Накануне Наурыза портал Qazaqstan Tarihy опубликовал отрывок из отчета путешественника Роберта Кер Портера о путешествии в Персию по приглашению персидского принца Аббаса-мирзы (шаха Аббаса Великого) куда он отправился в августе 1817 года. В частности, он рассказал о том, как праздновали Новруз байрам в Тегеране. Некоторые отрывки его «Путешествия по Грузии, Персии, Армении, Древней Вавилонии, 1817-1820 годы» были опубликованы в газете «Санкт-Петербургские ведомости», №18 за 23 января 1834 года и №19 за 24 января 1834 года.
На фото: Тегеран, 1820 год. Рисунок Роберта Кер Портера. Источник: Royal Academy of Arts
Праздник Нового года известен у персов под именем Новруз. Его происхождение связано с именем царя Джемшида, потомка Ноя и четвертый из поколения Ноева внука – Каиомуэса. Празднование Новруза продолжалось шесть дней. В эти дни Царь раздавал награды вельможам, ученым и художникам, сам принимал поздравления, народ предавался увеселениям и забавам.
По словам Портера, накануне праздника, Шах рассылал гостям платья, шали и другие вещи, в которых они должны были прийти на аудиенцию, во дворец.
Возвестили прибытие Шахова семейства. Старшие сыновья его вошли первые с той стороны, где мы находились. Аббас-Мирза оборотился налево и стал по правую сторону Трона. За ним вошли его братья и заняли место подле нас, друг за другом: старшие впереди, а младшие позади. Малолетние Принцы зашли с другой стороны бассейна и расположились в один ряд. Одежда их отличалась необыкновенным великолепием. Платья их были из золотой ткани, и у каждого из-за кашемирового кушака выставлялся оправленный дорогими камнями кинжал. Поверх золотой одежды надеты были на них столь же драгоценные шубы, опушенные и подложенные самыми редкими мехами, а на головах шапки из шалей, свернутых в виде шурбанова. Почти у всех были украшенные большими рубинами и изумрудами зарукавья, простиравшиеся от кисти по самый локоть.
Красота сих Принцев еще более поразила нас, нежели блеск их одежды; между ними не было ни одного, который не заслуживал бы вполне названия красавца. Отменно правильный очерк лица, большие голубые глаза, полные приятного огня, благородное выражение, ловкость в приемах, все в них было достойно удивления.
В некотором отдалении от дворца стояли ряды почетных особ, в числе коих находились муллы, астрологи и другие Персидские ученые, которых темного цвета одежда составляла самую разительную противоположность с блеском предметов их окружавших; в этих рядах не слышно было не только шума, но даже шороха, и каждый с молчанием и подобострастием ожидал появления Монарха. Вдруг гром ста пушек сопровождаемый пронзительным звуком труб, и смешанных восклицаний возвестил о прибытии Его Величества в цитадель. К этому оглушительному шуму присоединился еще ужасный рев двух, нарочно приученных к сему слонов.
Шах вошел в зал с левой стороны и важно приблизился к трону. Он воссел на него с такою непринужденностью и величием, что невольно поразил меня удивлением. В эту торжественную минуту я видел в нем истинного Монарха, стоящего выше других людей. Голова его была покрыта тиарою, которой вид имел некоторое сходство с трехъярусною короною древних Персидских Царей. Тиара сия была осыпана алмазами, жемчугом, яхонтами, изумрудами и проч., которые при каждом движении его, блестели подобно огненным искрам и отливались бесчисленными радужными цветами. К передней части Короны были прикреплены алмазными застежками черные перья; одежда его состояла из золотой ткани, усыпанной также драгоценными камнями, а на шее висели две нитки крупнейшего жемчуга, подобного которому конечно нигде найти невозможно. Но великолепие зарукавьев и кушака его превосходило все прочее. Они горели как жар, при каждом отражении на них солнечных лучей, и по истине достойны тех наименований, которые каждому из них исключительно предоставлены. Зарукавье правой руки называется «гора света», а левой – «море блеска». Все сии драгоценные алмазы были приобретены Надир-Шахом и поступили в собственность Короны, с того времени, как он, разорив Дели, покорил одиннадцатого монгольского владельца Магомед-Шаха и все провинции Индостана, лежащие к Северу от Инда, присоединил к Персии.
Знаменитого Трона, доставшегося Шаху-Надиру от монгольского государя, мы невидали, ибо в сей день был поставлен Трон Фушшег-Али-Шаха, более приличный предстоявшему торжеству. Как символ мира, он был сделан из совершенно гладкого белого мрамора, и возвышался только на несколько футов от полу. Поверхность его была покрыта шестью шалями и золотой парчою, и на сем-то возвышении восседал по восточному обычаю Шах, облокотившись спиной на подушку, покрытую жемчужною сеткою. Внутренность зала была изукрашена живописью, позолотою, скульптурными изображениями и зеркалами, которые в тысячи разнообразных видах отражали рассеянные повсюду богатства. Сосуды с розовой водою наполняли зал усладительным запахом.
Во время шествия Персидского Властелина к Трону все собрание пало ниц и оставалось в сем положении до тех пор, пока он сел. Непосредственно за сим воцарилось глубокое молчание и мгновение сие было поистине торжественно. Можно было слышать легчайший шорох листьев и самое отдаленное журчание фонтанов.
Бездейственность сия продолжалась более минуты и я воспользовался сим временем, чтобы рассмотреть Шаха. Лицо его было отменно бледно и уподоблялось изваянию из белого мрамора; но правильные черты одушевлялись черными, огненными глазами; черная как смоль борода его спускалась почти до самого пояса, за которым блестел дорогой кинжал. Вдруг посреди торжественного молчания сего слух мой поражен был голосом мулл и астрологов, которые заговорили все вместе, перечисляя громогласно титулы, владения, славные подвиги великого своего Монарха и выхваляя его мужество, щедрость и могущество. Как скоро они замолчали, все снова пали ниц и снова водворилась прежняя тишина.
По прошествии полутора минут начал говорить сам Шах. Действие речи его было удивительно; голос его казался исходящим из недр земли и был выразителен и торжествен. По окончании речи, он подал глазами знак Капитану Виллоку, Посланнику Его Британского Величества и мне, чтобы мы приблизились к Трону, и, смягчив несколько голос, стал говорить с нами и изъявил мне особенное удовольствие свое на счет прибытия моего в его владения.
Удовлетворив вопросам Шаха мы возвратились на прежнее место. Немедленно за сим поднесли нам сосуды с шербетом и серебряное блюдо, наполненное мелкими золотыми и серебряными монетами. Следуя примеру моего друга, я принял с благодарностью сей знак щедрости Персидского Монарха и наполнил монетами карманы.
По окончании взаимных поздравлений Монарха и его знатнейших подданных, Главный Палач уведомил приставленного к нам непременного вожатого, что на сей день все кончилось, и мы тем же порядком отправились назад, с тою только разницею, что зной был еще томительнее, а теснота несноснее.
Празднество продолжалось шесть дней. Каждый вечер оканчивался потешным огнем, а утро Шах посвящал приему различных подарков от своих сыновей, от правителей областей царской крови, от министров, ханов и проч. Подарки сии представляются Его Величеству в виде подати; они состоят обыкновенно из золотых тканей, шалей, и сему подобных драгоценных товаров. Меня уверяли, что сумма, составляемая сею податью, неимоверно велика и что оная с каждым годом возрастает. Один из шести дней обыкновенно предоставлен конскому ристанию; не знаю, по какой причине, на этот раз оное было отменено.
