Вообще, российские исследования конца XIX века все еще отличались значительной беззаботностью в отношении истории казахской степи. Эти представления о степных окраинах, сплошь и рядом, грешили не простым, а в значительной степени приправленным удивительным извращением фактов действительности и преувеличенностью, порой доходившей до карикатурности. Так, в архивах редакции Могилевских и Олонецких Губернских Ведомостей были твердо убеждены, что Акмолинское областное правление находилось в городе Акмола, а не в Омске, который Смоленская редакция причисляла к Тобольской губернии. Не лучше других оказались редакции Лифляндских и Казанских Губернских Ведомостей. Первая в 1899 году продолжала именовать Акмолинское областное правление Областным Правлением Сибирских киргизов, упраздненным еще в 1868 году, а вторая - даже Пограничным правлением Сибирскими киргизами, существовавшим с 6 апреля 1838 года до 19 мая 1854 года. Даже в учебниках географии Лебедева Семипалатинск именовали резиденцией степного генерал-губернатора.
В просторечии город Акмолинск часто называли Акмолы, хотя это последнее название до некоторой степени признавалось официальным, например, в почтовом ведомстве. В целом, русские исследователи слово «Акмола» переводили на русский язык как «белые могилы, или белая могила». Такое название, по их словам, город получил от находившихся недалеко от места постройки города могил именитых казахов, которые имели белый цвет. Среди казахов Акмолинск был известен под названием «Карауткуль», что переводили как «черный брод», находившийся вблизи города через реку Ишим. Казахи также называли Акмолинск просто «дуан», т.е. поселение, в котором производилась торговля. На вопрос, куда поехал – «қайда барасын?» - встретившийся казах обычно отвечал – «дуанға» - в город.
Решение о строительстве города в населенном пункте, где жили казахи, русские исследователи называли стратегическим. Возникло оно из-за желания русского правительства иметь опорный пункт, из которого можно было бы держать в повиновении казахов, кочевавших по берегам реки Ишим. С этой же целью были заложены крепости Актавская (к югу от Акмолы, по направлению к голодной степи Бетпакдала), Атбасарская станица и Улутавское укрепление в 1846 году (к востоку, вблизи границы с Тургайской областью). Как Актав, так и Улутав к концу XIX века представляли из себя одни развалины бывших крепостей и казенных зданий.
Население Акмолинска было пестрым, довольно разнообразным по представленным национальностям. Бывший когда-то подневольным военным поселением Акмолинск позже стал пунктом, куда устремилась вольная колонизация. Простор и приволье казахских степей заманили сюда не только казаков. С самого начала возникновения станичного, а потом городского поселения, сюда направились казанские и уфимские татары и тюменские бухарцы, которые стали торговать с местным населением и Туркестаном. Пролегавшая через Акмолинск караванная дорога из Туркестана в Петропавловск также не могла не отразиться на количестве населения города. Ездившие с караванами туркестанские сарты оседали по дороге в Петропавловске, Кокчетаве, Атбасаре. Осели они и в Акмоле. Здесь они занимались торговлей и ростовщичеством. В городе были специальные, так называемые, «сартовские ряды», где желающие могли найти все товары туркестанского происхождения, начиная с дабы и заканчивая жангаками (так в Акмолинске называли грецкие орехи). В сущности, торговля эта не была центром тяжести практической деятельности сартов, главным же их занятием было ростовщичество.
Деятельность сартов в Туркестане была давно известна и достаточно обрисована, такова же она и в Акмолинске. К примеру, в Акмолинске оперировал один известный всему городу местный временный купец, который, по его собственному признанию, считал в долгу за местными казахами до 200 тысяч рублей. Он ссудил эти деньги всему более или менее нуждавшемуся в кредите казахскому (да и русскому) населению города и уезда.
Нужда в деньгах у местных казахов была настолько велика, что они соглашались на самые тяжелые условия кредита. В «Киргизской Степной Газете» писали, что проценты на ссуду у степных ростовщиков достигали 200 и более процентов годовых. Ростовщики так опутывали бедных скотоводов, все богатство которых заключалось в одном скоте при самом ничтожном обращении денежных знаков, что, как передавала та же газета, бывали случаи, когда должники рассчитывались со своими кредиторами собственными своими детьми.
