Каким было скотоводство в соседних регионах Сибири

П.П. Семенов-Тянь-Шанский отмечал, что климат Западной Сибири печально отражался на скотоводстве в регионе: «Тысячи голов погибали от голода во время глубокоснежных зим и особенно гололедиц. Всю зиму скот ходил полуживым от холода и голода, питаясь сплошь и рядом полугнилой соломой, снятой с крыш, а то и посоленным навозом, и представлял поэтому из себя благоприятную почву для распространения всяких заболеваний; крайнее изнурение скота и питание всяким гнильем признаются главной причиной огромного распространения здесь эпизоотий, истреблявших ежегодно в пределах Западной Сибири десятки тысяч голов». В период с 1844 по 1868 гг. в одной Тобольской губернии погибло до 350 тысяч голов, а за одно четырехлетие с 1883 по 1886 гг. - более 140 тысяч голов скота, павшего от эпизоотий. В Томской губернии за трехлетие 1860-1863 гг. пало более 150 тысяч голов, а один 1884 год унес 215 тысяч голов. Но все эти числа, конечно, были гораздо ниже действительных. Отсутствие ухода отразилось на самом качестве пород сибирского скота, а при сибирских условиях скотоводство не могло создать ни крепких лошадей, ни молочных коров.

Несмотря на это, скотоводство, распространенное по всей Западной Сибири, удерживало за собой роль главного источника благосостояния населения только на юго-востоке Алтая и на крайнем северо-западе Тобольской губернии, т.е. в пределах калмыцких и самоедских кочевок. В земледельческом районе оно служило только подспорьем земледелию, запасным фондом для пополнения тех дефицитов, которые образовывались в крестьянском хозяйстве при плохих урожаях хлебов, и достигало больших размеров там, где недостаток пахотной земли в летнее время освобождал большую часть рабочих рук и где вместе с тем плохое качество земли заставляло крестьян искать дополнительные источники существования. Но главное значение при этом играло и количество пастбищ и покосов. Так, в Тобольской губернии скотоводство было наиболее развито в степных местностях Тюкалинского округа, в Томской – в степях Каинского и причулымских местностях Томского округов (все это – местности, где земледелие поставлено в сравнительно плохие условия), а затем в богатых пастбищами Барнаульском и Бийском округах. Из северных районов по развитию скотоводства заслуживают внимания северные части Туринского и Тобольского округов. В других местах северо-запада оно было развито крайне слабо. На самом севере, правда, скотоводство являлось даже главным средством существования, но сам характер его там менялся (оленеводство и отчасти собаководство).

Резкого преобладания какого-либо одного вида скота в Западной Сибири не было, но тем не менее только в очень немногих районах все они разводились в одинаковой пропорции. В Томском и Барнаульском округах было больше лошадей, чем другого домашнего скота, в Тюкалинском, Каинском, Ишимском и Тарском – овец, а в Ялуторовском, Курганском и Тюменском – рогатого скота. В Бийском округе, в пределах горного Алтая, в юго-восточной части преобладало овцеводство, в юго-западной – крупный скот и лошади. Его общее распределение выглядело следующим образом:

В общем, несмотря на внушительные абсолютные цифры, скотоводство в Западной Сибири было развито в очень скромных размерах, далеко не соответствовавших количеству пастбищ и сенокосных угодий. Среднее количество приходившихся на двор голов рабочего скота было значительным только с первого взгляда, пока не была принята в расчет большая трудность сибирских почв, непременно требовавшая нескольких лошадиных сил. Притом все наличное количество далеко неравномерно распределялось между дворами. В горнозаводских районах сплошь и рядом можно было встретить большие поселки, где процент безлошадных дворов поднимался до 20 и даже 45% (Зыряновское, Гилевка Нижне-Кулундунской в., Котино Ильинской).

