В начале 1908 года земельная комиссия при мусульманской фракции Государственной Думы Российской империи выработала законопроект земельного устройства казахского населения степных областей, который предполагалось внести в Думу летом того же года. Согласно этому законопроекту предполагалось систематизировать землеустройство казахов Степного края. Главным образом, это касалось установления основных положений, которыми должно было определяться казахское землепользование, как со стороны правовой, так и в смысле его размеров. Между тем, 8 мая 1908 года в журнале «Сибирский вопрос» вышла статья «Мусульманский аграрный проект и его принципы», автор которой раскритиковал инициативу мусульманских депутатов. Портал Qazaqstan Tarihy расскажет о том, какие пункты мусульманского аграрного законопроекта 1908 года вызвали критику среди пишущей братии
Как пишет сибирская пресса, в 1908 году на очередь ставился вопрос об основах благосостояния трехмиллионного трудового населения. Более того, речь шла о практических мероприятиях, от характера которых в огромной степени зависело все будущее казахов, весь их хозяйственный уклад. Поэтому логичен интерес правительства к законопроектам, имевшим непосредственное отношение как к казахскому землевладению, так и к казахскому землепользованию. В этой связи особый интерес возбуждал мусульманский законопроект, даже несмотря на то, что в правительственных кругах Российской империи были течения, весьма неблагоприятные для какого бы то ни было землеустройства в степи. Представители этого течения утверждали, что «землеустройство является преждевременным в Сибири».
Согласно мусульманскому законопроекту, его применение в полном объеме предполагалось только в северных уездах Степного края, в южных же он планировался применяться только к «отдельным хозяйственным общинам кочующих киргизов… если они пожелают вести скотоводческо-земледельческое хозяйство». Сибирская пресса критиковала этот пункт законопроекта за то, что он предполагал, что подчинению казахов южных регионов определенному наделу должно предшествовать их пожелание обратиться к земледелию. Другими словами, только насильственный переход казахов к земледелию осуществит надежды российского правительства о широкомасштабной колонизации казахской степи. Иные способы, по словам автора, «явились бы тормозом к переходу киргизского населения от число скотоводческого хозяйства к земледельческому».
Сибирская пресса утверждала, что на каких бы основаниях ни производилось поземельное устройство, какие бы принципы ни были вложены в него, оно имело бы своим последствием сокращение площади казахского землепользования, введение его в более тесные и определенные границы. Поэтому они считали сомнительным тот факт, что казахи были бы заинтересованы в сокращении своего землепользования. Продолжая эту мысль, они утверждали, что «если поземельное устройство, подчинение каждой данной общины определенному наделу, сопровождающееся уменьшением площади ее землепользования, будет поставлено в зависимость от выражения этой общиной желания заняться земледелием, то наперед можно сказать, что в большинстве случаев киргизы такового желания высказывать не будут даже и тогда, когда в общине будет уже наблюдаться стремление к земледельческому промыслу».
Законопроект гласил, что к казахам северных уездов Степного края «предоставляется в собственность вся та земля, которую экспедиция Щербины признала необходимым оставить в пользование киргизов для поддержания их жизненного существования, с включением в состав этой земли 25% надбавки, в пользу чего высказалась та же экспедиция». Это одно основное положение законопроекта, другое изложено так: «отдельная киргизская хозяйственная община... наделяется землей на праве общинной собственности на местах нынешней оседлости, в размере, равном сумме земельных наделов, приходящихся на отдельное хозяйство данной общины по норме, выработанной экспедицией Щербины со включением 25% надбавки».
25-процентные надбавки вызвали недоумения у сибирской прессы. Они писали, что земельные нормы Щербины были рассчитаны не на скотоводческо-земледельческое казахское хозяйство, а на скотоводческо-кочевое. При том земельные нормы были экспедицией «рассчитаны не на земельный надел кочевника, а лишь на ограждение существующих форм кочевого хозяйства от изъятия необходимой для существования и необходимого развития их земли».
