В книге «Величие Абая, или попытка создания портрета мыслителя в XXI веке» известный азербайджанский историк, теолог Теймур Атаев с огромным интересом изучил знаменитые «Слова назидания» выдающегося казахского просветителя Абая Кунанбаева, сопоставляя нестареющие мысли Абая с аятами Корана. Автор старается осмыслить связующую нить между откровениями Корана и «Словами назидания». Для более полного понимания идей Абая автор обращается к важнейшим страницам казахской истории и значимым эпизодам биографии мыслителя. По его убеждению, это позволит более глубоко понять строки Абая, актуальные во все времена. Азербайджанский историк, публицист, теолог Теймур Атаев занимается исследованиями проблем истории, религии, литературы, искусства, автор трудов «Многогранность Габдуллы Тукая, или Непрерванный полет» (2019), «Быть верующим в круговерти сегодняшней жизни... Сложно? Легко? Возможно?» (2020) и др.
Теймур Атаев задается вопросом, насколько славные страницы казахской истории и важные эпизоды из биографии Абая сформировали его личность, позволив выдающемуся просветителю сделать неоценимый вклад в казахскую мысль, подойти нему с различных сторон, включая сопоставление мыслей Абая с откровениями Корана? В третьей части своего труда автор сделал глубокий анализ знаменитой книги Абая «Слова назидания». В данной главе автор попытался дотронуться до нерва знаменитых и нестареющих «Слов назидания» ученого, к созданию которых он приступил в зрелом возрасте – 45 лет от роду (и 45 Слов!) и писал их почти девять лет.
В этих Словах – квинтэссенция мыслей Абая. Его переживаний, дум, сомнений. В них – итог размышлений. Богатейший и широчайший внутренний мир, которым он посчитал возможным поделиться и с близкими, и с далекими ему людьми. И, как кажется, далеко не только с казахами.
Но каким переводом произведений Абая на русский язык желательно воспользоваться, чтобы приобщиться к его мыслям? Общеизвестны переводы Виктора Шкловского, Сатимжана Санбаева, Ролана Сейсенбаева, Клары Серикбаевой и других. Частичное переложение «Слов назидания» осуществил и епископ Геннадий (Гоголев), настоятель кафедрального собора, избранный епископом Каскеленским, викарием Астанайской и Алматинской епархии. Автор решил ознакомиться с переводами всех этих специалистов, а также казахстанского врача, поэта Анатолия Корниенко (псевдоним Анар Лизари), даже не будучи в курсе о степени их смысловой схожести или различия. Уже на этапе ознакомления с ними автор принял решение выборочно использовать те, которые, по его мнению, лучше соответствуют образу мышления Абая.
Вместе с тем, ознакомление со строками Абая позволяет буквально сразу же увидеть связующую нить между ними и откровениями Корана. А более глубокое знакомство со «Словами» показывает, насколько она прочна, и автор также старается отразить в своем исследовании.
В то же время, автор попытался рассмотреть прочитанное не в соответствии с хронологическим порядком «Слов», а с точки зрения их тематического «единства» (в собственном понимании, конечно). Тем более что «Слова» были пронумерованы не Абаем, а при редакционной обработке собрания сочинений после смерти автора.
Произведение Абая настолько современно благодаря многогранности и широте его идей, что знакомство с ним порождает различные ассоциации. Погружаясь в мысли Абая, вы пропускаете через себя отдельные эпизоды из собственной жизни и переосмысливаете ее на основе слов ученого, что также нашло отражение в книге.
Уже в «Слове первом» начальные строки обращения Абая к читателю несут оттенок чистейшей правды. Правды пережитого и переживаемого. Жизненный опыт позволяет Абаю высказаться вслух о наболевшем. И, кроме того, мыслитель сразу же дает понять, что он отнюдь не собирается давать назидания исходя из неких эгоистических соображений. Им движет забота о своих детях, а через них – о казахском народе.