Породами своего скота Западная Сибирь похвастать не могла. Лошади были выносливы и быстры на бегу, но малорослы и слабы. Только в Притомском крае издавна выработалась порода сильной и выносливой извозной лошади, не отличавшейся быстротой бага. Рогатый скот был также мелок, довольно тощ и давал небольшой удой. Овцы давали очень мало сала, а шерсть была плохого качества, хотя в степных районах быстро распространялась овца казахской курдючной породы, дававшая до пуда сала. Впрочем, с улучшением ухода и питания местные породы улучшались. Переселенцы, заведшие теплые хлева для скота и обставившие его более заботливым уходом, во многих поселках в короткое время настолько улучшили местную породу, что старожилы стали им давать скот на вскорм. На Алтае переселенцами разводились лошади «орловской» породы (битюги), длиннохвостые, рослые, с хорошей шерстью овцы и порода чухонских свиней. Были даже отдельные попытки завести рысистых лошадей и образцовые фермы, делались даже удачные опыты приготовления силосованного сена (д. Ерма в Бийском округе): скошенную траву сметывали в громадные ямы, и во время складывания солили, добытая из ям зимой, она имела все качества свежескошенной травы. Цены на крестьянскую лошадь колебались обычно в пределах 12-25 рублей, а за годную для почтовой гоньбы лошадь брали 45-50 рублей. Цена коровы среднего возраста была от 9 до 15 рублей.

Лишний в домашнем хозяйстве скот держался главным образом на убой, ради сбыта кожи, сала и мяса. Вообще самостоятельного промышленного значения скотоводство земледельческого района Западной Сибири почти не имело. Только на юге Тобольской губернии – в Тюкалинском и отчасти в Тарском округах - многие занимались как разведением лошадей и овец для продажи, так и в особенности закупкой в казахских степях гуртов рогатого скота и баранов, которые обычно паслись в течение лета на свободных пастбищах южных округов. Общее число этого закупного скота достигало 250 тысяч голов. Небольшая его часть раскупалась на месте для пополнения местными хозяевами своего хозяйственного инвентаря, часть (около 80 тысяч голов) живьем отправлялось в пределы европейской части Российской империи. Остальная масса забивалась с наступлением холодов. Из продуктов убоя мясо сбывалось главным образом на уральские заводы, частью – по железной дороге в Россию, а сало и кожи шли на центральные рынки европейской России. До проведения железной дороги спроса на высшие сорта мяса почти не было, и крестьянину не было смысла улучшать свой скот и тем неизбежно повышать стоимость его содержания. Железная дорога, вызвавшая усиленный экспорт мясных продуктов на отдаленные рынки, предъявлявшие более строгие требования к качеству скота, дала первый толчок к изменению дела. Другой, более сильный толчок к улучшению условий содержания скота и его качества, был дан маслоделием.

Важным продуктом сибирского отпуска было масло. Масло обычно выделывалось сметанное и в продажу шло не в свежем виде, а засоленным. Раз или два в год его скупали прасолы, перепродававшие оптовым торговцам. Последними уже в топленом виде, в количестве от 300 до 350 тонн пудов оно сбывалось на Нижегородскую ярмарку, в Москву и Петербург. Пуд продавался на месте в среднем по 6 рублей и для своего приготовления требовал около 32 пуда молока, причем каждый пуд последнего оплачивался 18 и 19 копейками. Проведение великого Сибирского пути дало возможность Западной Сибири принять участие в производстве более нужного молочного продукта, именно сливочного масла. Уже в 1894 году здесь открылись первые два маслодельных завода, произведшие до 400 пудов сливочного масла. Выгодность дела и незначительность затрат на него были оценены другими предпринимателями, и в следующем году возник целый ряд новых заводов, а количество производства повысилось до 5 тонн пудов. В 1897 году в одной Тобольской губернии было выработано более 72 тонн пудов, а в 1899 году - более 120 тонн. Необыкновенно быстрый рост дела объяснялся неоспоримыми экономическими выгодами. Несмотря на то, что оплата пуда молока повысилась с 18 до 30 копеек и даже больше, производство все-таки давало предпринимателю от 0,5 до 3 рублей прибыли на пуд. Районом особенно значительного производства сливочного масла являлись Курганский, Тюкалинский, Ишимский, Ялуторовский и Тарский округа Тобольской губернии, Каинской и Барнаульский - Томской.

