Путешествие Аткинсона по казахской степи. Часть 4

Далеко на восток, у самых верховьев Амура, в 1155 году появился на свет этот завоеватель. Темучин был сыном Езукая, повелевавшего не более 30-40 семействами и находившегося в подданстве у хана восточной Татарии. Темүчину не было и тринадцати лет, когда умер отец его, и подчиненные, рассчитывая на молодость и слабость нового владетеля, решились освободиться от его власти, а соседние князья вздумали поживиться на его счет. К счастью, у него нашлись верные пособники. Еще не достигнув юношеского возраста, он был вынужден обагрить свои руки кровью, чтоб не погибнуть самому. То было начало урагана, опустошившего целую часть света. Семьдесят побежденных противников были брошены в котел с кипящей водой. Но восстали новые враги, и юный Темучин вынужден был прибегнуть к покровительству Ун хана, великого хана керейского племени, и искать руки его дочери. Покорив еще одного соперника, Темучин направил свое оружие против тестя. В 1202 году армия Ун хана в 40 000 человек была разбита, и сам он потерял жизнь в битве против зятя. В следующем году Тайон-Хан найманского племени погиб со всеми своими войсками в страшной битве. Так, Темучин стал обладателем большей части Монголии, и утвердил свою резиденцию в Каракоруме. В 1204 году он был провозглашен верховным властителем, и соседние князья преклонились пред его десницей. Глава священных шаманов нарек его Чингисом, и возвестил ему, что он станет повелителем всего света. 

Не один какой-нибудь аул или небольшой союз народов предпринимал баранту против соседнего племени, все население степей вооружилось для порабощения соседних народов, готовясь идти против целого мира. Народы исчезали как сухая степная трава от прикосновения пламени. В 1209 году Темучин проник за великую китайскую стену, а в 1215 году взял приступом и сжег Янкинг (Пекин), столицу Китая. В 1218 году войско, состоявшее из 700 000 человек, устремилось против Туркестана, в 1219 году пали Бухара, Самарканд и Хорезм. До 200 000 побежденных покрывали своими трупами поле битвы. Знаменитая библиотека бухарская стала жертвой пламени, и древняя культура рухнула под мечом степных кочевников. Наконец, всеистребляющий вихрь обратился к северо-западу. Русские князья понесли поражение на реке Калке. Уже достигнув 60-летнего возраста, в 1225 году Чингис-Хан устремился с многочисленным войском через Гоби, направляя свои удары против Сигии (Тангут или Шидаск), и на льду озера Коко-Нора уничтожил неприятельское войско, простиравшееся до полумиллиона, после чего последовало покорение столицы Тангутского царства, Нингии. Насчитывают, что под мечами Чингисхановых воинов пало от пяти до шести миллионов разного народа, пока в 1227 году (24 августа) смерть не положила конец Чингис-Хану. Громадную монархию Чингис-Хана разделили между собой его сыновья на четыре части. 

В эту неприступную область задумал проникнуть Аткинсон, по возможности дойти до китайского города Чин-Зина, намереваясь пробраться в страны, где сила заменяла закон, где только оружие доставляло необходимую пищу, и служило в одно и то же время судьей и покровителем. Для того, чтобы обезопасить себя в своем предприятии, Аткинсон набрал трех казаков и семерых калмыков, закаленных против непогоды и всяких лишений, свыкшихся с трудностями охотничьей жизни и в совершенстве знакомых с нравами и обычаями народов, с которыми Аткинсону предстояло столкнуться. Главной личностью был Чукабой, атаман калмыков, который, вместе с одним казаком, должен был служить переводчиком. Это был здоровенного вида молодец с черными глазами и длинными космами. Одежду его составляла лошадиная шкура с развевающейся по спине гривой. 

Снабдив своих провожатых конями и оружием, Аткинсон направился через реку Нарым и цепь Куртумских гор, прежде всего к горам Тангну, которые, поднимаясь постепенно до 11 000 футов высоты, свободно доставали своими верхушками полосы снега. С вершины этих гор низвергалось множество речек, которые, соединяясь далее в реку Тес, питали озеро Убса-Нор. Двенадцать дней кряду пришлось искателям приключений пробираться вдоль склона этих гор, добывая себе пищу охотой и проводя ночи под открытым небом. Наконец, широкий и глубокий поток преградил дорогу путникам, так что Аткинсон со своими проводниками повернул в горы, и следовал вверх по течению реки, чтобы отыскать удобный пункт для переправы. Подвигаясь вперед, Аткинсон встретил глубокое черное озеро с дикой окрестностью, известное под названием Сабата-Нор. Из-за обнаженных утесов ближайших гор вздымались вверх снежные главы более возвышенных горных цепей, придававшие картине вполне альпийский характер. Вблизи озера путники переправились через поток. Внимание Аткинсона привлекли огромные обломки белого мрамора, валявшиеся вместе с другим богатством минерального царства, между тем, как соседние долины были покрыты великолепным ковром цветов. В особенности красивы были несколько видов шпажника, из которых одни были темно-пурпуровые и белые, другие коричневые и белые, а третьи ярко-желтые. Рядом с ними виднелись целые гряды красных барашков и темно-розовых и светло-желтых гвоздик.

В течение следующих одиннадцати дней, Аткинсон держался восточного направления. Переправившись через верхний Тес, он следовал к югу, вдоль цепи гор до потоков Селенги и Жабакана. Впрочем, нередко путники отклонялись в сторону и углублялись в горы, для того, чтобы дать лошадям хороший корм, и вместе с тем поохотиться за дичью для собственного стола, в которой ощущался недостаток. Аткинсону случилось однажды посетить озеро Илеугун, известное у калкасов за любимое местопребывание благодетельного божества. На берегу озера стоял деревянный храм, окруженный несколькими небольшими алтарями, на которых положены были жертвоприношения. Посреди озера возвышался утес, с иссеченным на нем грубым изображением, который слыл в народе, как особенно священное место. Напротив этого утеса на берегу утверждено было, на деревянных шестах, несколько шелковых развевавшихся значков с разными надписями.

Несмотря на присутствие этих значков, свидетельствовавших об исполнении местными жителями обрядов поклонения, несмотря на многочисленные следы расположившихся там юрт, нигде путешественники не встречали ни одного жителя. Близ Сангин-Далая, небольшого красивого озера, имевшего до двух миль в длину и около одной мили в ширину, путники были застигнуты дождливой погодой, продолжавшейся несколько дней. Вскоре Аткинсон наткнулся на аул калкасов, старшина которого, Арабдан, принял его весьма радушно. За ужином его угостили бараниной и похлебкой из чая, то есть кирпичным чаем, густо сваренным в котле, с молоком, маслом, солью и мукой.

Арабдан внешне был худощав, длинный старик лет пятидесяти или шестидесяти, с выдавшимися скулами и маленькими черными глазами, с почтенным носом и почти вовсе без бороды. Цвет его кожи был темный. Как глава целого аула, он был в шелковом халате темно-голубого цвета, сверху застегнутом на груди и перетянутом в талии кожаным поясом, который был унизан серебряными бубенчиками. В пояс были воткнуты нож, кремень и огниво. Круглая, шелковая шапочка черного цвета, украшавшая его голову, была опушена бархатом, с двумя красными полосками сзади. Сапоги были тоже красного цвета, с высокими каблуками. Из двух жен старшины, одна была в шелковом платье, с красными и зелеными полосками, а на другой был кафтан из черного бархата. На обеих было по красному поясу. Волосы были заплетены во множество маленьких косичек, с вплетенными в них коралловыми бусами, которые ниспадали свободно. Зато костюм детей отличался простотой: они были испачканы в красную глину ближайшего болота. Слой ее защищал их от непогоды. Резкий контраст с красной глиной составляли их черные волосы. Что касается устройства юрт, то оно было совершенно такое же, как и у казахов, только внутренняя отделка отличалась немного. Напротив двери стоял маленький низенький столик, служивший домашним алтарем. На столике находилось медное изображение идола, а перед ним было поставлено несколько металлических чашек с просом, маслом, кумысом и другими приношениями. Слева, возле алтаря, стояли сундуки с домашним скарбом всей семьи. Рядом с ним лежал огромный бурдюк для кумыса, а напротив - войлоки, служившие вместо постелей.

Аткинсон выразил хозяину намерение посетить реку Тес и озеро Убса-Нор, и Арабдан дал ему проводника до аула князя Дармы-Кирена, другого начальника калкасов, пребывавшего далее на юге. Аткинсону проезжал через волнообразно поднимавшуюся местность, возвышенные пункты которой были усыпаны булыжником, а низменности покрыты травой. Из них некоторые представляли болота, обросшие вокруг камышом, которые кое-где можно было переплывать, а в других местах приходилось объезжать. В дороге Аткинсон повстречал стадо антилоп, из которых ему удалось подстрелить пять штук. Хотя путники ехали целый день, однако им не удалось доехать к вечеру до аула Дармы-Кирена, и они остановились на ночлег на берегу соленого озера, кишевшего дикими лебедями и другими птицами.