Что происходит в обществе сегодня? Чего ожидать завтра? Кто будет вести народ вперед, да и к чему? К каким идеалам? С какими призывами? Все эти сомнения и переживания чувствуются в немеркнущих строках первого Слова Абая.
Поэт, прозаик, публицист-философ, он не скрывает, что прежде чем решить поделиться своим видением мира с другими, он рассуждал о себе, о своем призвании и дальнейших жизненных шагах: должен ли он прилагать усилия, чтобы занять «руководящую должность» в иерархии власти или же, скажем, заняться научными изысканиями? Но нет, все это не для него, и не в этом кроется его призвание. Смысловой посыл обращения – желание (намерение, потребность, настоятельная необходимость) высказать свои соображения соотечественникам-казахам исключительно по причине беспокойства за их будущее.
«Пресытившись всем, обнаружил бренность и бесплодность своих деяний», – пишет Абай. И добавляет, что «знания оборачиваются горечью, приносящей преждевременную старость, когда нет рядом человека, с кем можно поделиться радостью и печалью», да к тому же «не с кем словом умным перемолвиться». Вот он и «попросил бумаги и чернил, чтобы простой и безыскусный слог Мои Слова навеки сохранил».
Чувствуется ли безысходность в сказанном? Или это лишь печаль? Конечно же, второе, ибо будь безысходность движущим мотивом начальных слов Абая, он ни к кому бы не обратился. Но Абаем правит надежда: «Может быть, кому-то придется по душе какое-нибудь мое Слово, он перепишет его для себя или просто запомнит».
Сказано скромно, мягко, ненавязчиво. Но надежда теплится. И она настоящая, о чем свидетельствует крепкая линия Слов назидания.
Ну а дальше становится понятны причины настроения Абая, говорящего о бренности и бесплодности усилий: он видит ужасающие пороки, поразившие все слои общества. Но не он не молчит о них, а заявляет во весь голос, не скрывая своего внутреннего восприятия происходящего (подобно тому, как высказался по поводу современного ему общества выдающийся азербайджанский просветитель XIX века Мирза Фатали Ахундов).
Абай отмечает, что вместо овладения ремеслами и занятиями полезным трудом его соотечественники «проводят время в унизительных раздорах между собой». Отсюда – исчезновение присущего казахам восторга и радостного смеха от «превосходства над другими».
Абай не напрямую говорит о разочаровании таким положением дел. Он лишь передает свое восприятие сложившейся в обществе атмосфере, задаваясь вопросами о причине разобщенности соотечественников, их «недоброжелательности друг к другу», неуемного властолюбия: наша взаимная «скрытая неприязнь» перерастает «в открытую, непримиримую вражду, мы злобствуем, судимся, делимся на партии, подкупаем влиятельных сторонников, чтобы иметь преимущество перед противниками, деремся за чины».
В обществе правят «праздность и леность», продолжает он, но нет «сопереживания за родичей» и исчезла «правдивость». Вокруг «хватает покровителей», которым «ничего не стоит переступить слово чести», в то время как над «честными сынами степи чинятся уголовные дела по ложным доносам, проводятся унизительные дознания, загодя находятся свидетели, готовые подтвердить то, чего не видели и не слышали. И все ради того, чтобы опорочить честного человека, не допустить его к выборам на высокие должности». А «гордому и терпеливому уготован один путь – коротать свои дни в темнице».
«Никто не остался в стороне от этой лихой круговерти», – с болью в сердце говорит Абай. «Мы даже радуемся бедности своего народа, потому что чем больше бедных, тем дешевле рабочие руки». Но ведь «и для вражды надо иметь силу», в связи с чем «мы стали оспаривать друг у друга должности волостных старшин и биев. Волостные правители добиваются своего положения хитростью и коварством», поддерживая «неправых, ибо с подобными себе лучше дружить, чем враждовать».
