейти реку Джайхŷн, как все кызылбаши и сам Сын Шайха станут пустыми трупами!» [2, с. 484-485].
Помимо интересного описания ритуала выражения вассальной покорности (итā‘ ат), которое осуществляется в данном случае и напрямую, и через посредника, внимание останавливают следующие три момента. Первое – это тема информации и информированности степного хана о событиях, происходящих не так далеко за пределами Степи. Мы видим, что хан сетует на недостаток такой информации, особенно точной информации, из-за которого у него сложилось недостаточно ясное представление о шибанидско-сефевидских войнах. Второе – это идея единства Чингизидов и необходимости их солидарности друг с другом, а также представление о том, что позор одной ветви Чингизидов ложится на всех Чингизидов, и смывать его должны те из Чингизидов, кто может это сделать. Кāсим-хан рассматривает себя как главу рода Чингизидов и, фактически не раздумывая, собирается решить эту проблему своими силами. В отместку за Чингизидов-Шибанидов от собирается послать против иранского шаха казахское войско под командованием своего сына Абŷ-л-Хайр-хана, в храбрости и военном таланте которого он уверен. Третий момент – высокая оценка Кāсим-ханом покойного Мухаммада Шайбāнū-хана и невысокая оценка сына и племянников последнего.
Обрадованный таким приемом у казахского хана, «Джāнибек-султан начал возносить мольбы и хвалы Всевышнему, а потом сказал: «Кроме Дома Чингūз-хана, нет у нас иного прибежища и убежища, и мы всегда приходили и приходим к этому порогу! Ведь в крайнем случае гератцам всегда приходилось бежать и в Самарканд, и к киргизам, и в Баглāнскую крепость!»» [2, с. 485].
И это действительно так. Не только более близкие к Хорасану (основной области, из-за которой шли войны между узбеками и кызылбашами) районы Мāварā’-н-нахра (Бухара и Самарканд), но и «киргизские горы», и бескрайняя Степь (Дашт), из которой вышли не так давно кочевые узбеки, становились при наступлении иранских войск со стороны Хорасана местом убежища для отступающих Шибанидов – в том числе и потому, что это были области, правителями которых были ханы и султаны – Чингизиды.
«Тогда Кāсим-хан приказал, чтобы из каждой степной семьи приготовился к походу один человек. Семьсот тысяч человек явились по его приказанию, и встали перед шатром хана. А в это время шатры Кāсим-хана были разбиты на летовке на берегу реки Идил (Итиль), где много травянистых лугов и источников проточной воды, и добираться туда по стране Кāсим-хана нужно целый год. Короче говоря, семьсот тысяч человек выстроились перед взором Кāсим-хана, и он отобрал их них сто шестьдесят тысяч человек, у каждого из которых было боевое снаряжение и киргизская лошадь»[2, с. 485].
Еще один пассаж, раскрывающий представление анонимного автора ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл о масштабах Казахского ханства и численности его населения. Семьсот тысяч джигитов – по одному от «каждой степной семьи» – создают картину не только несметного резервного войска, из которого можно выделить боеспособную армию в сто шестьдесят тысяч отборных воинов, но и еще более многочисленного народа, сумевшего по приказу хана выделить из своей скотоводческой массы такое большое число мужчин Конечно, преувеличение, подчас совершенно гиперболическое, числа воинов противника в предвзятых источниках чаще всего дается для приукрашивания победы над таким сильным врагом, и, тем не менее, совсем на пустом месте такие цифры возникнуть не могли. Интересен и географический момент – летовка на Едиле (Волге) и измеряемое временем расстояние до нее, которое предполагает, что и военный сбор мог произойти не в одночасье, и подготовка похода казахского войска против иранцев должна была занять достаточное время.
О могуществе Казахского ханства периода правления Касым-хана и значительной численности его населения, о 200-300 тысячном казахском войске, о включении в состав казахского государства междуречья Едиля (Волги) и Яика (Урала) известно как из восточных, так и западных источников [12, с. 212, 271 (л. 158а); 12, с. 22; 9, с. 132, 223, 227, 353; 11, с. 324; 14, с. 166-170; 15, с. 53-58; 16, с. 183; 17, р. 90].