На следующий день дорога пролегала через обширную плоскость, покрытую мелким хрящом и крупным песком. Наконец, когда солнце уже перешло через полуденную линию, путники увидели желанный аул на берегу небольшого красивого озера, окруженного нивой. Прием, сделанный Аткинсону, был таков, что более ничего нельзя было желать. Дарма-Кирен тотчас объявил, что он даст Аткинсону свежих лошадей с проводниками до озера Убса-Нора, а собственным провожатым Аткинсона предложил отдохнуть со своими лошадьми у него в ауле. Предложение это было очень охотно принято Аткинсоном, который изъявил желание удержать при себе только Чукабоя и одного казака. Дорога шла к северу через волнообразную местность, покрытую тучной травой. Горные кряжи становились все выше, а заключенные между ними долины делались все шире. С соседних вершин глаз мог обозреть огромное пространство, через пустыню Улан-Кума до озера Ильке-Арал-Нора, а на север до мощных кряжей Тангну. Попадавшиеся там нередко древние могилы напоминали, что в этих местах когда-то были раскинуты шатры орд Чингис-Хана. Но Аткинсону было некогда заниматься раскопкой этих могил. Ему даже некогда было поохотиться на антилоп, которые попадались довольно часто. Вскоре он добрался до реки Теса, берега которой были образуемы скалами из темно-красного гранита, и изобиловали живописными местами. По мере того, как Тес приближается к Убса-Нору, окрестность его становилась площе, песчаннее и менее интересной. Озеро имело более пятнадцати миль в длину и около пяти миль в ширину. С южного конца оно глубоко вдавалось несколькими заливами в песчаную степь. Аткинсон попытался обогнуть озеро с южного конца, но широкая река, впадавшая в озеро, уже через несколько часов преградила ему дальнейший путь. Надо было повернуть назад к аулу. Миновав широкую песчаную равнину, без травы, только в одном месте пересекаемую небольшим озером стоячей воды, путники к вечеру достигли другого небольшого озера с водой, годной для пищи, которое было окружено хорошими лугами. Диких уток и бекасов там было множество, и Аткинсон полакомился ими за ужином. Перед тем, что ложиться спать, Аткинсон, из предосторожности, поставил часового, а лошадей велел привязать между озером и разведенным костром. Среди ночи часовой разбудил спящих, которым отдаленный вой волков объяснил, в чем дело. Тотчас лошади были покрепче привязаны, и костер, при помощи наскоро набранного сухого кустарника, усилен. Охотники разделились в разные стороны, и приготовились стрелять. Ночь была темна. Волки, бежавшие по следам всадников, вскоре приблизились к тому месту, где отдыхали путники. Наконец, страшное завыванье раздалось возле самих охотников. Лошади стали биться и рваться, и калки, чтобы осветить местность, подбросили в костер сухой хворост. Вспыхнув с новой силой, пламя мгновенно осветило темные фигуры хищных животных. Вдруг раздался ружейный залп, за которым тотчас последовало болезненное завыванье, и волки исчезли. Несмотря на это, калки, хорошо знакомые с нравами этих животных, ежегодно похищавших у них скот, советовали быть осторожными. Действительно, немного спустя волки опять бросились со всех сторон, но, уже разделившись на две части, и стараясь пробраться к лошадям между берегом озера и охотниками. Но и этот раз они были встречены удачным залпом из ружей. Подобным же образом было отбито и третье нападение новой более многочисленной стаи волков, чем и была спасена жизнь не только лошадей, но и самих охотников, потому что при солнечном зное не было возможности путнику пробраться через степь. На следующее утро, при осмотре трофеев ночной охоты, оказалось, что вокруг ночлега наших охотников валялось восемь убитых волков. Шкуры волков победители захватили с собой в виде трофеев и некоторые из них Аткинсон предложил потом гостеприимному Дарме-Кирену, аула которого они вскоре достигли.

Аткинсон находился в расстоянии нескольких дней пути от Улиясотая, китайского городка, в котором, как ему рассказывали, находился довольно сильный гарнизон. С этим гарнизоном Аткинсону очень не хотелось иметь дел, потому что тогда еще было обыденно отсылать в Пекин к императору каждого иностранца, переходившего через границу без особого дозволения. Вместе с тем Аткинсон очень хотел миновать караванной дороги, близ которой обычно ходило много дерзких разбойников, нападавших на небольшие общества путешественников, грабивших их и продававших людей в неволю. Поэтому, избрав ближайшей целью своей поездки озеро Ильке-Арал-Нор, Аткинсон пустился к нему в юго-западном направлении. Дарма-Кирен был настолько добродушен, что вызвался отдать англичанину несколько людей для сопровождения его до тех мест, откуда начинались пастбища казахов. Покрытая зеленой травой, степь сменилась песчаной пустыней, за которой потянулась волнистая поверхность с разорванными, обнаженными гребнями скал. Местность эта кишела змеями, среди которых Аткинсон, по цвету, различил несколько различных видов. Один сорт змей был совершенно черный, другой - зеленый с красными пятнами, третий - коричневый, а четвертый вид был тождественен с цветом каменистой почвы, так что весьма трудно было отличить змей, когда они лежали на земле. Калки рассказывали Аткинсону, все змеи были ядовитыми свойства. Впрочем, чтобы убедиться в истине этих показаний, у Аткинсону не было времени. Всадники едва успевали ударами нагаек сгонять с дороги эти опасных животных, чтоб только спасти своих лошадей от их укуса, а от змеи, футов в пять длиной, Аткинсону удалось избавиться, только размозжив ей голову выстрелом из ружья.

Первый ночлег пришлось провести на берегу небольшой речки. Посреди ночи, сильное завыванье волков разбудило спавших охотников, которые тотчас приготовились стрелять. Но на этот раз неприятные гости не пожаловали близко, и, казалось, были заняты преследованием стада животных. Утром, когда охотники пустились за добыванием провизии для стола, они убедились, что лучшая дичь вся была распугана, и оставались только лебедь, пеликан и две дикие утки.

На следующий день охотники открыли еще новую реку, сопровождаемую пространными болотами, и впадавшую в озеро Кара-Нор. Озеро было окружено болотистой окраиной небольших размеров, и было мало любопытно. На поверхности озера торчало множество водяных птиц, а вокруг виднелись следы диких кабанов, но сами животные нигде не встречались.

Когда Аткинсон достиг долины реки Жабакана, калки распростились с ним, не преминув в заключение предупредить его, чтобы он остерегался казахов, которые, по словам их, все были разбойниками и грабителями. Далее Аткинсону совершил скучный переезд через пустыню Улан-Кум, в продолжение которого путники по нескольку часов кряду, не встретили ни одной капли воды, ни одной даже засохшей травки. Затем пришлось перебираться через цепь утесов, состоявшую из желтого известняка. Несколько приятное развлечение доставил тут вид озера Улунгюра. Туземцы уверяли, что шайтан пребывает именно там, но Аткинсон заметил, что если это действительно правда, то у шайтана, вероятно, не было недостатка в хорошем вкусе, и он, должно быть, отличается предпочтением романтических красот. Окружающие озеро береговые скалы представляли крутые обрывы, а в некоторых из них содержатся значительные пещеры. Одна из этих пещер имела до 200 футов в глубину, около 80 футов в вышину и 60 футов в ширину.

Переправившись далее довольно благополучно, через реку Жабакан, имевшую до шестисот футов ширины, путник вступил в печальную пустыню Сарыарку. В страшный, палящий зной, обычное в степных местностях атмосферное отражение еще более раздражало путников. Глазам их представлялось широкое озеро, окруженное кустарниками и скалами, которые отражались в волнах. Но чем ближе всадники подъезжали к этому оптическому озеру, тем далее оно отодвигалось и в заключение все-таки оказалось, что путники ехали по сухому горячему песку, между тем как живописные, ветвистые кусты превратились в жалкие ползучие растения, а чудные утесы уменьшились до размеров нескольких обычных камней.

Зато весьма любопытный вид представляли соленые озера степей, в особенности в сухое время года. Поверхность воды обычно в это время покрывалось тонким слоем окристализовавшейся соли, которая сверкала как снег или серебро, а снаружи, вокруг озера, образовался род пояса из качима, игравшего самыми разнообразными цветами, начиная с желтого до пурпурового.