В 1899 году положение маслоделия представлялось в следующем виде:

Все маслодельные заводы Западной Сибири делилось на три типа: артельные, частно-предпринимательские, обрабатывавшие собственное молоко, и обрабатывавшие сборное молоко. В первых двух случаях, когда поставщик молока являлся лицом, заинтересованным в качестве продукта, в переработку шел материал несравненно лучшего качества, чистый, свежий и вполне однородный. Иное положение было у заводов, перерабатывавших скупное молоко, каких было громадное большинство. Население, заинтересованное только тем, чтобы больше доставлять на завод молока, начинало приносить снятое, разбавленное водой и собранное от нескольких удоев. Быть строгим в приемке молока в виду огромной конкуренции между заводами во многих случаях значило лишиться поставщиков и остаться без дела. Вследствие этого получаемый продукт был низшего качества: в масле встречались недостатки вкуса - горечь, салистость, отзыв растительным или рыбьим жиром. Техника маслоделия терпело много ущерба от недостатка подготовленных маслоделов и от дурного помещения: молоко, и в особенности сливки и масло, были очень восприимчивы к разным запахам. В плохо устроенной, грязной маслодельне нельзя было приготовить хорошего, ароматного масла, а большинство маслоделен с этой стороны было обставлено неудовлетворительно. Вот как описывал общее положение в Каинском округе управляющий Александринской сельскохозяйственной фермой в отчете за 1899 г.: «Приготовление сливочного масла для экспорта заграницу продолжает развиваться с лихорадочной поспешностью: фирмы, торгующие принадлежностями молочного хозяйства, не могут наготовиться сепараторов и посуды на многочисленных новых предпринимателей. Вместе с увеличением количества предпринимателей развилась конкуренция между ними, вследствие чего цены на молоко поднялись зимою до 45 коп. за пуд... Нельзя сказать, чтобы, развиваясь количеством, маслоделие развивалось и качеством. Большинство заводов, поставленные в очень тесных помещениях-амбарах, разных пристройках, содержатся грязно.... случалось, что глина с покрытого от сырости плесенью потолка падала в масло... В мастерах чувствуется такой недостаток, что на многих заводах их заменяют простые рабочие, проработавшие иногда всего несколько месяцев с мастером на заводе».

Эта характеристика в большей или меньшей степени была схожа и для других округов. Только в Курганском районе техника стояла выше. В зависимости от этого и качество курганского масла была выше каинского. Здесь было больше мастеров с технической подготовкой, было много латышей и немцев из Прибалтийского края. Распространению маслоделия мешало отчасти невежество населения, среди которого распространялись мнения, что молоко грех мучить на машине. Еще гораздо более успех молочного хозяйства парализовался неисправностью железных дорог, небрежно относившихся к охране продуктов и к их своевременному доставлению. Вагоны с маслом при сильной жаре подолгу оставались в ожидании очереди под палящим солнцем, доставка запаздывала на четыре и пять дней. При такой постановке вагоны-ледники приносили мало пользы, да и находились часто в жалком состоянии. Сибирский маслодел много терял, не имея непосредственных сношений с Англией, куда направлялся сибирской экспорт. На долю датских экспортеров-посредников перепадала львиная доля барыша. В борьбе с недостатками маслоделия большую услугу приносила деятельность командированных в Сибирь инструкторов и сельскохозяйственные фермы, которые входили в соглашение с торговыми домами и принимали на себя обязанность сортировки и переработки доставляемого первым масла.