Следующий отрывок еще раз показывает Кāсим-хана как человека, который умеет судить о достоинствах противника и признавать их. Сефевидский источник, в целом являющийся совершенно апологетическим в отношении своего героя, шаха Исмā’ūла I, произносит похвалу в адрес иранского «вундеркинда» устами казахского хана:
«[Кāсим-хан] сказал Абŷ-л-Хайр-хану: «Сынок! Я хочу, чтобы ты взял в плен этого Сына Шайха, и привел его ко мне! Хочу посмотреть, откуда столько силы и мощи у этого двадцатипятилетнего парня! Ведь он несколько раз сумел победить на поле боя ‛Убайд-хана, с его-то хитростью и коварством, и это он убил Шāхибек-хана и отослал череп его царю Рума [Османскому султану], а [отрубленную] руку – Рустаму, падишаху Мазандарана. Воистину, стоит увидеть такого человека!!!» [2, с. 485].
В приведенном в сочинении между собой казахский хан и его сын переводят разговор совершенно в иную плоскость по сравнению с тем, что было сказано раньше, в разговоре с Шибанидом Джāнūбек-султаном. Поход казахского войска против иранцев рассматривается уже не как отмщение за Чингизидов Мāварā’-н-нахра («узбеков», «узбекских султанов», как называют их в источнике) или смывание их «позора», а как, с одной стороны, противопоставление одному «мальчишке» другого храброго и самоуверенного «мальчишки», сына Кāсим-хана, а, с другой стороны, как единственный способ доказательства, что именно он, сын казахского хана (а не узбекские султаны), является истинным наследником Чингūз-хана и наиболее достойным правителем всего Туркистāна:
«Абŷ-л-Хайр-хан воскликнул: «Если я не нанесу Сыну Шайха поражение, не вырву его из седла как мальчишку и не привезу к хану, то я – не сын Кāсим-хана!»
На что Кāсим-хан сказал: «Я уверен, что ты это сделаешь! Но если ты захватишь Сына Шайха в плен, то ты будешь назначен [мною] правителем всего Туркистāна. Тогда я буду знать, что ты – мой сын, который станет настоящим преемником Чингиз-хана!»
После этого он отпустил Джāнибек-султана, передав с ним халаты для Мухаммад-Тūмŷр-хана и ‛Убайд-хана, и тот отправился в путь вместе с Абу-л-Хайр-ханом и степным войском» [2, с. 485].
Учитывая сказанное выше о масштабах территории Казахского ханства и времени, необходимом для собирания и подготовки войска к походу, можно предположить, что пребывание Джāнūбек-султана в ставке Кāсим-хана длилось не один месяц.
Таковы первые данные малоизвестного персидского источника по средневековой истории Казахстана. Уже можно определенно говорить, что ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл представляет значительный интрес для изучения истории казахов и казахской государственности на рубеже XV – XVIвеков, особенно в аспектах участия казахов как в междоусобной борьбе среднеазиатских правителей, так и в войнах последних с внешним противником в лице новой региональной державы – иранского государства Сефевидов. Это своеобразный источник, опирающийся как на письменную, более проверенную и проверяемую, информацию, так и на устную, которой присуще свойство полулегендарности. Разговорный стиль источника и склонность автора к нарративу с помощью диалога местами придают этому сочинению характер исторической повести или, как говорит первый издатель сочинения, Асгар Мунтазар Сахиб, характер «эпического жизнеописания». Этому сочинению, входящему в корпус сефевидской историографии, свойственно апологетическое отношение к основателю Сефевидского государства. Но это не означает, что противники Сефевидов изображаются в этой летописи черными красками.
За перипетиями сложной, многоходовой борьбы за власть, которая шла в регионе в послетимуридскую эпоху, перед тем, как возникла новая конфигурация в виде треугольника Бухарское ханство – империя Великих Моголов – Сефевидская держава, проступают яркие человеческие характеры со своей жизненной драмой. Более значительные и совсем мелкие, более известные и совсем неизвестные эпизоды этой борьбы описываются в книге, действие которой разворачивается, в том числе, и на территории Средней Азии, и на широкой северной границе Средней Азии – в Степи. Казахские ханы и султаны, как и предводительствуемые ими простые казахские воины, принимали, судя по данным источника, достаточно активное участие в этой борьбе, причем решая не только малые задачи контроля за пограничными районами и укрепления своих позиций в районе присырдарьинских городов и Ташкента, но и более масштабные стратегические задачи. Правитель Казахского ханства Кāсим-хан изображен в источнике как «настоящий наследник Чингūз-хана», масштабная, властная, сильная политическая фигура с огромными амбициями, а его страна – как бескрайняя держава, населенная многочисленным населением, способным собирать огромные армии. Большую роль играет в описываемых событиях и сын Кāсим-хана, его правая рука, храбрый полководец Абŷ-л-Хайр-хан, о котором другие источники по каким-то причинам умалчивают. Сведения источника говорят о могуществе Казахского ханства и более высоком уровне его влияния на региональные дела, чем представлялось из источников позднейшего времени. Работа по переводу и изучению Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл продолжается, и мы надеемся на получение новых интересных данных, связанных с историей Казахстана.