Озеро Ильке-Арак-Пор выглядело так же, как и Зайсан. Вокруг тянулся лес высокого камыша, а вся соседняя местность состояла из множества небольших холмов, образовавшихся из наносного песка, и придающих стране характер города могил. Между тем, как Аткинсон, взобравшись на один из этих холмов, силился обозреть оттуда поверхность озера, сильный вихрь, который начал крутить воду столбами, пригнул к земле камыш. Охотники залезли в тростник, и стали оттуда смотреть, как разыгравшийся ветер, вздымая вверх песок, гнал его несколько минут, после чего песок, рассыпаясь, образовал новые холмы. Но так как к самому озеру нельзя было пробраться, а камыш не был лошадям кормом, то охотники пустились далее к югу, и через несколько часов заметили хорошее место. По зеленеющейся долине, которую разнообразили тростник и группы кустарника, протекала красивая речка с превосходной водой. Кроме того вблизи было множество топлива. Пока устраивался ночлег, и главный повар варил чай, Аткинсон с Чукабоем, отправился на поиски дичи в одну сторону, а в другую отправил еще двух казаков. Не успел Аткинсон отойти несколько сот шагов, как из кустов поднялся фазан. Аткинсон прицелился, раздался выстрел, и к ногам Аткинсона упали два пера из хвоста фазана. Так как взрытая почва давала повод заключать о присутствии черной дичи, то Чукабой был отправлен назад за пулями. Едва он успел вернуться с пулями, как действительно в кустах был найден славный поросенок. Чукабой тотчас опустился на одно колено, чтобы прицелиться, и резко свистнул, отчего животное остановилось. Чукабой выстрелил, и пуля, пройдя в глаз, пробила череп поросенку, который упал без малейшего крика. Хотя охотники подозревали соседство вепря, но отложили поиски до следующего дня. На обратном пути удалось подстрелить двух фазанов, а вскоре возвратились и два казака, тоже с поросенком и с красной дичью. Казаки рассказывали, что в той стороне, куда они ходили, попадается много кабанов, но для преследования их необходимы были лошади. 

Ночь прошла без всякой тревоги. Проснувшись утром, охотники принялись чистить и приводить в порядок оружие, готовясь идти на охоту. Потом, закусив порядком, они разделились. Четверо остались стеречь устроенный ими ночлег, а прочие направились туда, где были замечены кабаны. Местность была покрыта густым камышом, пересеченным рощицами, но попадались и открытые поляны с тучной травой. Везде виднелись болота, тянувшиеся вдоль реки. Спустя полчаса поисков охотники увидели в камышах два огромных черных туловища, которые тотчас пустились наутек. Охотники пустились в погоню. На расстоянии в 150 футов Аткинсон и один казак дали по выстрелу, но ранили только одного из кабанов. Животные бросились в разные стороны. Аткинсон и некоторые из его товарищей погнали раненого кабана в открытую местность, Чукабой же и остальные охотники пустились преследовать другого кабана, который вскоре бросился в воду и переплыл на противоположную сторону реки. В первого кабана попало еще несколько пуль, но он все еще продолжал бежать. Аткинсон мог различить у него пену на морде, и слышал щелканье огромных клыков. Видя, что его пуля попала не в голову, а в плечевую лопатку, Аткинсон подскакал к кабану на расстояние семи-восьми шагов, и выстрелил из пистолета, но это мало помогло. Наконец Аткинсон дал еще выстрел, и на этот раз так удачно, что попал кабану прямо в глаз. Убитый кабан весил более трех центнеров. Отправив одного охотника назад за лошадьми, чтобы увезти кабана, и за топором, чтобы его разрубить, прочие охотники принялись потрошить застреленное животное, а Аткинсон пустился догонять Чукабоя с его товарищами. Спустя полчаса он нагнал их в то самое время, как они хлопотали вокруг только что убитого огромного вепря. Оказалось, что животное, за которым они погнались сначала и которое они успели ранить, скрылось где-то в камышах. Но в поисках подстреленного кабана охотники нашли другого кабана еще больших размеров, чем первый, который с яростью бросился на лошадь одного казака. Но когда уже рассвирепевшее животное находилось в трех шагах от охотника, в него попала пуля, отвлекшая его внимание на другого всадника. Животное кинулось в реку, стараясь спастись в болоте. Один калмык довольно удачно попал в него, но раненое животное с пеной у рта ринулось на охотника. Оно было недалеко от того, чтобы выместить свои раны на преследователях, как меткий выстрел Чукабоя положил его на место.

Намерением Аткинсона было проникнуть в цепи Поднебесных Гор (Богда-Ола, Тянь-Шань) - самого высокого хребта Центральной Азии, известного своими вулканами Пе-Шан и Го-Те. С этой целью он направил свой путь на юго-восток, рассчитывая в дороге пользоваться гостеприимством казахов, и надеясь таким образом добраться до китайского города Чин-Си (Баркуль). При этом ему предстояло перерезать на значительном расстоянии пустыню Гоби, простирающееся на триста миль в длину, при ста милях ширины. Несколько дней кряду путешественники ехали, видя перед собой один только желтый песок и кое-где невысокие гряды скал. Догадавшись однажды по дыму от многочисленных огней, горевших в степи, о близости каравана, путешественники пустились в объезд, чтобы не быть замеченными. Так же осторожно поступали они и при выборе мест для ночлегов, так как в степи ни на одну часть нельзя было считать себя в безопасности от нападения разбойников. Вообще дым в степи нередко был причиной гибели странников, но все-таки нельзя было совершенно избежать его, потому что никто не хотел питаться сырой говядиной. Поэтому приходилось выставлять двойной комплект часовых, сменяя их через каждые два часа.

После переезда в несколько дней по пустыне, путники приметили вдали пасущихся на траве верблюдов, которых разъезжавшие вокруг пастухи, при приближении путников, стали сгонять в кучу, намереваясь отвести их в безопасное место. Догадываясь, что пастухи тоже приметили всадников и приняли их за разбойников, путешественники решились остановиться, и выслали одного вперед. К нему навстречу выехали двое. Вскоре дело объяснилось, и казахи, убедившись в мирных намерениях Аткинсона и его провожатых, опять пустили свое стадо на траву, и послали верхового к аулу, чтобы объявить о приближении путешественников. Аул этот, куда Аткинсон вскоре прибыл со своей свитой, принадлежал султану Баспази. Шатер султана можно было узнать по выставленному над дверями древку с развевавшимся черным конским хвостом. Султан Баспази, красивый, сильный мужчина, сам помог Аткинсону сойти с лошади и, положив ему руку на грудь, приветствовал его словом «аман». Султан был в черном бархатном кафтане, опушенном соболем и перетянутом в талии шалью коричневого цвета. Лисья шапка с совиным пером свидетельствовала, что султан был потомком Чингис-Хана. Внутренность его шатра была разукрашена дорогими коврами, а постель устроена под шелковыми занавесками. Недалеко от постели сидели черный орел и сокол, обученные для птичьей охоты. По другую сторону юрты стоял мех для молока, посреди кучи войлочных одеял, и тут же лежали пара молоденьких ягнят и козочек, служивших для забавы детям. Оба молодых сына султана, в красном и зеленом полосатых кафтанах, тоже в лисьих шапках, явились угощать Аткинсона и отца чаем и сушеными плодами. Поярковая шапка Аткинсона, его зеленая охотничья куртка и высокое охотничьи сапоги возбудили сильное любопытство казахов, но еще больше внимания обратило на себя его вооружение. Впрочем, он сам предложил испробовать его оружие. Проба началась с пистолетов, которые, по мнению султана, были слишком малы, и не могли быть страшны. Аткинсон вырвал кусок бумаги из своей записной книжки и, воткнув его на палку, велел вынести ее из палатки. Выстрел раздался, и пуля пронизала бумажку. Однако это не убедило султана в действительной силе пистолетной пули, и он приказал одному из своих сыновей принести деревянную китайскую чашу, которую сам собственноручно утвердил «на верхушку» кола. Вторая пуля пронзила деревянную чашку, образовав ровное круглое отверстие. При внимательном рассмотрении этого отверстия, султан убедился, что пистолетная пуля может найти дорогу сквозь человеческий череп. 

Стрельба окончилась пиршеством, на котором главную роль играла баранина. Пир, в котором должны были участвовать все обитатели аула, происходил на открытом воздухе. Аткинсон, в качестве начальника своих провожатых, должен быть усесться рядом с султаном Баспази, на одном ковре. Прочие взрослые мужчины расселись вокруг, подогнув под себя ноги. Позади их дети составили другой ряд, а за ними уселись женщины и девушки. Прежде всего, два человека стали разносить медные чаши с водой, наливая несколько присутствовавшим на руки, после чего на столе появилось два корыта с нарезанной бараниной и копченым рисом. Одно из этих корыт было поставлено между казахским и английским султанами, а другое стали обносить вокруг. Более почетным лицам подавали прежде, затем женщины, а уже потом маленьким ребятишкам, которые силились защитить свою подачку от собак. При этом двое мальчишек трех-четырех лет, к потехе Аткинсона, распорядились необыкновенно хитро. Спрятавшись позади султана за свертком войлока, они внимательно следили, когда внимание султана было отвлечено в другую сторону: в это время они незаметно подползли на четвереньках к корыту, и один кусок за другим стали оттуда быстро исчезать. Во время пира разносился в особых чашах отвар для питья. Не прошло и получаса, как целый, жирный баран исчез, после чего опять принесли воду для омовения рук.