Однако власть, «заслуженная низкопоклонством или купленная за деньги, не много стоит». Поэтому не получается уважать бая, ибо «он не хозяин своей воли и своего богатства. Враждуя с одними, из осторожности раздает скот другим, оказываясь в итоге обязанным доброй сотне людей». Но и «сам находится в зависимости от них». Так что «ни щедрым, ни милосердным его не назвать», ибо «на родной земле со своим народом бьется, добром сорит, распинаясь перед недостойными».
Остается лишь «пожалеть и пожелать благополучия тем кротким, смиренным баям», которые живут, следуя пословице: «Желаешь достатка, избегай ссор». Судьба научила их «безропотно отдавать одну половину своего состояния, чтобы спасти вторую, хотя и благодарности не получают за то, что отдают, и обезопасить себя не могут от воров, насильников и плутов».
Как видим, Абая не покидают переживания и мысли. А как иначе, если в сложившейся «сутолоке мой народ мельчает с каждым годом», становясь «все более безнравственным»?
Откровения Абая потрясают еще и тем, что в них поэт не отделяет себя от общества, а, наоборот, причисляет к нему. «Мы», – восклицает Абай. Мы, мы и еще раз мы…
Но разве другие общества не переживали упадок? Многие через него прошли, и именно поэтому послание Абая имеет универсальное значение.
Вспомним, например, полные горечи слова М.Ф. Ахундова о недугах того общества, в котором он жил и трудился. М.Ф. Ахундов писал, что провинциями управляют по большей части «невежественные» принцы, лишенные какого-либо «познания», пред которыми «народ в позорном рабстве выражает чувство преданности». Осуществлялось это, по великолепному образному выражению мыслителя, согласно «этикету»: власть предержащие «заседают на верху присутственной залы», а все подданные, «без различия звания и сословий», стоят пред ними, ожидая повелений. «Чуть только они откроют рот и вымолвят какое-нибудь слово», со всех сторон «возвышается и повторяется» глас одобрения. При этом «сановники персидские в отношении безнравственности, алчности и тщеславия нисколько не уступают принцам».
Но как же надо любить и лелеять свой народ, чтобы, как Абай, с болью в сердце писать столь неприглядную правду о нем. И в этом – сила Абая и его справедливость.
Любовь Абая не слепая, но и не искусственная и не показная. А потому, несмотря на то, что «смеюсь, но не могу радоваться», поскольку «внутри все мертво» и лишь «внешне жив», все же «сержусь, но не испытываю гнева». Отсюда и искренность в обращении к соотечественникам:
Но, братья, – я не мог оставить вас!
И, не питая призрачных надежд,
Я с вами встречу свой последний час,
Непонятый в собрании невежд.
Как тонко... Минусы, вызывающие боль. Непонимание, вынуждающее клокотать сердце. И здесь же высказываемая надежда, что последние дни «удастся прожить, уповая на будущее».
Многие общественные пороки, на которые обращал внимание своих современников и будущих поколений мыслитель, не изжиты и сегодня. Но в то же время, сказанное Абаем, поражает своей «актуальностью и по сей день». На кого пенять, если не «на самих себя»? Как же не досадовать, когда иные «кликуши-горлопаны», «не боясь Бога, не стыдясь людей», жаждут «многоликого скандала на сто дорог вокруг»? Как не обижаться, когда трескотня и «скользкословие», порожденные недопониманием или, что еще хуже, равнодушием, «унижают, умаляют наши независимость и суверенность?» И тогда, вслед за Абаем, задаешься горькими вопросами: «Почему родичи досадуют и обижаются на тебя, когда твоя лошадь приходит первой на скачках?» Почему злодеи бывают смелыми? Почему иные бедняки бывают спесивыми? И не обращен ли «этот крик души» поэта «из глубины времени к нам, к нашему сегодняшнему обществу?».