Литература
1 Стори Ч.А. Персидская литература. Биобиблиографический обзор. Пер. с англ., перераб. и доп. Ю. Э. Брегель. Ч. II. – М.: Наука, Гл. ред. восточной литературы, 1972. – С. 694-1314.
2 ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, 1384/2005 – ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл. Предисловие, комментарий и приложения: Асгар Мунтазар Сахиб. Шираз, 1349/1971. 2-е издание. – Тегеран, 1384/2005.
3 Ross D. The early Years of Shah Ismail, founder of the Safawi Dynasty // Journal of the Royal Asiatic Society, - London, 1896. Vol. 29. Р. 249 -251.
4 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII в. Пигулевская Н.В., Якубовский А. Ю., Петрушевский И.П., Строева Л.В., Беленицкий А. - М. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1958. – 391 с.
5 Экаев О. Туркменистан и туркмены в конце XV – первой половине XVI в. (По данным «Алам ара-йи Сефеви»). – Ашхабад: Ылым, 1981. – 144 с.
6 Эфендиев О. Азербайджанское государство Сефевидов. – Баку: Элм, 1981. – 306 с.
7 Юсупова Д. Ю. Творческое наследие Хондамира как источник по истории культуры Центральной Азии XV-XVI вв.: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. д.ист.н.: Спец. 07.00.09 / Акад. наук Респ. – Ташкент, 2001. – 67 с.
8 Фарзалиев Ш.Ф. Сочинение Хасан-бека «Ахсан ат-таварих» как источник по истории Азербайджана. Автореф. канд. дисс. – Баку, 1974. – 34 с.
9 Материалы по истории Казахских ханств XV-XVIII вв. (извлечения из персидских и тюркских сочинений). Составители: С.К. Ибрагимов, Н.Н. Мингулов, К.А. Пищулина, В.П. Юдин (МИКХ). – Алма-Ата: Изд.-во Академии Наука Казах. ССР, 1969. – 652 с.
10 Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара (Записки бухарского гостя). Перевод, предисловие и примечания Р. П. Джалиловой. Под редакцией А. К. Арендса. – Москва: Восточная литература, 1976. – 106 с.
11 Мухаммед Хайдар Дулати. Тарих-и Рашиди. Перевод с персидского языка А. Урунбаева, Р. П. Джалиловой, Л. М. Епифановой, 2-е издание дополненное. – Алматы: Санат,1999. – 656 с.
12 Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным (СМИЗО). – М.-Л.:Изд-во: Академии Наук СССР, 1941. – 308 с.
13 Бабур-наме. Записки Бабура. Пер. М. А. Салье. – Ташкент: Изд-во АН УзССР,1958. – 530 с.
14 Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чингиз-хана. – Алматы: Дайк-Пресс, 2001. - 276 с.
15 Исин А.И. Казахское ханство и Ногайская Орда во второй половине XV-XVI в. – Алматы: Институт истории и этнологии имени Ч. Ч. Валиханова, 2004. – 160 с.
16 A chronicle of the Early Safawis Being the Ahsanu’t-tawarikh of Hasan-i Rumlu / Edited by C.N. Seddon, M.A., j. c. s. (Retired). Baroda: Oriental Institute, 1931. Vol. I (Persian Text).
17 A chronicle of the Early Safawis Being the Ahsanu’t-tawarikh of Hasan-i Rumlu / Translated by C.N. Seddon, M.A., j. c. s. (Retired). - Baroda: Oriental Institute, 1934. Vol. II (English Translation).
References
1 Stori Ch.A. Persidskaia literatura. Biobibliograficheskii obzor. Per. s angl., pererab. i dop. Iu. E. Bregel'. Ch. II. – M.: Nauka, Gl. red. vostochnoi literatury, 1972. – S. 694-1314.
2 ‘Ālam-ārā-ii Shākh Ismā‘ūl, 1384/2005 – ‘Ālam-ārā-ii Shākh Ismā‘ūl. Predislovie, kommentarii i prilozheniia: Asgar Muntazar Sakhib. Shiraz, 1349/1971. 2-e izdanie. – Tegeran, 1384/2005.