Из расспросов у хозяина Аткинсон узнал, что до города Чин-Си ему должны были встретиться еще три значительных аула. Первый аул принадлежал султану Уязу, находившемуся с Баспази в дружественных отношениях, но зато второй аул принадлежал султану Кубалдосу, настоящему разбойнику, а в расстоянии восьми дней пути жил богатый и честный султан Сабек, состоявший в дружбе с Уязом и Баспази. Услышав от Аткинсона, что он намеревается посетить султана Сабека, Баспази предложил послать с Аткинсоном своих людей, чтобы отвести к нему молодого жеребца и некоторые другие подарки. Вместе с тем Баспази сообщил Аткинсону, что он намеревается перевести свои юрты немного далее к западу, и что когда Аткинсон будет возвращаться от султана Сабека по направлению к Казиль-Башу, то опять встретит его аул на своей дороге.

На другое утро султан дал гостю проводников до следующего аула, принадлежавшего тоже ему, доставившему в дороге возможность посмотреть на охоту с орлами. Впереди ехал султан с обоими своими сыновьями, из них последний держал на руке сокола, приученного к охоте за птицами. Орел, находившийся под присмотром двоих охотников, сидел спокойно на древке седла, а голова его была прикрыта шапочкой. Затем следовали три приближенных егеря султана, вооруженные ружьями, а за ними толпа, состоявшая из двадцати казахов в пестрых кафтанах яркого цвета, вооруженных секирами.

Часа через два поезд приблизился к обросшему кустарником берегу озера со стоячей водой, где было целое стадо оленей. Один из охотников снял с орла шапочку, и освободил его когти от ремней. Сначала орел поднялся так высоко, что Аткинсон стал сомневаться в том, заметил ли он оленей. Но вдруг он сделал несколько сильных взмахов крыльями, поджал их под себя, и ринулся с высоты прямо на одного оленя. Охотники помчались во всю прыть за орлом, но прежде, чем они успели подскакать, олень уже повалился мертвый. Орел запустил ему одни когти в затылок, а другими схватил спину, и несколькими ударами клюва распорол ему бок, откуда вырвал печень. Подоспевший егерь тотчас набросил орлу шапочку на голову, наложил путы на когти, и без малейшего сопротивления снял его с добычи, чтобы посадить опять на подставку. После кратковременного отдыха, охотники увидели стадо антилоп, на которых тоже выпустили орла. Подобным образом казахи охотились с орлами на диких коз и баранов, на лисиц и на волков. 

К вечеру общество прибыло в другой аул Баспази, откуда Аткинсону получил проводников для доставки султану Сабеку ему подарков. Раннее утро в степи, при восходе солнца, представляло много прелести. Поэтому едва только начало рассветать, Аткинсон появился у дверей своей юрты, чтобы полюбоваться картиной снежных вершин Тянь-Шаня. Вскоре восходящее солнце облило их красноватым цветом, а через несколько минут все вокруг зашевелилось и засуетилось. Две тысячи лошадей огласили окрестность веселым ржанием. Началось доение кобыл, и женщины засновали во все стороны, таща в кожаных ведрах молоко для сливания в бурдюки, стоявшие в юртах. До тысячи быков и коров подняли страшный рев, стараясь перекричать верблюдов, кормивших верблюжат. Более 6 000 овец и коз тянули дисканта в чудовищном хоре. Кто под такую музыку мог еще спать спокойно, тот должен был обладать особенным искусством.

Один переезд привел Аткинсона и его спутников к аулу султана Уяза, которого в то время в ауле не оказалось. Чтобы увидеть его, пришлось еще сделать один переезд через песчаную равнину, пересеченную солончаками. На этом переезде Аткинсон видел обломки скал, похожие на развалины старинных готических замков и крепостей. Казахи рассказывали, что в этих развалинах обитали нечистые духи. В другом месте пространство было покрыто плотной паутиной. Пауки, которым принадлежала эта паутина, были большие волосатые животные темного и черного цвета. По словам Аткинсона, они имели большое сходство с тарантулами. Казахи считали их ядовитыми и опасными, но овцы пожирали этих пауков без всяких последствий.

Султан Уяз встретил путешественников весьма радушно. Аткинсон узнал, что он находится только в шести переездах от города Чин-Си, лежащего у восточного подножия Небесных Гор. Но ему предстояло преодолеть большие трудности, а именно переезд через владения Кубалдоса. Что это был за молодец, можно себе составить понятие из того, что когда Аткинсон упоминал о нем в разговоре с казахами, то они каждый раз плевались и хватались за секиры. Впрочем, Уяз уверил Аткинсона, что пока он со своей свитой будет находиться у Кубалдоса в ауле, до тех пор тот не тронет гостей, но тем более осторожным надлежало быть в степи. Со своей стороны Уяз усилил свиту Аткинсона еще тремя всадниками, которым он дал поручения от себя собственно к султану Сабеку. Расставшись с Уязом, всадники ехали целый день, пока добрались до небольшого озера со стоячей водой, по берегам которого росли трава и деревья. Здесь они расположились на ночлег и здесь они нашли свежие следы конских копыт, свидетельствовавшие о недавнем пребывании подданных Кубалдоса, которые выглядывали стада Уяза.

На следующее утро Аткинсон пустился по направлению следов конских копыт, во многих местах пересекавшихся и отклонявшихся в сторону. Держась направления следов, путешественники очутились близ аула султана Кубалдоса. Он сам собственной особой остановил под уздцы коня Аткинсона, поприветствовав его возложением руки на грудь и восклицанием «аман». Кубалдос ростом был не выше Аткинсона, одет в черный бархатный кафтан и подпоясан красной шалью. На голове у него рисовалась красная шапочка. Аткинсон насчитал в ауле 27 юрт, на некоторых из которых были выставлены древки с развевавшимися черными хвостами. Кубалдос ввел его в собственную юрту, и, усадив рядом с собой на ковре, велел подавать угощения. Поданы были чай в китайских фарфоровых чашках на низеньких столиках, с леденцовым сахаром, и сушеные фрукты разных сортов. Чукабой и еще один казак служили переводчиками. Прежде всего, Кубалдос осведомился о цели поездки гостей. Аткинсон отвечал ему тем, что не мог отказать себе в удовольствии лично познакомиться со знаменитым Кубалдосом, но это не произвело никакого впечатления на хозяина. Точно так же не поддался он и на предложение Аткинсона снять его портрет. Больше одобрения султана заслужило вооружение Аткинсона, в особенности его двустволка и пистолеты. Желая показать ему действие и верность своего оружия, Аткинсон метким выстрелом положил двух уток, сидевших недалеко на берегу озера, на что султан изъявил желание получить это оружие в подарок. После отказа Аткинсон решил, что Кубалдос вознамерился силой отобрать оружие, потому он и его спутники приняли всевозможные предосторожности, ни на минуту не упуская из виду ни лошадей, ни оружия. Кубалдос стал представлять Аткинсону, что его другу, султану Ультигуну, будет весьма приятно, если путешественник осчастливит его своим посещением и привезет показать ему двуствольное ружье и охотничьи сапоги. Аткинсон сейчас же догадался, к чему клонилось дело, но притворился, будто не прочь от предложения. 

Ночь прошла спокойно. Утром оказалось, что Кубалдос с несколькими из отчаянных своих слуг ускакал к аулу султана Ультигуна. Более того, среди населения аула началось подозрительное движение. Хотя большая часть обитателей аула внешне были самые отчаянные ребята, однако Аткинсон заметил, что только немногие из них имели огнестрельное оружие, остальные же были вооружены копьями и секирами. Потому часто кочевники редко выходили в открытый бой с вооруженными людьми, предпочитая угонять их лошадей, рассчитывая, что так путники погибнут в степи, после чего можно было беспрепятственно забрать их пожитки. Аткинсон осведомился о своем хозяине, но ему отвечали, что султан поехал искать пропавший табун лошадей, и что он просил передать своим гостям, чтобы они подождали до полудня. На случай, если он к тому времени не вернется, он выбрал для них проводников, которые укажут им дорогу к аулу султана Ультигуна. Аткинсон считал, что намерением султана было завлечь путешественников в какое-нибудь ущелье в горах, где он мог устроить им засаду. Поэтому он посчитал, что надо действовать быстро, и без проводников найти дорогу к аулу султана Сабека, до которого оставалось еще три переезда. Пустившись по направлению на юго-восток, путешественники встретили в степи одинокую юрту, принадлежавшую аулу Кубалдоса. В юрте жила одна женщина, которая была увезена из аула султана Уяза. От нее путешественники узнали, куда им следовало ехать. Женщина сообщила им, что первый ночлег обычно делали на берегу реки, второй дальше к юго-востоку, близ озера, расположенного возле цепи гор, и что аул Сабека находился недалеко от горы, служившей пограничным столбом.