Быстрое развитие в Западной Сибири маслоделия дало неожиданный и более сильный, чем все случайные нововведения переселенцев, толчок развитию скотоводства. Население, заинтересованное в содержании молочного скота, обращало уже большое внимание на улучшение его качества. В районе развития маслоделия начинали строиться теплые помещения, появлялся заботливый уход за скотом, делались попытки к улучшению качества кормовых средств. Из их числа исчезал не только камыш и старая, гнилая солома, но даже простая, свежая трава. Для зимнего кормления скота вводили поздние посевы овса на сено, скоту начинали давать мучную посыпку и делали опыты травосеяния. Массовое распространение улучшенного кормления тормозилось незнакомством крестьян с кормовым значением различных отбросов хозяйства и с техническими приемами подготовки корма. Развитие маслоделия сообщило совсем другое направление скотоводству: откармливание на убой, бывшее исключительной целью скотопромышленников, уступило место молочному хозяйству. Спрос на дойный скот сильно возрос, возникли даже специальные рынки молочного скота (с. Черновское Курганского уезда). Для удовлетворения же домашней потребности в мясе стали больше держать свиней. «Обрат», получаемый с маслоделия, поступил на завод для откармливания телят, свиней и домашней птицы. Отрицательную сторону утилизации в качестве кормового средства этого отброса при маслоделии был риск распространения через него эпидемических заболеваний скота, но это неудобство было легко устранить, предлагая этот отброс в прокипяченном или смешанном виде, как это (Рис. 299, справа) и делалось в большинстве случаев крестьянами. Доходное молочное хозяйство дало возможность поправиться многим разоренным семьям и доставляло поддержку в районе своего распространения крестьянскому населению.

Важная роль в улучшении пород скота принадлежала устраиваемым в разных местах случным пунктам, снабжаемым лучшими породами производства. Но та же Сибирская железная дорога, которая вызвала к жизни новый вид промышленной утилизации скотоводства, нанесла сильный удар другому промыслу, уже давно существовавшему и процветавшему в Сибири.

Просматривая таблицу об обеспеченности жителей Западной Сибири скотом, нетрудно заметить, что коневодство в ней существовало независимо от земледелия и что по богатству лошадьми округа располагалось в ином порядке, чем по величине средней запашки. Зависело это от того, что кроме земледелия работа лошадей имела выгодное применение в извозе, особенно развитом по линии Московского тракта. Главное значение приобрел здесь дальний товарный извоз, организация которого имела чисто капиталистический характер и сосредоточивалась в руках нескольких крупных фирм. Последние сдавали кладь подрядчикам, которые уже договаривали отдельных возчиков (связочников). Несмотря на обычное у подрядчиков обсчитывание при расплате со связочниками, с которым последним приходилось мириться из боязни совсем потерять заработок на будущее время, и на крайне невыгодный для возчиков обычай выдавать им часть провозной платы (20-30%) недоброкачественным товаром, связочники все же зарабатывали до 50-60 рублей на лошадь в зиму. Но с 1880-х годов, с развитием по рекам Западной Сибири пароходства, провозная плата за товар стала быстро падать, а вместе с ней понизилась и доходность промысла. Особенно сильный ущерб нанесло развитие пароходства занимавшемуся извозом населению Каинского, Томского и Мариинского округов. Но все же пароходство, продолжавшееся только пять месяцев в году, не могло окончательно убить извозного промысла. Зарабатывая в лучшем случае всего от 20 до 25 рублей на лошадь в зиму, крестьяне продолжали заниматься промыслом в виду того, что в зимнее время нелегко найти себе другое занятие, и что вследствие пятимесячной отлучки лошадей и самого возчика получалась значительная экономия в припасах. Окончательный удар извозному промыслу нанесло проведение железной дороги, совершенно или почти совершенно прекратившее промысел в районе его наибольшего развития. Вместе с товарным извозом пришли в упадок и все сопутствовавшие ему заработки: доставка обозам пропитания (дворничество), перевозка от станций до станций срочных товаров, следовавших на переменных лошадях, замена усталых лошадей в обозе, разгрузка и перегрузка при замерзании рек или порче дорог и пассажирский извоз разнообразных видов. Вследствие этого притрактовому населению все более и более пришлось сосредоточиваться на земледелии. Но кроме главного Московского тракта извозный промысел занимал также и значительную часть населения, расположившегося вблизи второстепенных торговых трактов. Проведение железной дороги могло оживить товарное движение по этим дорогам. Особенно сильная и постоянная потребность в перевозочных средствах ощущалась в Барнаульском и Бийском округах, где извозом занималось до 4 тысяч человек. Главная часть возчиков была занята перевозкой руды и угля на кабинетские заводы и хлеба на пристани. B Тобольской губернии извоз давал значительные заработки населению Ирбитско-Туринского, Тюменско-Ирбитского и Тюменско-Тобольского трактов.