3 Ross D. The early Years of Shah Ismail, founder of the Safawi Dynasty // Journal of the Royal Asiatic Society, - London, 1896. Vol. 29. R. 249 -251.
4 Istoriia Irana s drevneishikh vremen do kontsa XVIII v. Pigulevskaia N.V., Iakubovskii A. Iu., Petrushevskii I.P., Stroeva L.V., Belenitskii A. - M. – L.: Izd-vo LGU, 1958. – 391 s.
5 Ekaev O. Turkmenistan i turkmeny v kontse XV – pervoi polovine XVI v. (Po dannym «Alam ara-ii Sefevi»). – Ashkhabad: Ylym, 1981. – 144 s.
6 Efendiev O. Azerbaidzhanskoe gosudarstvo Sefevidov. – Baku: Elm, 1981. – 306 s.
7 Iusupova D. Iu. Tvorcheskoe nasledie Khondamira kak istochnik po istorii kul'tury Tsentral'noi Azii XV-XVI vv.: Avtoref. dis. na soisk. uchen. step. d.ist.n.: Spets. 07.00.09 / Akad. nauk Resp. – Tashkent, 2001. – 67 s.
8 Farzaliev Sh.F. Sochinenie Khasan-beka «Akhsan at-tavarikh» kak istochnik po istorii Azerbaidzhana. Avtoref. kand. diss. – Baku, 1974. – 34 s.
9 Materialy po istorii Kazakhskikh khanstv XV-XVIII vv. (izvlecheniia iz persidskikh i tiurkskikh sochinenii). Sostaviteli: S.K. Ibragimov, N.N. Mingulov, K.A. Pishchulina, V.P. Iudin (MIKKh). – Alma-Ata: Izd.-vo Akademii Nauka Kazakh. SSR, 1969. – 652 s.
10 Fazlallakh ibn Ruzbikhan Isfakhani. Mikhman-name-ii Bukhara (Zapiski bukharskogo gostia). Perevod, predislovie i primechaniia R. P. Dzhalilovoi. Pod redaktsiei A. K. Arendsa. – Moskva: Vostochnaia literatura, 1976. – 106 s.
11 Mukhammed Khaidar Dulati. Tarikh-i Rashidi. Perevod s persidskogo iazyka A. Urunbaeva, R. P. Dzhalilovoi, L. M. Epifanovoi, 2-e izdanie dopolnennoe. – Almaty: Sanat,1999. – 656 s.
12 Sbornik materialov otnosiashchikhsia k istorii Zolotoi Ordy. T. II. Izvlecheniia iz persidskikh sochinenii sobrannye V.G. Tizengauzenom i obrabotannye A.A. Romaskevichem i S.L. Volinym (SMIZO). – M.-L.: Izd-vo: Akademii Nauk SSSR, 1941. – 308 s.
13 Babur-name. Zapiski Babura. Per. M. A. Sal'e. – Tashkent: Izd-vo AN UzSSR,1958. – 530 s.
14 Sultanov T. I. Podniatye na beloi koshme. Potomki Chingiz-khana. – Almaty: Daik-Press, 2001. - 276 s.
15 Isin A.I. Kazakhskoe khanstvo i Nogaiskaia Orda vo vtoroi polovine XV-XVI v. – Almaty: Institut istorii i etnologii imeni Ch. Ch. Valikhanova, 2004. – 160 s.
16 A chronicle of the Early Safawis Being the Ahsanu’t-tawarikh of Hasan-i Rumlu / Edited by C.N. Seddon, M.A., j. c. s. (Retired). Baroda: Oriental Institute, 1931. Vol. I (Persian Text).
17 A chronicle of the Early Safawis Being the Ahsanu’t-tawarikh of Hasan-i Rumlu / Translated by C.N. Seddon, M.A., j. c. s. (Retired). - Baroda: Oriental Institute, 1934. Vol. II (English Translation).
Н.Ә. АТЫҒАЕВ
(Ш.Ш. Уәлиханов атындағы Тарих және этнология Институты директорының ғылыми жұмыстар бойынша орынбасары, т.ғ.к., доцент)
З.А. ДЖАНДОСОВА
(т.ғ.к.)