Рысью приударили всадники вперед, и к вечеру достигли реки. Тотчас были расставлены вокруг караульные, которые менялись каждые два часа. Когда в карауле стоял Аткинсон, степь озарилась множеством огненных метеоров, из которых один, горевший красивым синим огнем, лопнул с треском, похожим на отдаленный ружейный выстрел. Некоторые метеоры были бледно-желтоватые, другие оранжевого цвета, а прочие пурпуровые. В течение часа Аткинсон успел насчитать не менее 100 метеоров. Явление это он наблюдал в ночь с 10 на 11 августа.

Второй день пути привел путников к озеру. Но когда они уже расположились и разводили огонь для приготовления ужина, они заметили на противоположном берегу облако дыма, означавшее, что Кубалдос преградил им дорогу. Надо было думать, что Кубалдос тоже заметил огни, разведенные спутниками Аткинсона, и что он решил дождаться ночи, чтобы напасть на лошадей, а в случае нужды и на самих путников. Поэтому путники решили остаться на прежнем месте до тех пор, пока не стемнеет. Тогда, разведя огонь и набросав побольше хвороста, чтобы Кубалдос думал, что они еще не трогались с места, путники потихоньку поднялись и перебрались на скалистый полуостровок, заменивший им крепость. Перешеек, отделявший полуостровок от берега, был так узок, что через него более двух всадников за раз не в состоянии были проехать.

Расположившись в своей неприступной крепости, путешественники приготовились отчаянно защищаться против разбойников, которые должны были напасть на них. Действительно, среди ночи что-то зашевелилось на берегу озера. То был сам Кубалдос со своими головорезами, явившийся для осмотра места, где должны были отдыхать путешественники. В ночной тишине было слышно, как он ругался, увидев, что добыча от него ускользнула. Близ самого полуострова разбойничья шайка остановилась. Хотя Аткинсон с некоторыми из своих людей находился от него в нескольких шагах, но Кубалдос не заметил их в засаде, и решил, что путешественники удалились на северный берег озера, и повернул в степь. В этом направлении пустилась за ним вся его шайка, но еще можно было слышать, как Кубалдос обещал загнать путешественников в степь, и заморить их там голодом и жаждой.

Едва стало немного рассветать, как путешественники тронулись вперед, по направлению к горам, откуда они накануне заметили поднимавшийся дым. На этом месте Кубалдос отдыхал со своей шайкой, которая состояла из 40-50 человек. Взобравшись потом, в сопровождении одного казака, на соседнюю вершину, Аткинсон ясно различил вдали, в юго-восточном направлении, одиноко лежавшую гору, которую описала им женщина. Всадники приударили коней и еще засветло добрались до расположившегося у подошвы той горы аула знаменитого султана Сабека, где их и приняли с особенным почетом. Навстречу к ним выехало шесть богато одетых казахов, в шелковых халатах, с шелковыми колпачками и лисьими меховыми шапками, на чудесных конях и прямо провели в султанский шатер, который раскинулся на берегу озера, покрытом зеленевшейся травой. Тут было раскинуто множество других юрт, принадлежавших подданным Сабека. Это был самый богатый аул из тех, которые видел Аткинсон. У султана насчитывали до 8 000 лошадей и около 6 000 верблюдов, а сколько у него всякого рогатого скота, коз и овец - того он и сам не знал. Султан Сабек был красивый, плотный мужчина, с добродушным и смышленым лицом, которому еще более выразительности придавали черные глаза и темная борода. Одежда его состояла из плотного штофного кафтана темно-пурпурового цвета, вышитого пестрыми цветами. Богатая, шелковая шаль желтого цвета опоясывала его талию, а великолепная соболья шапка с красным шелковым донышком покрывала голову. На ногах были светло-зеленые сапоги и желтые калоши.

В юрту, куда сначала ввели Аткинсона, тотчас принесли разные сласти, и стали угощать путешественников. Угощение состояло из чая, который разносили на низеньких столиках в китайских фарфоровых чашках, разных редких варений и сушеных фруктов. Во время угощения Аткинсон рассказывал свои недавние приключения. Затем подведены были лошади, и султан со своей свитой, сев на коней, направился к своей юрте, отстоявшей оттуда в 70 шагах. Аткинсону объяснили, что юрта, где происходило угощение, отведена для его помещения, и что появление султана было приветственным визитом, что вежливость требует, чтобы Аткинсон со своей стороны отплатил султану за визит. Аткинсон велел подать лошадей, так как пешком идти до султанской юрты было бы неприлично, и отправился с визитом к султану. Здесь повторилась прежняя история с угощением, но только с участием султанши и ее дочек. Что касается жены султана, то она была уже весьма почтенных лет, и ее только немного украшало дорогое бархатное платье черного цвета, вышитое пестрыми шелками. Головное украшение ее состояло из обычной у замужних женщин белой повязки из бумажных платков. Зато дочки были весьма недурны, а туалет их отличался живописностью: шелковая юбочка, пестрая, с красными и желтыми полосками, белые чулки, белый шелковый тюрбан на красивой головке, украшенной черными кудрями.

Посланцами султана Баспази султану Сабеку был подведен присланный ему, в знак дружбы, великолепный жеребец, который был тотчас осмотрен знатоками. Кроме того, посланцы султана Уяза вручили Сабеку запечатанный пакет. Казак полагал, что в пакете заключались деньги, но позже он узнал, что посланцы обоих султанов имели особенное поручение к Сабеку. Баспази и Уяз предлагали султану Сабеку обуздать разбои беспокойного их соседа Кубалдоса, и напасть на него общими силами в условленный день. Сабек согласился, и назначил для этого 27-й день после отъезда Аткинсона. Баспази пригласил Аткинсона принять участие со своими провожатыми в наказании Кубалдоса, рассчитывая на его огнестрельное оружие, которое могло оказать им помощь, но Аткинсон отклонил приглашение.

Султан Сабек оправдал добрую молву, ходившую о нем у соседних казахов. Он щедро отблагодарил посланцев за подарки драгоценными шелковыми материями и чаем. Некоторое количество чая досталось и Аткинсону, который нашел его превосходным. Аткинсон сообщил султану о намерении пробраться до города Чин-Си, и потом от гор Тянь-Шаня повернуть назад к озеру Балхаш. Посещение китайского города Сабек нашел неблагоразумным, потому что, в случае столкновения с гарнизоном, можно было вместо Балхаша попасть в Пекин. Точно так же неосторожно было пускаться в горы, где обычно было много разбойников. Заботясь о безопасности путешественников, Сабек предложил Аткинсону увеличить число его спутников, и дал ему опытного проводника. С помощью этого проводника путешественники могли легко добраться до другого аула султана Сабека, находившегося в расстоянии восьми часов езды, а оттуда ехать далее по направлению к городу Чин-Си. Если же это было опасно, то проводник должен был указать им дорогу к озеру Балхаш, и проводить их до места, откуда они уже не могли сбиться с дороги к аулу султана Уяза, перенесенному в сторону от прежней стоянки. Проводник был плечистый, здоровый казах, лет сорока, с честным выражением лица. Его обязанностью было провожать султана Сабека на всех его походах, так как ему вполне были знакомы все малейшие пути и дорожки в степи. Таким образом, свита Аткинсона мало-помалу увеличилась до 25 человек и 46 лошадей. Четверо из провожатых были вооружены копьями и бердышами, у остальных же были только последние, зато внешность их всех была самая отчаянная.

Поблагодарив от души степного султана за радушное гостеприимство, путники направились через зеленевшуюся степь к аулу, которого достигли под вечер. То было последнее местопребывание казахского населения к югу и востоку. Далее же в эту сторону простиралась обширная степь без воды и без растительности. Что касается аула, где остановились путешественники, то он ничем не отличался от прочих. Тронувшись на следующее утро далее, путники вскоре увидели перед собой величественные вершины Тянь-Шаня, с исполинской отраслью Богдо-Ола, поднимавшеюся на южном горизонте. Трава начинала мало-помалу редеть, и путешественники вступили в песчаную степь, где единственное разнообразие составляло только небольшое озеро с соленой водой. Жажда до того мучила лошадей, что они не отказались и от этой влаги. Под вечер путники увидели другое пресноводное озеро, с впадавшей в него небольшой речкой. Здесь решили остановиться для отдыха. Берега озера были покрыты вокруг камышом и мелким кустарником, в котором скрывалось множество водяной дичи. Проводник Аткинсона был в восхищении от его умения метко стрелять, и почти радовался возможности столкнуться с китайскими разбойниками, постоянно беспокоившими казахов, чтобы проучить их.