Роль главного источника благосостояния скотоводство играло у коренного населения горного Алтая. Наиболее богатыми скотоводами было инородческое население юго-восточных, пограничных с Китаем окраин (по системе реки Чуи и у южных берегов Телецкого озера), а также северных склонов юго-западного Алтая (по системам рек Чарыша и Катуни в их верхнем течении). Сюда в меньшей степени проник переселенческий элемент, и потому благосостояние алтайца еще не успело пошатнуться (здесь приходится еще на душу в среднем в первом районе 42 и во втором 40 голов скота в переводе мелкого на крупный). По правую сторону Катуни и ее притокам с этой стороны севернее Чуи приходилось уже только 20 голов на душу, а по системе Бии (черневой район) - только 10 голов. В характере скотоводства между отдельными районами замечалась значительная разница. В то время как в Чуйском районе преобладал мелкий скот (108 тысяч голов против 12 тысяч рогатого и 18 тысяч лошадей), в юго-западном Алтае преобладал крупный рогатый скот и лошади (98 тысяч голов мелкого против 57 рогатого и 92 лошадей). Крупный скот преобладал в остальных районах. Отличительной чертой инородческого скотоводства являлся крайне небрежный уход за скотом. Сено заготовлялось для скота в самых незначительных размерах. В среднем на голову крупного скота приходилось в юго-восточной части Алтая немного более копны (1,2), в юго-западной части горного Алтая - от 4 до 6 копен, по правому берегу Катуни - 13 копен, а в черневом районе - даже 26 копен. Обычно скот сам добывал себе пищу, а прикармливали только изнуренных. При таком положении дела достаточно сколько-нибудь более снежной зимы, поздней весны или гололедицы, и скот начинал валиться тысячами. Под влиянием русского элемента заготовки сена начинали увеличиваться, особенно после памятного для скотоводства 1896 года. Теплых и защищенных от вьюги и мороза загонов для скота инородцы не строили и только ягнят и маленьких телят забирали в юрты, где и помещали их в особых ямах и срубах. Для надзора за скотом ими нанимались особые пастухи, или же хозяева сами время от времени (иногда всего раза три в неделю) наведывались в те места, где пасся скот. Доение скота у алтайцев происходило только летом. При этом телят пускали к маткам лишь до мая. Средний удой в весенние и летние месяцы составлял 0,5 ведра в день. Кроме рогатого скота алтайцы доили также кобыл. Овец и коз доили мало, обычно только тогда, когда было недостаточно коровьего молока.

Из сливок делали масло, а снятое молоко шло на «араку». Творогообразный же остаток, получаемый после выпаривания араки, шел на приготовление своеобразных алтайских сыров. Шерсть овец шла на приготовление кошмы, тонкой, неровной и вообще весьма плохого качества. Мясо заготовлялось впрок путем провяливания на солнце или копчения.

