Территория Степного генерал-губернаторства вызывает особый интерес не только потому, что Тургайский регион известен как один из центров восстания 1916 года, но и потому, что на протяжении более сорока лет (1870-1916) на этой территории не происходило ни одного национально-освободительного движения, протеста казахского народа против политики российской власти. Как известно, последние восстания произошли в 1869 (Тургайская и Уральская области) и в 1870 годах (Мангышлак) в процессе внедрения новой административной реформы, а именно «Временного положения об управлении степных областей Оренбургского и Западно-Сибирского генерал-губернаторства». Летом 1916 года началась мощная волна протеста, захватившая все регионы Степи, включая и Мангышлакский уезд Закаспийской области.
Сравнительное изучение политики российского правительства в разных регионах империи позволяет обратить внимание на то, что в исторической науке практически не изучена последняя административная реформа в Степи, а именно введение 10 июня 1902 года «Временного положения о крестьянских начальниках» на территории Акмолинской, Семипалатинской, Уральской и Тургайской областей. Эта реформа была внедрена в Степном генерал-губернаторстве по аналогии с «Временным Положением о крестьянских начальниках» Тобольской, Иркутской, Томской и Енисейской губерний от 2 июня 1898 года. По сути, это был завершающий аккорд имперской политики по отношению к казахскому кочевому обществу начала ХХ века в процессе включения его в общеимперское пространство и создания новых дробных территориально-административных единиц на территории уездов (крестьянских участков). И наконец, это была последняя попытка унификации системы управления кочевниками Степи и русскими крестьянами в Российской империи. Региональная администрация (военные губернаторы областей Степного генерал-губернаторства) считала, что распространение полномочий крестьянских начальников на казахское население «упорядочит дела управления», ибо уездные начальники, не в меру обремененные полицейскими, городскими и земскими делами, фактически лишены возможности иметь «наблюдение за внутренним управлением казахов». В результате волостные управители и аульные старшины перешли в непосредственное подчинение крестьянских начальников. Казахское население восприняло новую административную реформу с осторожностью и связывало ее с изъятием казахских земель, переходом к оседлой жизни и воинской повинностью. Термин «крестьянский» ассоциировался у казахов с оседло-земледельческой культурой. Не случайно в своем особом мнении советник военного губернатора Акмолинской области, надворный советник Т.И. Тихонов предупреждал, что название «крестьянские начальники» может породить «превратные и нелепые слухи» об обращении казахов в крестьянское состояние и может стать политически опасным и неудобным. А с другой стороны, в представлении местного населения в уезде был теперь не один начальник в лице уездного исправника, к которому они уже привыкли на протяжении более тридцати лет, а несколько в качестве крестьянских начальников.
За 1902-1903 годы на территории Степного генерал-губернаторства было создано 56 крестьянских участков, из них в Уральской, Тургайской и Семипалатинской областях - по 12 участков, а в Акмолинской - 16, так как эта область отличалась значительным переселенческим движением в сравнении с другими регионами. В архивах Казахстана сохранились документы, свидетельствующие о довольно сложных отношениях между крестьянскими начальниками, волостными и казахским населением. При этом на должность крестьянских начальников могли назначать лиц, не знающих особенности кочевой жизни, языка и культуры местного населения. Анализ послужных списков крестьянских начальников из фондов Центрального государственного архива Республики Казахстан показал, что образование у новых должностных лиц было разным от военного до богословского. Многие, конечно, были выпускниками кадетских корпусов, в частности Александр Данилов (Сибирский кадетский корпус, Александровское военное училище), приступивший к службе в качестве крестьянского начальника в 1903 году. Неслучайно крестьянский начальник 1-го участка Кустанайского уезда подпоручик Алексей Андреев писал в 1905 году военному губернатору Тургайской области, что служил честно на протяжении 18 лет в Тургайской области согласно данной ему присяге, военному чувству, долгу и в силу корпусного воспитания привык исполнять все законные приказания начальства.
С другой стороны, на должность крестьянских начальников назначались и выпускники духовных семинарий. Так, 16 мая 1914 года крестьянским начальником 1-го участка Зайсанского уезда был назначен выпускник Петроградской духовной академии, имевший академическую степень кандидата богословия Владимир Платонович Селезнев4. Кандидатом на должность крестьянского начальника был выпускник Витебской духовной семинарии, титулярный советник Иосиф Григорьевич Автухов. Естественно, отсюда - целый комплекс вопросов, требующих изучения неоднозначных отношений казахского населения с крестьянскими начальниками. Вместе с тем интересен тот факт, что позиция крестьянского начальника 1-го участка Зайсанского уезда В. Селезнева относительно призыва казахов на работы в тылу армии была непонятной и опасной не для местного населения, а для российской власти.