На ночь расставили караул, чтобы быть настороже против внезапных нападений, но ничто ночью не потревожило утомленных путников. Поднявшись утром, путешественники тронулись вдоль по берегу реки до того места, где она делала крутой поворот к юго-востоку. В стороне виднелось несколько огромных могил, окруженных другими могилами меньших размеров. Далее ехать вперед проводники считали неосторожным. От города Чин-Си они находились в трех часах езды, и ясно различали его при солнечном сиянии, равно как и озеро, лежавшее от него к востоку. На юго-западной стороне города торчали высокие пики отрогов Тянь-Шаня, из которых ни один не достигал линии снега. Что касается самого города, то там не было зданий, и казахи рассказывали, что все дома в городе были низенькие, очень невзрачные на вид и маленькие.

Достигнув до самого крайнего пункта, Аткинсон и сам был доволен, что его караван повернул назад, выбрав направление к северо-востоку. Местность приняла характер волнообразной степи, покрытой большими пуками травы (вероятно, ковылка), которая достигала до 4 футов вышины. Несмотря на красивый вид этой травы, пробираться сквозь нее было неприятно, потому что созревшие семянники вцеплялись в платье всадников, и сильно их беспокоили. Увидев вдали дым, всадники повернули в объезд, чтобы не встречаться с разбойниками, но оказалось, что это ни к чему не привело, так как к вечеру они приметили приютившиеся в небольшой долине два аула, в которых, по мнению казахов, можно было встретить одних только воров и разбойников. Совет проводника казаха был проехать долину, и остановиться отдыхать на ночь, в расстоянии нескольких часов. Но Аткинсон возразил, что это будет очень похоже на бегство, и что боязнь подаст разбойникам повод к ночному нападению. Объяснив это, Аткинсон прямо направился к аулу, приведя в волнение все население. Из ближайшего аула немедленно поскакал верховой к другому аулу. Увидев, что Аткинсон приближается со своей партией, население аула выслало вперед двух стариков для переговоров, и для расспросов насчет их намерения. Увидев оружие Аткинсона, старики приняли его за атамана разбойничьей шайки. Аткинсон объяснил, что он гость. Вскоре с полдюжины женщин стали убирать одну юрту, чтобы поместить там приезжего. Оружие отложили в сторону. В первом ауле Аткинсон насчитал 13 взрослых мужчин, а в другом 11. Оба старшины аула принадлежали к Старшему жузу, и в очертании лица имели много сходства с крымскими татарами. Прочие же принадлежали к различным народностям: некоторые были китайцы, другие монголы, а прочие казахи из разных племен. Аткинсон не доверял хозяевам и, желая вселить им больше страха к своим ружьям, он велел одному казаку показать обитателям аула свое умение. Заметив среди озера двух пеликанов, казак прицелился и раздался выстрел. Передний пеликан пал мгновенно, другой взмахнул крыльями, но через несколько шагов тоже упал. Добыв убитых птиц, казахи осмотрели их раны. Между тем, был заколот баран для пира в честь гостей, а после того оба старшины отправились к Аткинсону пить чай, в знак мира и доверия к нему. Некоторые из обитателей даже вызвались проводить путешественников к аулу султана Уяза. Когда утром Аткинсон поднялся со своими спутниками, то оказалось, что аул был пуст, за исключением обещанных проводников. Прочие же обитатели поднялись ночью и скрылись со своими стадами за горы.

Страна, по которой Аткинсону предстояло проехать, не представляла ничего утешительного. Сначала ему приходилось пробираться через владения Кубалдоса. Потом надо было проехать мимо аулов султана Ультигуна, хорошего приятеля Кубалдоса, а в заключение путь пролегал через гористую местность, где хозяйничал султан Кирен.

Проводники, взятые из аула султана Сабека, распростились с Аткинсоном и повернули назад в свой аул. Таким образом, Аткинсону предстояло самому искать дорогу к аулу Уяза. К этому горю присоединились некоторые другие неприятности. Путешественники сварили уже последнюю птицу из своего запаса, и кроме копченой конины, подарка султана Сабека, у них больше ничего не оставалось. Вдруг соседние горы покрылись облаками, а вид неба стал такой мрачный, как будто каждую минуту должна была разразиться гроза. Таким образом, продолжали они путь, находясь в самом унылом настроении духа в течение нескольких дней. На четвертый день небо, прояснилось вновь, и путники увидели в горах прозрачный поток, низвергавшийся с шумом. По обоим берегам этого потока, широкое пространство было покрыто травой и густым кустарником. Найдя в этом месте воду, траву для лошадей и топливо, путники решили остановиться тут. Они полагали, что тут найдется и дичь: и действительно, после непродолжительных поисков, Аткинсону удалось подстрелить четырех фазанов, которые и пошли на ужин. Но в то время, как довольные путники весело ужинали, а лошади неподалеку щипали траву, собаки вдруг подняли страшный лай. Первая мысль была, что это тигр, ибо казахи неоднократно рассказывали, что эти опасные животные часто нападали на стада. Аткинсон с казаками схватились за оружие, но, посмотрев через кусты, они увидели несколько вооруженных всадников, приближавшихся по узкой долине. Всадники обратили внимание только на лошадей, а самих путешественников не заметили. Увидев Аткинсона и одного казака - прочие были скрыты кустами - они схватились за оружие и бросились вперед, пустив на путешественников двух огромных собак. Подпустив собак на расстояние 150 шагов, Аткинсон и находившийся возле него казак выстрелили. Одна из собак тут же растянулась, другая со страшным визгом кинулась назад. Хозяева собак остановили коней. Аткинсон приказал казаку закричать им, что с ними будет то же, что и с собаками. Подъехав поближе, всадники объявили, что они из аула султана Кирена. Приняв спутников Аткинсона за разбойников и товарищей по ремеслу, они пустились с ними в откровенность. Они прямо признались, что намерение их было отвлечь внимание Аткинсона собаками, и угнать лошадей. Они даже пригласили Аткинсона посетить султана Кирена, но тот наотрез отказался. На следующее утро Аткинсон расстался с ними, и стал взбираться со своей партией по довольно неудобной тропинке в гору. Впрочем, вид, открывшийся перед ним с высоты на Богдо-Ола, вознаградил его за трудности восхождения. Далее путешественники достигли небольшой долины, где им пришлось с большими опасностями переправляться через горный поток, заваленный огромными обломками скал. Поднявшись затем еще выше на соседний горный хребет, путники увидели раскинутый на берегу одного из ближайших озер аул султана Уяза. Однако когда пришлось съезжать вниз, то оказалось, что спуск с горы был намного труднее, чем подъем в гору, так что пришлось идти пешком, ведя лошадей за поводья.

В ауле Уяза встреча была самая радушная. Султан был очень обрадован подарками, переданными ему от султана Сабека, и в особенности тем, что Аткинсон предупредил его во время о разъездах шаек Кирена, занимавшихся разведыванием об ауле Уяза. Последний только рассердился на Аткинсона за то, что этот слишком милостиво обошелся с поддаными султана Кирена.

Остававшиеся в ауле у султана Уяза лошади Аткинсона и его проводников превосходно отдохнули и откормились. Султан на следующие переезды предложил Аткинсону своих лошадей и опытных проводников для указания ему пути в опасной местности, которою им предстояло проезжать. Путешественники находились уже на северном склоне Поднебесных Гор, откуда могли обозреть всю обширную цепь, начиная от горного узла Богдо-Ола до вулкана Пе-Шана, темные части которых отделялись от окружающих их снежных пространств. Между обеими горами тянулся длинный ряд снежных вершин, низвергавших множество разных потоков и речек, которые, пробежав некоторое пространство, исчезали в песке или составляли озера и болота. Больше опасностей для путешественников представляли именно болота, покрывавшие пространство от 40 до 60 верст в ширину. Через эти болота одни только местные жители пробирались без опасности.

Сначала Аткинсон с двумя казаками, подъехав к краю болота, поросшего травой и камышом, вздумал пробраться через него прямо. Но едва они успели сделать несколько шагов по топкому грунту, как под тяжестью коней поверхность земли заколыхалась. Всадники повернули лошадей назад. Казахи, поспешившие к ним на помощь, уверяли, что еще несколько шагов дальше, и тонкая дерновая кора провалилась бы. Казахи рассказывали, что они в этих болотах, каждый год теряют множество лошадей и верблюдов. Аткинсон пустил казахов вперед и следовал за ними.

Местность, по которой проезжал Аткинсон, была богата водяными птицами, которых там никто не беспокоил. Бесчисленное множество пеликанов, диких лебедей, гусей, уток, журавлей, розовых фламинго и разных других птицы, болотных и плавающих, шныряли там во все стороны. Также часты были там следы диких свиней. Несмотря на это, путешественникам не удалось ни разу подстеречь кабанов. Каждый раз при приближении людей животные уходили в свои логова. В одном месте путешественники приметили следы борьбы, происходившей между тигром и кабаном, причем последний был растерзан первым. Из этого можно было заключить о близости тигров. Действительно, ночью тигры удостоили путешественников своим посещением. Путники расположились близ горного потока и, вдруг среди ночи раздался лай собак. Испуганные лошади стали рваться и биться. В кустах засветилась пара желтых глаз, но направленный в ту сторону выстрел имел успешное действие. Раздался жалобный рев, в кустах что-то зашелестело и потом все стихло. Наутро путешественники могли убедиться в присутствии кровяных следов, которые исчезали в лабиринте скал, но туда никто не решился следовать.