Результаты ростовщических операций были настолько заманчивы, что ими не брезговали заниматься и богатые казахи, и татары, и русские. Представителей тех и других можно было встретить и в Акмолинске.
К концу XIX века Акмолинск оказался одним из первых мест, захваченных переселенческой волной. Здесь были переселенцы, пришедшие сюда еще в начале 1880-х годов. Шли сюда, главным образом, притесненные малоземельем в России крестьяне-«хлеборобы», для которых земля являлась фундаментом всего жизненного процесса. А этой земли в казахской степи было в изобилии и очень хорошего качества. Сюда двинулись крестьяне Самарской, Пермской, Каменецк-Подольской, Курской губерний, черемисы, мордва и даже зыряне, все влекомые одной целью убежать от земельного утеснения на родине и найти привольные земли здесь. И те, кто в силах был сразу же приняться за землю, поднять новину, обработать ее, действительно нашли это приволье. У казахов, владельцев обширных пространств девственной тучной степи, можно было арендовать земли сколько угодно, на глаз, и за баснословно дешевую цену.
Хлебопашеством здесь занимались не только мещане, крестьяне и казаки, но и чиновники и купцы, и занимались в крупных размерах с применением культурных проемов обработки земли. Более состоятельные хозяева засевали участки в сотни десятин подряд, без всякой чересполосицы, так что с одного конца участка нельзя было увидеть другого.
Водяных мельниц в Акмолинске не было. Все зерно перемалывалось на ветряных мельницах, которые составляли крупную статью дохода своим владельцам. Этих мельниц было около сотни в Акмолинске.
Расположенный среди открытой степи Акмолинск совсем не имел древесной растительности, если исключить небольшой садик на площади и ивовые заросли на берегу Ишима, в которой жители города укрывались от летней жары и пыли городских улиц. В этой же заросли, на островке, летом 1893 года местная городская интеллигенция устроила даже нечто вроде вокзала, который просуществовал недолго. Зимой 1895 году по неизвестной причине он сгорел. Степь от Акмолинска простиралась к югу на бесконечное число верст, а к северу приблизительно на 70 верст, где находился ближайший от города лес, если не считать небольшие осиновые и березовые колки-чүбары, находившиеся от города в 25 верстах. В эти чубары акмолинцы ездили летом прогуляться и для того, чтобы на свежем воздухе попить чай.
В 1890-х город стал приобретать вид настоящего города. В нем выстроили новую мечеть, большой каменный собор, каменные здания для городского управления, полиции и большие каменные торговые ряды. Кроме того, было выстроено много частных каменных магазинов и домов. Все это придавало Акмолинску вид города. Деревянные дома стали строиться больше, лучше, заменяя собой прежние форменные казачьи избы. Значительным дефектом по части внешнего благообразия города служило неудачное местонахождение острога среди самой большой площади, в самом центре города. Огороженный сплошным частоколом из заостренных вверху бревен, острог своим мрачным видом расхолаживал всякое благоприятное в пользу города впечатление, вынесенное туристом при его беглом осмотре.
Больное место города составляла также, так называемая, «Мещанская слободка». Эта слободка была приютом и убежищем не только бедноты самого города, но и всего уезда: здесь жила беднейшая часть городского населения и здесь же находили себе пристанище крестьяне из поселков уезда, гонимые в город нуждой и желанием найти какой-нибудь заработок. Но так как в городе и своей бедноты было достаточно для того, чтобы удовлетворить все запросы на рабочие руки, то крестьяне были вынуждены работать за нищенскую плату. Большинство обывателей слободки жило в самых невозможных гигиенических условиях. Часто в одной избе, пригодной для помещения одной небольшой семьи, жило две, три и даже четыре семьи в количестве 16 человек. Разумеется, нечего говорить о гигиенических условиях такого быта, где в одной комнате стряпают, моют белье, даже живут телята и, вместе с тем, той же атмосферой дышат 16 человек. И таких лачуг в слободке было несколько, поэтому мне кажутся отчасти справедливыми заявления, что до тех пор, пока не было этой слободки, акмолинцы не знали тифа, дифтерита, инфлуэнции и других эпидемий.