Член Совета министра внутренних дел В.Г. Кондоиди в своем докладе управляющему Министерством внутренних дел Л.Д. Протопопову о восстании в Акмолинской, Семипалатинской и Уральской областях от 8 декабря 1916 года отдельно отметил поведение крестьянского начальника Селезнева, который «в присутствии как посторонних, так равно и должностных лиц инородческого управления позволяет себе открыто возмущаться и порицать в весьма резких выражениях действия правительства» в отношении казахского народа. В результате военный губернатор Семипалатинской области «за таковой проступок» считал нужным перевести Селезнева на службу в Павлодарский уезд.
Как мы видим, многое в деятельности крестьянского начальника зависело от его личных качеств, мировоззрения, понимания гуманных ценностей и т.д. Конечно, такие неординарные факты были единичны, основная часть крестьянских начальников были вполне заурядные деятели, для которых служба есть прежде всего основание для получения жалованья и основная цель - утверждение власти над подвластным им населением. Свидетельством этому явились жалобы казахов на превышение крестьянскими начальниками своих полномочий, вмешательство во внутреннюю жизнь кочевого общества, различные подлоги, совершаемые ими во время предвыборных кампаний волостных, аульных старшин. Обращения казахов в вышестоящие инстанции указывали и на тот факт, что крестьянские начальники использовали в своем обращении с ними не только бранные слова и оскорбления, но и оружие. Это вызывало ответную реакцию казахского населения, которая завершалась избиением крестьянского начальника, и противостояние с каждым годом усиливалось. И, как свидетельствуют документы ЦГА РК, в ходе событий 1916 года повстанцы областей Степного генерал-губернаторства пытались нанести физические увечья именно крестьянским начальникам, но не волостным управителям.
К примеру, военные губернаторы Семипалатинской, Тургайской областей неоднократно доносили в Канцелярию Степного генерал-губернаторства о факте избиения казахами крестьянских начальников.
В контексте вышесказанного важен процесс переосмысления событий 1916 года, определение круга проблем, требующих своего освещения, не только земельной политики российского правительства в конце XIX - начале ХХ веках и связанных с этим вопросов переселения и изъятия казахских земель (в исторической литературе в основном раскрываются именно вышеназванные аспекты при освещении причин восстания 1916 года), но и процесса внедрения российской властью последней реформы в Степи, взаимоотношений казахского населения и крестьянских начальников.
Далее, интересным для понимания событий 1916 года является вопрос выяснения позиции волостных как ключевых фигур в Степи. И здесь вновь требуется проведение сравнительного анализа института волостных по регионам Степи, который впервые был внедрен в Западно-Сибирском генерал-губернаторстве в 1822 г. и практически через 40 лет - в Оренбургском и Туркестанском генерал-губернаторствах (с 1867/1868 гг.). Деятельность волостного охватывала практически все проявления жизни казахского кочевого общества начала ХХ в. Роль волостных в событиях 1916 г. возрастала и в связи с тем, что они не только были представителями низовой системы управления, но и предоставляли свидетельства о годе рождения того или иного лица, рожденного на подведомственной им территории, и составляли списки мобилизованных на тыловые работы. Общеизвестно, что с 1868 г. составление метрических книг было передано из ведения Оренбургского мусульманского духовного собрания в гражданское управление. В фондах ЦГА РК сохранились документы, свидетельствующие о дне и годе рождения казаха той или иной волости, заверенные управителем и писарем данной волости. Отсутствие метрических книг и свидетельств о рождении дало повод местным властям для дополнительного мздоимства. Начались поборы и торги за понижение (для молодых) и повышение (для зрелых) возраста призываемых.
Исследователи выделяют разную степень участия волостных управителей в событиях 1916 г. К примеру, историк Б. Курманбеков подчеркивает слабость действий повстанцев в Актюбинском уезде Тургайской области из-за соглашения 28 волостных с русской властью. Иная картина складывалась в Иргизском уезде, где волостные Баксайской, Белкопинской, Талдыкской волостей активно участвовали в событиях 1916 г.
Следующий вопрос, на который нужно обратить внимание при изучении исторических событий 1916 г., - факт избрания казахским населением ханов в ходе восстания. Каковы были причины восстановления института ханской власти в Степи практически почти после столетия ее отмены? Историк Беркин Курманбеков представил имена 9 ханов, избранных на территории Иргизского уезда в процессе восстания (Жумагазы Жургенев, Айжаркын Канаев и др.). Исследователь Марат Мырзагалиев восстановил деятельность 2 ханов, избранных в Тургайском уезде, - Абдыгапара Жанбусынова3, внука бия Нияза среди казахов рода кыпчак, и Шолак Оспанова, избранного ханом среди аргынских повстанцев Тургайского уезда4. Академик Манас Козыбаев считал, что этот акт воссоздания традиционных институтов власти есть выражение протеста повстанцев против политики царизма. Вместе с тем в этом действии повстанцев есть ряд вопросов, которые требуют обсуждения. Во-первых, был восстановлен только титул хана, который заняли не представители привилегированного сословия, т.е. не Чингизиды, которые согласно обычному праву имели право на верховную власть в Степи, а представители степной аристократии - бии, старшины.