Подобно всем прочим странам, где много болот, местность изобиловала миллионами пауков и мошкары, так что Аткинсон был рад, когда миновал опасную область и проводники доставили его в аул его Баспази. Баспази дал Аткинсону своих лошадей и проводников, чтобы доставить его на озеро Кизиль-Баш-Нор и к истокам Черного Иртыша. При помощи проводников Аткинсон к вечеру второго дня пути достиг берегов Кизиль-Баш-Нора, имевшего около 15 географических миль в длину и 3-4 мили в ширину. Берег озера с юго-западной стороны был плоский, а с северо-восточной - холмистый. Все озеро было окружено широкой полосой камыша и осоки. Что касается местного казахского населения, то путешественники никого там не видели. Далее пространства, покрытые травой, сменялись песчаным и хрящевым грунтом, но на юго-западном горизонте виднелись Барлукские и Тарбагатайские горы, а к северу были заметны предгорья Алтая. Несколько верст подряд путешественники ехали вдоль течения Иртыша, но никаких следов Алтая, о которых толковали старинные географы, они не примечали. Попадались только умеренные цепи гор. Русло Иртыша в том месте было очень каменисто, а берега его покрыты были кустарниками и деревьями. Проводники, полученные Аткинсоном от Баспази, доставили его в аул султана Дулемба. Затем калмыки распростились с англичанином и пустились в обратный путь. Таким образом, при Аткинсоне остались было только три казака, но султан Дулемба дал ему в провожатые еще восьмерых казахов, внешне отчаянных молодцов, годных не только для защиты, но и для разбоя. Отсюда Аткинсон повернул на юго-запад, к горам Барлукским и Тарбагатайским. По словам проводников, ему предстояло ехать до тех мест целых девять дней, но на третий день можно было достигнуть аулов султана Ишонак-Хана, находившегося в дружбе с Дулемба.

Оказалось, что путешественникам совершили пять утомительных переездов по безводной степи, пока не нашли султана. Ишонак-Хан носил на шапке совиное перо, в знак своего происхождения от знаменитого Чингис-Хана. В нескольких милях далее возвышались Барлукские горы. Хребет этот простирался между горами Тарбагатая и Алтаем, к востоку от Ала-Куля. Длина цепи с востока на запад простиралась около девяти миль, а ширина от трех до четырех миль. Самые высокие шпицы поднимались до 3 000 футов над равниной, не достигая до снежной линии. Низкие склоны этих горы изобиловали хорошими пастбищами, но более возвышенные гребни представляли обнаженные утесы.

Ишонак-Хан дал Аткинсону своих людей и лошадей, чтобы проводить его до Тарбагатайского хребта, чему тот был очень рад, потому что ему предстояло миновать одну из самых неприятных местностей. Вся поверхность земли покрывалась соленой корой, которая под копытами лошадей, превращаясь в пыль, набивалась всадникам в рот, и вызывала жажду. Между тем, единственное средство для утоления жажды, чай, приходилось варить в пахнущей стоячей воде. К тому же не было никакой возможности добыть дичи для стола, потому что растительность, попадавшаяся по краям лагун, была самой жалкой. К вечеру пятого дня пути удалось путешественникам достигнуть реки Эремиля, вытекающей из Тарбагатайского хребта. Аткинсон с наслаждением напился свежей воды. Продолжая скакать вдоль цепи гор, путешественники проехали в двух милях от китайского города Чугучака, вокруг которого в то время хозяйничала разбойничья шайка Бизагат.

Под вечер второго дня, путешественники достигли кочевья султана Ямантуха, который кочевал в эту часть гор два раза в год, для совершения молитв по находившимся там поблизости могилам своих предков. Проведя там около восьми-девяти дней, султан удалялся со своими стадами и табунами в другие места. 

Продолжая путь по направлению к Ала-Кулю, Аткинсон увидел перед собой живописную горную цепь Ала-Тау. Аткинсон обозначал этим названием весь горный хребет, который недалеко от Ала-Куля примыкал к Баркульским горам, и потом тянулся до реки Или. Но на географических картах в этих местах обычно показываются горы Алтынэмель-тау. Аткинсон различал в этих горах три отдельных кряжа, идущие с севера на юг. Северный кряж назывался у него Кара-Тау. Горы эти достигали 6 000 футов над поверхностью равнин, представляя собой разорванные массы темного сланца, сквозь трещины которых несколько рек пролагали себе путь в степь. Позади этих черных гор возвышался хребет, Ала-Тау, получивший это название от цвета составных его горных пород, пестро-цветного порфира, светло-розового ясписа и черного базальта. К югу над этим хребтом возвышались шпицы Ак-Тау, поднимавшиеся до 1 500 футов. Так как все названия основаны на сочетании цветов каменных пород, то неудивительно, что названия эти часто встречаются в других местностях. От главного хребта отделялись в соседние степи различные каменистые отроги около 300 футов вышиной. Низменные склоны и плоскости, примыкавшие к горам, покрывались травами и степными растениями, но на севере степь снова превращалась в пустыню, населенную скорпионами, тарантулами и другими опасными гостями. Невзирая на это, местность эта когда-то была густонаселена, чему служат доказательством многочисленные могилы.

Переезд до Ала-Куля был очень утомителен. Местами лошади едва были в состоянии переступать по глубокому, зыбкому песку. К тому же надо было переправляться через бурные потоки (Тарзахан и Элин-са-гаш). Попадались места, где путники с трудом пробирались через болота, заросшие осокой и тростником. Однажды случилось даже, что все спасались от бурана в камыши, и благословляли судьбу, что успели избавиться от вихря, вздымавшего целые столбы песка.

Озеро Ала-Куль имело только девять миль в длину и до четырех миль в ширину. Около получаса от берега озера лежал небольшой остров, на который можно было попасть, пробираясь по гряде подводных рифов. Александру Гумбольдту один татарский купец рассказывал, что этот остров есть вулкан, имеющий до 100 футов возвышения, поэтому Аткинсону было любопытно осмотреть остров, но он не нашел там следов вулканической деятельности. До восьми рек изливали свои воды в озеро, и во время таяния снега значительно возвышали его уровень. Несмотря на то, летний зной бывает так велик (до 45° R в песке), что прибывающая вода быстро испарялась.

Близ озера Ала-Куля Аткинсон имел маленькое приключение с кочевавшим там султаном Беком, богатейшим из местных султанов. В его табунах насчитывали до 10 000 лошадей, кроме прочего скота. Зная об этом, Аткинсон заранее рассчитывал на прием, подобно тем, к которым он привык со стороны других султанов. Но когда он приехал к аулу, то уже было довольно поздно, и султан, рассердившись на путешественников, нарушивших его первый сон, послал им не очень-то жирного барана. Аткинсон отправил барана назад. Через несколько минут к англичанину явилось посольство из двух казахских девушек, которые поднесли ему превосходного жирного барана, с просьбой принять его. Вместе с тем Аткинсон получил от султана приглашение оставаться в ауле, сколько пожелает, и обещание дать ему лошадей и проводников для сопровождения его по степи. На такое любезное предложение Аткинсон не мог не отвечать равной же любезностью, и через полчаса он уже сидел на ковре, подле султана Бека, распивая душистый чай. Пока происходило это угощение, закланный баран был уже сварен, и присутствующие с удовольствием принялись за уничтожение вкусного ужина. 

На следующий день Аткинсон пустился в путь, направляясь на запад. Он переправлялся через реку Лепсу, широкий поток, извивавшийся между высокими песчаными берегами и представлявший местами то широкие лагуны, и заросшие осокой, то узкое и быстрое русло. Пробравшись через лабиринт песчаных холмов, разбросанных по ту сторону реки, путешественники наткнулись на казахов, вооруженных ружьями. Оказалось, что то были подданные султана Булана, известного ученого и самого уважаемого султана местности. Аткинсон нашел у него весьма радушный прием. Так как в предшествовавшем году султана Булана посетил русский генерал-губернатор Западной Сибири, то Аткинсон показал ему рекомендательное письмо последнего, в котором генерал-губернатор просил всех дружественных начальников кочевников об оказании содействия англичанину. Вследствие того, султан поручил своему главному мулле изготовить для Аткинсона пропускной вид ко всем начальникам соседних аулов, которые оказывали Булану уважение.