«Причем же тут, спрашивается, клятвенное обещание заняться земледелием, раз речь идет об этих нормах, о которых сам Щербина говорит, что «размер их взят значительно выше действительного, фактического» использования скотоводческим хозяйством? Да и можно ли серьезно и искренне говорить в настоящее время о земледелии киргиз, при определении норм их земельного обеспечения, когда даже в Кокчетавском уезде, т.е. самом земледельческом из остальных северных уездов Акмолинской и Семипалатинской областей, на 5 342 680 миллионов десятин земли, находящейся в пользовании киргиз, распахивается только 5 тысяч десятин, т.е. 0,1%. Правда, это было в 1896 г., когда экспедиция Щербины начала свои обследования Степного края; теперь этот % вероятно, значительно выше, и тем не менее он все-таки не может быть настолько большим, чтобы с ним нужно было серьезно считаться в вопросе земельного обеспечения кочевого населения, каковое составляет подавляющее большинство киргиз»
Автор статьи писал, что если еще можно было руководствоваться нормами Щербины (выработанными для ограждения существовавшего казахского хозяйства от разорения путем изъятия из их пользования земель) при определении нормы земельного надела для кочевников, то они не выдержали бы серьезной критики, если бы их применяли как нормы надела скотоводческо-земледельческого хозяйства казахов, для какового они оказались бы слишком большими. Конечно, если бы рассматриваемому проекту было суждено пройти в законодательном порядке, то они были бы понижены, что нанесло бы непоправимый ущерб всему казахскому хозяйству.
«Это было бы тем роковым ударом, который все хозяйство трехмиллионного населения поставил бы на край гибели: той земельной площади, которой, может быть, более чем достаточно для ведения скотоводческо-земледельческого хозяйства, будет слишком мало для скотоводческо-кочевого хозяйства, каким является в настоящее время типичное киргизское хозяйство, и если бы последнее было втиснуто в чрезмерно узкие для него рамки скотоводческо-земледельческого надела, то оно претерпело бы тот общий крах, после которого киргизское население вряд ли когда-либо оправилось бы. Киргизы нашего времени в своей подавляющей массе - скотоводы-кочевники, и этого нельзя ни на минуту забывать, когда речь идет об обеспечении их хозяйства земельным наделом. Земледелие едва-едва начинает пробивать себе путь в киргизском хозяйственном строе; что оно способно дать для киргизской народности, это покажет будущее, пока же приходится иметь дело не с ним, а с иными живыми хозяйственными формами, более экстенсивными, чем земледелие, и с живыми людьми, легкомысленное отношение к насущным интересам которых не только предосудительно, но и прямо преступно»
Говоря об исследованиях экспедиции Щербины, автор писал, что под его «нормами» имелось ввиду не земельный надел кочевников, а лишь охрану их хозяйственного строя от грубого разрешения его путем изъятия нужных казахам земель. Экспедиции нужно было ответить на вопрос: сколько можно изъять из казахского землевладения, или сколько оставить земли в казахском владении в целях переселения крестьян в Степной край, не разрушая существовавшего хозяйственного уклада казахов, не понижая общего их благосостояния. На этот вопрос экспедиция ответила своими нормами, выведенными из необходимой кормовой площади и для среднего скотоводческо-кочевого хозяйства казахов:
«Сделанные экспедицией расчеты грубы, схематичны, но своей цели они удовлетворяют. Боясь значительной погрешности в расчетах, которая могла вытекать из недостатка более детальных данных и на практике неблагоприятно отразиться на киргизском благосостоянии, экспедиция «накинула» еще те 25%, о которых упоминается в законопроекте»
Вместе с тем сибирская пресса согласна с тем, что дело обстояло бы иначе, если бы речь шла о наделе для кочевого скотоводческого хозяйства казахов. В этом случае в законопроект был бы введен принцип определения нормы надела в каждом данном случае, а именно, норма надела определялась бы в зависимости от кормовой площади, необходимой для среднего кочевого хозяйства, имевшего 24 единицы скота в переводе на лошадь. Такой надел, изменяясь в различных местах в зависимости от характера и качества кормовых площадей, был бы способен обеспечить казахское хозяйство в его скотоводческо-кочевых формах.
Автор статьи полагал, что этим законопроектом мусульманская комиссия думала закрепить за казахами нормы экспедиции Щербины, придав им характер надельных.
Впрочем, кое-какие положения мусульманского аграрного проекта все же «получили одобрение» сибирских корреспондентов. Дело в том, что мусульманская комиссия выдвигала общину как основную единицу, подлежавшую земельному обеспечению. Казахское народное землевладение и землепользование отлилось в общинные формы, а потому игнорирование их в вопросе о земельном обеспечении казахов было бы тем легкомыслием, которое свидетельствовало бы далеко не в пользу авторов законопроекта. В этом отношении мусульманская земельная комиссия стояла неизмеримо выше думской земельной комиссии, с легкостью расправившейся с общиной.
