Как возникло понятие «Тәңір» у древних шумеров, именовавших себя «Сак гиг», а также у предков древних тюрков, сейчас неизвестно. Возможно, что оно образовалось из двух понятий посредством ассоциативного сопоставления на каком-то подсознательно-интуитивном уровне. «Таң» — это рассвет, свет, утренняя заря. «Тән» — это тело, материя. «Тәң» — взаимопереход «Таң» в «Тән» и наоборот, т.е. взаимопереход энергии в материю и материи в энергию. «Тәңір» — причинная сущность созидательных и разрушительных процессов взаимодействия энергии и материи. «Тәңір» — это не телесное, не материальное явление, это невидимая, всепроникающая, вездесущая, всеведущая и все предопределяющая энергетическая сила, вселенский программатор.
Характеристика «Көк Tәңipi» как всеобщей универсальной творящей сущности показывает, что знатоки и истинные последователи учения «Яссы» могли принять одну-единственную религию, а именно ислам, поскольку в этой религии Аллах также ассоциируется с неведомой, непознаваемой созидательной энергетической силой, в отличие от других монотеистических религий, допускающих антропоморфизм. Истинные тенгрианцы никогда не согласились бы с версией о человекоподобии Бога. Не случайно многие протоказахские племена исповедовали христианство несторианского толка, не допускающее изображения Бога в человеческом обличье. Не случайно казахи, принявшие ислам, называют Бога не просто «Алла», а говорят о нем «Алла Tәңipi», подразумевая, что для них понятие «Аллаһ» совпадает с понятием «Тәңір».
Чингисхан был предельно веротерпимым человеком именно потому, что он был истинным тенгрианцем. Для него решающее значение имел сам принцип монотеизма, единобожья. Коль Бог — «Тәңір» один, считал он, то все «тропы духовности» неизменно ведут к нему.
Признавая уникальность Бога, не следует считать, что способ поклонения только лишь один. Формы выражения веры в Бога могут быть разными. Главное — чтобы все люди верили в одного Бога и не спорили по вопросу «чья вера лучше». В этом, по имению Чингисхана, и есть главная идейная опора общечеловеческого единства.
Коль скоро это так, считал Чингисхан, то человечество обязано стремиться к всеобщему единству: «На небе один Бог, на земле один Каган».
Но достигнуть такого единства оказалось нелегко. Главными помехами являлись непомерные алчность и властолюбие представителей рода человеческого. Объединить человечество, по мнению Чингисхана, могли лишь такие же самоотверженные личности, как он сам, неизменно верные принципу «жизнь дороже богатства, честь дороже жизни». Только подобные ему истинные «ар-ісі» способны верно служить делу «ақтық» — делу торжества справедливости. Чингисхан знал, что без справедливости единство недостижимо. Сам каган следовал древнему императиву: «Вождь служит элю, эль подчиняется вождю», означавшему, что избранный на курултае правитель посвящает всю свою жизнь делу беззаветного служения возглавляемому им народу, а народ, избравший правителя, обязан беспрекословно подчиняться его приказам, порядку и дисциплине, и требовал того же от своих сыновей и ноянов, возглавивших автономные объединения и родоплеменные общины.
Эта норма тысячелетиями олицетворяла собой принцип высшей справедливости общественного бытия евразийцев, но после развала Великого тюркского каганата «обмельчала» и сузилась, реализовываясь лишь на родоплеменном уровне. Впервые за пять веков степной анархии и сепаратизма «постбумыновской эпохи» Чингисхан возродил этот великий принцип «демократического централизма» до великодержавных масштабов. Но справедливость, говорил он, не может быть претворена в жизнь без использования силы. Чингисхан не раз убеждался в том, что непомерно алчные и властолюбивые люди искусно используют десять заповедей в качестве «ширмы» для обделывания своих грязных делишек.
Использованная литература:
М.-Х.Сулейманов. Эра Чингисхана в истории казахской нации (степная дилогия), Алматы, 2009