Дорога шла вдоль северных склонов Ала-Тау. Множество могильных курганов различной постройки стали часто попадали Аткинсону. Те из них, которые имели наибольшие размеры, были и самыми древними. Один такой курган имел круглую форму, с поперечником в 364 фута, при 30 футах вышины, и состоял из бесчисленных куч булыжника, доставленного туда из ложа Лепсы, потому что в окрестностях нигде не попадалось камней. Самые большие камни имели немного менее фута в поперечнике, но большая часть была значительно менее.  Встречались еще другого рода могильные курганы, имевшие сходство с горнами конусообразной формы и с отверстием наверху. Одна из таких надгробных построек, по измерению Аткинсона, имела 25 футов в поперечнике, при 50 футов вышины. Толщина стен была 4 фута. Сбоку, в 4 фута над землей, было устроено отверстие, имевшее 4 фута в квадрате. Аткинсон прополз в одно из этих отверстий и нашел внутри два огромных надгробных камня, которые положены были туда прежде, чем могила была возведена. По словам казахов, могильные курганы эти принадлежали народам, которые жили там еще прежде калмыков. Третий род надгробных построек был возведен из необожженного кирпича. По некоторым наружным признакам можно было заключить, что покоившиеся в этих могилах были мусульмане, действительно, приписывают происхождение к Тамерлану и его народу.

Во время одной из позднейших поездок своих в горы Ала-Тау, Аткинсон посетил одну могилу первой категории, о которой существовало в народе темное предание. Курган этот имел в поперечнике 200 футов, в вышину 40 футов, и был окружен сплошным рвом, в 12 футов ширины и 6 футов глубины. Вершина имела круглое углубление, а все целое представляло вид крепости. Местные казахи сообщили Аткинсону предание, что в древние времена там обитал один род, вымерший вследствие самоистребления: сначала старик-отец убил свою жену и всех детей, кроме старшего сына, потом старший сын убил отца, и в заключение, лишил себя жизни сам. В предании этом содержалось указание на отчаянные схватки прежних обитателей с вторгавшимися в их родину пришлыми ордами. Что же касается обитавшего в тех странах другого народа, то существование его подтверждалось многочисленными остатками разных построек, виденными Аткинсоном, и водопроводами, устроенными для орошения полей и для усиления плодородия почвы. Постройки подобного рода не принадлежали новейшим поколениям, не имевшим вообще никакой склонности к земледельческим занятиям, и промышляющим только скотоводством.

Могильные курганы в виде горна, возведенные из камня, попадались Аткинсону и в другом месте, именно между озерами Зайсан и Балхаш. Две такие могилы изображены ниже. Основание этих могил было круглое, а вышина доходила до 55 футов. С южной стороны, в 8 футах над землей, помещалось отверстие около 4 футов в квадрате, а выше к куполу другое отверстие в 2 фута в квадрате. Внутренность, как оказалось при осмотре, имела 21 фут в поперечнике, а толщина стен была в 4 фута. Посредине пространства, занятого этими могилами, возвышались два больших кургана, окруженные с каждой стороны тремя курганами меньших размеров.

Что касается обрядов, совершаемых при погребении почетных казахских старшин, то они значительно отличались от обрядов прочих народов. Аткинсон описывал погребение султана Дарин-Зырена, богатого и могущественного князя, умершего близ Нор-Зайсана. Когда главный мулла, исполнявший вместе с тем обязанность придворного врача султана, признав болезнь очень опасной, объявил, что смерть его престарелого пациента должна произойти скоро, немедленно были разосланы во все соседние аулы гонцы с вестью о предстоявшей потере. Из этих аулов разосланы были опять гонцы далее, так что через несколько часов весть эта обежала пространство в несколько миль в окружности. Едва султан успел закрыть глаза, как из соседних аулов наехало уже множество знатных казахов, в сопровождении многочисленной свиты. Перед палаткой, в которой лежало тело умершего, выставлено было копье с черным знаменем, а возле него свалено было в кучу самое дорогое седло его, с прочими принадлежностями, его парадная одежда, боевое оружие и прочие принадлежности его звания; внутренность юрты была увешана кусками шелковой китайской материи. Собравшиеся со всего аула женщины стояли кругом на коленях, с лицом, обращенным к покойнику, и торжественным тоном пели что-то погребальное, медленно покачивая тело с одной стороны на другую. Стоявшие снаружи мужчины составляли тоже хор, и подтягивали женщинам густым тоном. Но никаких воплей, ни завываний при этом не было слышно, равно не было видно вырывания волос, ни других взрывов неприличной скорби. Все носило печать глубокой, тихой и торжественной печали.

Пока звуки погребального пения оглашали соседние степи, слуги были заняты приготовлениями к поминкам по покойному султану, и стряпали разные блюда. Гостей набралось столько, что в первый день потребовалось убить 10 лошадей и 100 овец. Семь дней продолжалось надгробное пение, и каждый день съезжалось все более и более гостей, так, что на восьмой день, когда происходило само погребение, приехало 2 000 человек. На покойника, сверх его ежедневной одежды, наброшено было еще праздничное одеяние, и в этом костюме он был усажен на верблюда, который предназначен был, чтобы отвезти его в последнее жилище. Впереди поезда вели другого верблюда, на котором поставлен был трон с укрепленным на нем совиным пером, свидетельствовавшим о происхождении покойного от Чингис-Хана. Вслед за покойным вели двух любимых коней его. Потом следовало все население, женщины впереди, а мужчины за ними, и все общим хором пели погребальную песнь. Вслед за телом опустили в могилу и обоих верховых коней покойного, предварительно заколов их, и положили их по обеим сторонам их повелителя. Мулла прочел молитвы, и произнес похвальное слово покойнику. Затем насыпан был холм, и вся публика возвратилась в аул. Около ста лошадей и тысячи овец было заколото в память о султане. По возвращении женщины продолжали еще около часа свое жалобное пение в юрте султана, и затем разошлись по домам. В следующие затем дни разъехались и прочиe гости, но каждый вечер в течение целого года женщины затягивали в ауле покойного князя погребальное пение.

Некоторые из древних могильных курганов пользовались особым уважением со стороны казахов. Во время одной из своих поездок зимой в горах Кара-Тау Аткинсон видел такую могилу, которой кочевники воздавали почести, развешивая вокруг шелковые тряпочки и пуки лошадиных волос. Они рассказывали, что в могиле этой покоится знаменитый калмыцкий государь, который в свое время властвовал над обширными странами мудро и справедливо, так что все его подданные благоденствовали.

Одного из потомков знаменитого Тимура нашел Аткинсон, недалеко от этих могильных курганов, в лице султана Али-Игольды. Знаком его достоинства служил ему трон, с украшениями из павлиньих перьев, который во время переездов ставился всегда на особого верблюда, шедшего впереди. На рисунке ниже изображена семья султана.

Большая честь степных султанов добивалась чести происходить от Чингис-хана или Тимура, и старалась обозначить это наружными признаками, совиными или павлиньими перьями. 

Вообще, все степные султаны, ханы и беки очень любили хвастаться наружными знаками полученных ими почестей. Пользуясь этою слабой стороной своих соседей, русские старались привязать к себе наиболее могущественных среди них раздачей медалей и прочих безделушек. Но так как самые могущественные и влиятельные султаны вместе с тем были самыми недобросовестными, то случалось, что часто султан, тщеславящийся пожалованной ему почетной медалью, слыл у всех соседей за отъявленного разбойника и конокрада. Подобной известностью пользовался и султан Зук, к которому Аткинсон завернул, расставшись с Али-Игольди. Зуку в то время было уже 80 лет, и на совести его лежало много старых грешков. Множество жен и дочерей лишились через него своего родного крова, и попали в неволю. Он был до того жестокосерд, что не отпускал своей добычи, несмотря ни на какие мольбы. При одном из подобных ночных нападений, Зук потерял нос. Когда Аткинсон снимал с него портрет, то он умолял его всеми святыми придать ему на портрете его прежний красивый нос, для того, чтобы царь, увидев его портрет, не догадался по отрубленному носу о его прежних разбоях, и не отнял у него пожалованного ему ордена.

Позже Аткинсон встретил одного султана, обладавшего всеми условиями, необходимыми для земного благополучия кочевых монархов: бесчисленными стадами, множеством слуг и т.п., но считавшего себя несчастным оттого, что не имел царской почетной медали. Он всячески умолял Аткинсона походатайствовать о нем перед царем. На это Аткинсон возразил ему, что не может помочь ему, потому что он и сам чужд в России. «Да ведь казаки слушаются же тебя», - заметил ему казахский султан. «Это потому, - объяснил Аткинсон, - что царь повелел им слушаться, на что мне и выдан особый вид». При этом Аткинсон показал султану свой паспорт, к которому была приложена печать с изображением государственного герба. Посмотрев с почтением на печать, султан спросил: «Сколько лошадей заплатил ты за эту бумагу?». «Ни одной!» - отвечал Аткинсон. «Это невероятно, - возразил султан, - в Аягузе за бумажку, которая была несравненно меньше твоей, я дал пять верблюдов и пятьдесят лошадей. А сколько лошадей можешь ты купить за эту большую бумагу?».  Несмотря на объяснение, что за нее нельзя получить ни одной овцы, султан не поверил словам Аткинсона, и не переставал упрашивать его походатайствовать о пожаловании ему медали.