Для нас, современных азербайджанцев, такими же актуальными являются нелицеприятные, но неизменно правдивые выводы об азербайджанском обществе, прозвучавшие из уст Мирзы Фатали Ахундова, Мирзы Алекпера Сабира или Джалила Мамедкулизаде. Его слова полностью созвучны с внутренними проблемами азербайджанского общества.
Рассматривая в шестом Слове (и, в некоторой степени, в Слове тридцать девятом) тему единства народа, Абай восклицает: «Неужели это всего лишь общность скота, еды и одежды»? А если так, то «какая же польза от богатства и какой убыток в бедности?» В конце концов, зачем прилагать усилия для зарабатывания денег, если они «есть у тебя в роду» и их «можно выпросить?». Посему достижение единства «ценой скота» является началом «нравственного падения».
А ведь одно из важнейших качеств предков именовалось «стремлением к единству», что проявлялось в умении «почитать лучших мужей», самых «мудрых и честных» из которых «облачали особыми полномочиями и называли «ель-басы» (глава народа) и «топ-басы» (предводитель общины). Но «теперь не дружат. Душевное расположение заменил обман».
Единство должно обеспечиваться не взаимозависимостью, а общностью мысли, направленной на благо. А иначе в обществе постепенно «и Бога забудут, и делом не займутся», погрязнув во взаимных обидах, клевете и обмане друг друга. Как тут добиться единства?
По-видимому, Абай здесь ведет речь о национальной идее, способной обеспечить единство всего общества. Мыслитель не конкретизирует, какие именно пункты должны быть в ней отражены, но четко указывает на необходимость объединения за счет общности мысли всех и каждого, общности с точки зрения общественного прогресса.
Возможно, и в этом случае Абай опирался на Коран, ратующий за неразделение на ветви, ибо «воистину, верующие – братья» (Коран, 49:10). Тогда не удивительно, что в шестом Слове Абай затрагивает еще одну тему, непосредственно связанную с духовной стороной жизни человека. Но перед этим Абай с сарказмом пишет о любви к «достатку» и «насыщению», низводящую жизнь до уровня скотского существования:
Достаток, насыщение любя,
Служенью плоти посвящая жизнь,
Скотам мы уподобили себя
Но эта самая жизнь «в теле», обусловленная и ограниченная «едой и усвоением пищи», приводит человека к страху только лишь перед физической смертью. А потому в ней не остается места для духовности, хотя «плотью править должен дух», позволяющий душе и сердцу быть живыми, а уму – ясным. Но если главенствует лишь плотская жизнь, а «душа твоя мертва», тогда «слова разума не достигнут» человеческого сознания.
Как свидетельствует Коран, невозможно «заставить слышать глухих или наставить на прямой путь слепых и того, кто находится в очевидном заблуждении». В других аятах показано, о какой (чьей) слепоте идет речь: «Неверующие подобны скотине, на которую прикрикивает пастух, тогда как она не слышит ничего, кроме зова и крика. Они глухи, немы и слепы. Они ничего не разумеют» (Коран, 43:40; 2:171; 7:179).
А теперь вспомним приведенные чуть выше мысли Абая о скоте и разуме. Имеется ли в них нестыковка с вышеупомянутыми аятами?
Как бы то ни было, ученый заключает, что только при наличии духовности «труд искусством каждый назовет», благодаря чему приобретаемый «достаток», о котором шла речь во второй части шестого Слова, становится «уместен».
Как признался Теймур Атаев, знакомство с биографией Абая, его немеркнущим произведением принесло ему массу светлых и радостных эмоций. Это было подобно встрече с Личностью, не просто желавшей счастья своему народу, но и пытавшейся указать ведущие к нему пути. Строки абаевских Слов вызвали массу эмоциональных переживаний – уж очень сильно он хватает за душу своей правдой жизни. Автор смог пропустить творчество философа через себя. Ведь чтобы осознать (ощутить) высказанную им боль и надежду, необходимо постоянно возвращаться к отдельным его мыслям. Возможно, такой метод познания Абая как раз и способствует улавливанию отголосков его внутреннего мира.