XVI ҒАСЫРДАҒЫ ҚАЗАҚСТАН ТАРИХЫНА ҚАТЫСТЫ ЖАҢА ДЕРЕК: ЗЕРТТЕУДIҢ АЛДЫН АЛА НӘТИЖЕЛЕРI
‘ĀЛАМ-ĀРĀ-ЙИ ШĀХ ИСМĀ‘ŪЛ
Түйін
Жұмыста XVI ғасырдағы Қазақстан тарихына қатысты парсы тілінде жазылған ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл еңбегінен алынған деректер ғылыми айналымға енгiзiледi. Аталып отырған еңбек авторы белгісіз, еңбек Сефевидтiк тарихнамаға жатады. Жұмыста Қазақ хандығының Қасым-хан заманындағы көрші мемлекеттер мен халықтармен ара қатынасын, қазақ мемлекеті туралы көзқарастарын білдіретін тарихи дереккөз зерттеуiнiң алдын ала нәтижелерi жасалып, ‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл еңбегінен аудармалар келтірілген.
Түйін сөздер: Қазақстан, қазақтар, Иран, Сефевидтер, жазбаша деректер, Чингизиттер, Джучидтер, Шибанидтер, Жошы Ұлысы, Қазақ мемлекеттi, Қазақ хандығы, Қасым хан, Исмаил-шах, өзбектер.
N. A. ATYGAYEV
(Institute of History and Ethnology named after Ch.Ch. Valikhanov,
Deputy Director on Science, Candidate of Historical Sciences,
Associate Professor)
Z.A.DZHANDOSSOVA
(Candidate of Historical Sciences)
THE NEW SOURCE ON THE HISTORY OF KAZAKHSTAN
OF THE XVI CENTURY:
THE PRELIMINARY RESULTS OF STUDYING
THE ‘ALAM-ARA-YI SHAKH ISMAIL’
Summary
In this paper the author is introducing to scientific turn the material of the little known writing 'Alam-ara-yi Shakh Ismail' (in Persian) on the Kazakhstan's history of the XVI century. The writer of this work is unknown, and the source is related to Sefevid historiography. In the present paper the preliminary results of this historical sources' studying are shown. Some translations-extractions from 'Alam-ara-yi Shakh Ismail' are given (the ones that reflect relations of Kazakh Khanate of Kassym Khan period with neighbour people and states, and ideas of neighbours about the Kazakh state).
Keyword: Kazakh, Iran, Sefevids, written sources, Chingissids, Juchids, Shibanids, Juchi Ulus, Kazakh statehood, Kazakh Khanate, Kassym Khan, Ismail Shakh, Uzbeks.
Н.А. АТЫГАЕВ, к.и.н., доцент, зам. директора по научной работе Института истории и этнологии им. Ч.Ч. Валиханова,
З.А. ДЖАНДОСОВА, к.и.н.
[1] Далее в тексте источника Туркистан определяется как «все пространство от берегов реки Джайхун до Кипчакской и Багланской степи» [‘‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, 1384/2005,c. 411].
[2] Шибанид ‛Убайдаллāх-султан, он же ‛Убайдаллāх-хан (1484–1539), правитель Бухары (1513–1539), бухарский хан (1512–1539, формально с 1533), сын брата Мухаммада Шайбāнū-хана Махмŷд-султана
[3]Шибанид Мухаммад-Тūмŷр-султан (ум. 1514) – младший бухарский хан (1507–1513), правитель Самарканда (1510 – 1512, 1513 – 1514), Герата (1513), сын Мухаммада Шайбāнū.
[4] Шибанид Джāнūбек-султан (ум. 1529) – правитель Ферганы (1512), Миянкалы (1512 –1529), внук Абŷ-л-Хайр-хана.
[5]Наджм ас-Сāнū (наст. имя Йāр Ахмад Хŷзāнū) – иранский полководец, погибший во время похода кызылбашской армии на Бухару, в 918/1512, по версии нашего источника – от руки Шибанида ‛Убайдаллāх-хана. [‘Āлам-āрā-йи Шāх Исмā‘ūл, 1384/2005, c. 440].
[6]Чин и Мачин – представление средневековой персидской географии о Китае и странах, лежащих «дальше Китая». Идиоматически выражение означает «край света». Следовательно, эту экспрессивную фразу не следует понимать так, что китайский император был вассалом Кāсим-хана. Она может быть интерпретирована так: Шибаниды считают власть Кāсим-хана огромной, а его авторитет – выходящим далеко за пределы Степи, которой он правит. «Бежать в Чин и Мачин» тоже значит – «спрятаться куда подальше».
[7]Явно имеется в виду Мухаммад-Тūмŷр-хан, сын Шāхūбек-хана (прим. издателя)