Как на особые отрасли скотоводства нужно указать на мараловодство, оленеводство и собаководство. Из них первые два вида носили отчасти промышленный характер. Разведение в качестве домашнего животного марала было распространено в пределах горного Алтая (главным образом около реки Коргона и в долинах правых притоков Бухтармы, а также на реке Коксу). У маралов ценились главным образом рога, получаемые от самца, которые спиливались. Операция эта производилась около Петрова дня (29 июня), когда рога достигали наибольших размеров, были покрыты шерстью и наполнены кровеносными сосудами. Спиливание причиняло мучения маралу, и он долгое время потом чувствовал себя больным и дрожал при приближении хозяина. Спиленные рога варили в воде с солью, чтобы предохранить от разложения, и продавали скупщикам от 5 до 9 рублей за фунт, которые в свою очередь сбывали их в Китае уже по 25-35 рублей за фунт, где они ценились, как целебное средство. Так как средний вес мараловых рогов колебался от 10 до 20 фунтов, то марал давал крестьянину от 60 рублей. Из кожи марала кроме того приготовлялась прекрасная замша. Несмотря на такую значительную выгоду, мараловодство развивалось медленно, так как животное с трудом привыкало к жизни в неволе и недолговечно (12-15 лет), а между тем условия для приручения марала становились все менее благоприятными в виду быстрого уменьшения этих животных, нещадно истребляемых охотниками.

Для севера Западной Сибири олень был неоценим по той громадной и разнообразной пользе, которую он приносил, доставляя не только пищу и одежду, но и будучи незаменимым средством передвижения. Сравнительно с лошадью он был очень слабосилен, но зато ему не нужны проложенные дороги, которых не существовало в северных пустынях. Благодаря своим широким копытам и сравнительной легкости он не проваливался в снегу. До второй половины XIX века оленеводство на севере Сибири совсем не имело промышленного значения: самоеды и остяки держали оленей только потому, что они давали им не только средство передвижения, но пищу, одежду и кров (его шкурами покрывался чум). Только с появлением зырян впервые стали разводиться стада оленей с промышленной целью. Мясо их поставлялось в Березов и Обдорск и в другие северные населенные центры, а кожа отправлялась за Урал, оттуда же в полуобработанном виде заграницу, откуда возвращалась в Россию уже в виде перчаток и обработанной замши.

Остяку-рыболову оленя заменяла отчасти собака, служа и вьючным животным. Их было две породы: одна имела вид гончей, от которой отличалась только слишком острым, шипообразным окончанием верхней и нижней челюсти, необычной поджаростью стана и особым лаем - тонким и слабым, похожим на стон больного ребенка. Другая же принадлежала к породе овчарок.

Страшными бичами сибирского скотоводства являлась чума и сибирская язва, почти ежегодно свирепствовавшая здесь. Особенно сильному их распространению, кроме плохого питания скота, способствовало полное отсутствие санитарных предосторожностей. Кожи павших от эпизоотий животных снимались и шли в продажу, далеко разнося заразу. Трупы павших животных оставляли в поле или зарывали вблизи источников питьевой воды. Приглашенные для лечения знахари обычно собирали и здоровый, и больной скот в один табун для производства над ним своих лекарственных приемов. Заболевшее животное неохотно отделялось от здоровых. Ни в одной деревне не находилось такой телеги, на которой можно было вывезти трупы и нечистоты из-под них не заражая жидкостями дороги. Невежество населения и его недоверие к ветеринарному надзору поддерживались разными коновалами и знахарями. Наблюдения удостоверяли, что чума всегда являлась заносной гостьей и чаще всего приносилась гуртам пригоняемого из среднеазиатских степей скота в Тюкалинский и Змеиногорский округа. Сибирская же язва иногда зарождалась и вследствие некоторых климатических особенностей (в местностях с болотистой торфяной почвой) в пределах Западной Сибири (Каинский округ).

Другим значительным тормозом развития скотоводства была неустойчивость земледельческого хозяйства в Западной Сибири и отсутствие продовольственных запасов. В периоды частых недородов крестьяне «проедали» скот, начиная с менее необходимого в хозяйстве и доходя до продажи последней коровы и лошади. Процесс нового приобретения скота на место «проеденного» шел не так быстро.