За исключением двух отмеченных дефектов благоустройства, город со своими большими площадями, широкими улицами, довольно большими и приличными магазинами, производил впечатление довольно оживленного, особенно осенью и зимой. В самой значительной мере содействовали этому оживлению города казахи, съезжавшиеся сюда из аулов для продажи продуктов своего хозяйства и для закупки разного рода товаров, необходимых в их домашнем обиходе.
Хотя преобладающей народностью городского населения называли русских, потому что другие народности были представлены в незначительном количестве, однако город нельзя было назвать иначе, как казахским:
«Выйдите вы в какое угодно время дня на улицы или на торговые площади города, и вы будете встречать одних только киргиз и слышать один только киргизский разговор; зайдите в лавку или магазин, и там вы увидите тех же киргиз и услышите ту же киргизскую речь; пойдите в какое-либо присутственное место или общественное учреждение, и там вы встретите тех же киргиз; наконец, просто, сидя у себя дома и смотря чрез окно на улицу, считайте всех проезжающих и проходящих мимо - и, я уверен, что из 100 человек, насчитанных вами, всегда будет 90 киргиз.
С утра до вечера пред вашими окнами будут мелькать характерные киргизские шапки, имеющие вид усеченного конуса и покрытые материей яркого цвета с самыми пестрыми узорами; с утра до позднего вечера, в летнее и осеннее время, вы слышите пронзительный и режущий скрип арб, запряженных или лошадьми, или верблюдами, или быками. Кстати сказать - сами киргизы не только не считают этот скрип неприятным для слуха, а напротив - гордятся особенно сильно и пронзительно скрипящей арбой, говоря, что тихо и неслышно приличнее ездить только ворам, как желающим быть незаметными, а благородные и честные люди не должны бояться или избегать этого скрипа, так как он служит показателем их нравственной добропорядочности.
Вот на плохонькой лошаденке, в пестром ситцевом халате и таком же малахае, подбитом простой овчиной, «трусит» сын степи, слегка помахивая нагайкой и управляя поводами. Все на нем ветхо, старо, грязно, неряшливо. Это - байгуш, бедняк. А вот другой сын степи, но уже несколько в ином характере. Малахай его сшит из малинового бархата и подбит лисицей, халат также покрыт бархатом и опоясан ременным поясом с серебряными пряжками и другими украшениями. Серебряные бляхи украшают также и сбрую на лошади. Он, толстый, грузный, «семіз» по-киргизски, важно, с сознанием собственного достоинства дефилирует на своем дорогом иноходце пред глазеющей на него базарной толпой. Это – «бай», «бай кісі», богач, и, по всей вероятности, волостной управитель. Спросите у него, сколько лошадей имеет он в своих табунах, сколько голов рогатого скота, сколько баранов, верблюдов, коз - он не скажет вам этого, не скажет по очень простой причине: он сам не знает сколько. В лучшем случае он может сообщить вам, что у него столько-то табунов лошадей, столько-то табунов баранов и, пожалуй, ничего более»
Акмолинск долгое время считался единственным русским оазисом во всем своем уезде, так как он находился в самом сердце казахской степи, казахского населения. Поставленные в такие условия первые насельники города казаки должны были иметь разного рода житейские отношения с казахским населением и даже зависеть от него в некоторых моментах. Естественно, что казаки должны были близко ознакомиться с нравами, обычаями и языком казахов и, действительно, казаки почти все прекрасно владели казахским языком, превосходно знали их быт и нравы. Казахскому языку казаки начинали обучаться еще с младенчества. Нередко маленький казачек также свободно говорил по-казахски, как на родном языке. Часто случалось, что он даже смешивал родной язык с казахским и употреблял последний там, где более всего место первому. К примеру, «в церковь принесли одного юного казачонка, который еще только что начинал говорить. Когда его поднесли к священнику, то необычайный для него вид последнего до того поразил нашего причастника, что он закричал и вырвавшимся у него восклицанием испуга было киргиское «ой-пыр-мой».