На самом деле это не было восстановление традиционной правящей династии казахского кочевого общества, попытки которого были в ходе национально-освободительного движения султана Кенесары Касымова. Ведь с 1847 г. до 1916 г. изменилась политическая культура казахских кочевников и произошла адаптация казахской правящей элиты к новой реальности и практически большая часть из них перешла на службу Российской империи, занимая должности чиновников в местном и пограничном управлении регионами.
Исследования последних лет по формированию казахского чиновничества в XIX - начале XX в. позволили выделить такую особенность, что именно правящая династия казахского кочевого общества (султаны) занимали должности и были инкорпорированы в административную структуру. Российские власти использовали различные практики для вовлечения султанов в процесс устройства новой системы управления: от обещания сохранить их прежнюю власть в Степи посредством назначения на должность, награждения чинами, привилегиями империи до маневрирования между ними, используя существовавшие разногласия влиятельных кланов казахской знати. При этом казахи, инкорпорированные на службу российской системы управления, становились посредниками между российской властью и казахским населением, носителями новой политической культуры для своих соплеменников.
С другой стороны, выборы нескольких ханов на одной территории отразили существовавшие традиции, когда одновременно отдельные ханы управляли разными родо-племенными группировками казахов-кочевников в XVII-XVIII вв. И. Ерофеева отмечает, что ханы, возглавлявшие самые малочисленные группы кочевого населения региона, обозначались восточными авторами термином келте хан - «мелкий хан». Восстановившаяся традиция управления казахским обществом в 1916 г. больше отражает попытку казахского народа восстановить основную функцию хана, а именно защиту территории и ведение переговоров, в данном случае - с российскими властями. С другой стороны, выборы нескольких ханов свидетельствовали о том, что у них не было реальной власти и отсюда и не было единства восставших казахов, планирования совместных действий в ходе восстания.
Одним из интересных историко-социологических феноменов при условии дисперсного расселения кочевников в аридной зоне, отсутствии связи между разными частями Степи в начале ХХ в. являлись слухи или распространенное понятие у казахского населения «узун-кулак» (быстрое ухо, или, как говорят сейчас, степной телеграф). По сути, это были новости, которые могли выступить в определенной степени катализатором тех или иных действий повстанцев. К примеру, новости с фронтов войны, слухи о причинах мобилизации казахского населения на тыловой фронт, о содержании казахов на работе в тылу, о взаимодействии с русской властью и т.д. могли ускорить процесс консолидации местного населения и организацию вооруженных отрядов для оказания протеста. Кто же был генератором слухов - управляющие родами, местные чиновники или казахские шаруа? И могли ли русские полицейские как представители иной «оседлой культуры» адекватно зафиксировать слухи народа иной культуры, «кочевой»? Почему один и тот же слух в одних случаях вызывал пассивное ожидание, в других - панику, в третьих - готовность к применению силы и активный протест? Каковы были стратегия или методы работы с феноменом слухов у российских властей: от нейтрализации, опровержения и политического мониторинга или до провокации и пропаганды? Ответы на эти вопросы могли бы помочь пониманию действительной картины событий 1916 г. Однако изучением природы слухов практически никто не занимается в отечественной исторической науке, хотя в 2016 г. вышел сборник документов и материалов о распространении слухов в Средней Азии в 50-60-х годах XIX в.1 В этом контексте заслуживает интерес работа Хаппель Йорн, где он предпринял попытку изучения восстания 1916 г. через такие явления, как страх, тревоги, слухи, и их влияние на ход исторических событий. Йорн объясняет складывающиеся тенденции развития социального страха среди русских колонистов через ожидание взрыва недовольства кочевников указом царского правительства от 25 июня 1916 г. Таким образом, новые аспекты в изучении восстания 1916 г. в Степном генерал-губернаторстве, представленные выше, вновь обращают внимание исследователей на сложность, неоднозначность, многоплановость событий начала ХХ в., позволяют расширить понимание истинных причин восстания, проанализировать ход его событий, определить политику региональной администрации.
Султангалиева Гульмира,
доктор исторических наук,
Национальный университет Казахстана им. Аль-Фараби
Опубликовано в коллективной монографии
«В Азиатский России: Неизвестное об Известном»,
Москва, 2017 г.