Вообще, в русскую речь казака вошло очень много казахских наречий. В ходу были следующие выражения: «агачиной отаячить» (ударить палкой), «жанжал (скандал) вышел», «на кызык подняли» (на смех подняли), «жамалу навели» (неправду наговорили), «кош» (прощай), «аман» (здравствуй) и т.д. Казак в своем разговоре с казаком же постоянно пересыпал русскую речь казахскими словами и выражениями, а иногда бывало и так, что говорили по-русски и вдруг забормотали по-казахски. Казахские пословицы, загадки, сказки и даже песни с их мотивами были в большом ходу у казаков, точно так же, как нагайка и халат.
Вообще, казахи оказали значительную долю своего влияния на казаков, во всяком случае, несравненно большую, чем казак на казаха. В 1890-х годах в акмолинской тюрьме содержался один молодой русский казак. Он плохо говорил по-русски, совершенно не был знаком с догматами православия, напротив, был истым мусульманином, носил казахское имя и, несмотря на увещания местного священника, не признавал себя христианином. Крещенный и оставшийся в детстве круглым сиротой, этот казак каким-то образом попал к казахам и был воспитан в полной казахской обстановке. Рассказывают также, что ранее неоднократно бывали случаи полного сожительства казачек с казахами, причем дети этих казачек становились настоящими казахами. Более того, среди акмолинцев существовало довольно любопытное по своей романтичности предание об одной несчастной казачке, увлекшейся туркестанским богачом-сартом и увезенной им с караваном в товарном тюке. Это предание подтверждалось старожилами, среди которых находились лица, бывшие современниками этого романического события. Говорили, что сарту очень дорого обошелся этот роман: он стоил ему почти половину состояния и, в конце концов, повлек за собой разорение.
Казахи Акмолинского уезда считались самыми зажиточными из всех других казахов области. Поэтому торговые операции в городе не оставляли желать лучшего. Магазины и простые лавки торговали бойко. Так называемая «интеллигенция» была представлена здесь очень солидно для степного уездного города и нельзя сказать, чтобы ее потребности не находили удовлетворения на месте. Предметы не только первой необходимости, но даже и роскоши местный покупатель всегда может найти на своем рынке. Главным покупателем и главным потребителем здесь был казах. С ним исстари велись главные торговые операции по купле-продаже. У него скупали продукты скотоводства для отправки их на внутренние рынки, и для него же привозили с этих рынков предметы товарного производства. Потребности казаха быстро росли, поэтому он уже не мог удовлетворить их при помощи своего хозяйства. Город сделался для него необходимым. И, действительно, торговля в городе держалась почти исключительно казахами. Кроме того, что казахи являлись обыкновенными покупателями непосредственно в городских лавках и магазинах, русские купцы сбывали им свои товары еще посредством следующего способа.
Казахи, как жители дальних аулов, находившихся в нескольких сотнях верст от города, разумеется, в город не ездили. Но их жизненные потребности ничем не уступали по своей интенсивности потребностям казахов близлежащих волостей. Удовлетворяли эти потребности алыпсатары или саудагеры, т.е. перекупщики из числа казахов. Явившись в город и набрав товара у местных купцов, часто на несколько сот рублей, они отправлялись с ним по аулам и здесь производили обмен на баранов, шерсть, кожу и сырые продукты. Расплачивались саудагеры с купцами иногда чистыми деньгами, а чаще - скотом и, вообще, теми сырыми продуктами, которые они наторговали во время своих странствий по аулам. Часто за привезенное сырье купцы платили частью товаром, а частью и деньгами. Раньше такие операции велись не особенно чисто. Бывало и так, что некоторые из купцов, пользуясь простотой казахов, платили им фальшивыми деньгами.
Особенно любили расплачиваться с казахами фальшивыми кредитками скупщики скота, приезжавшие для этой цели в степь даже из Пермской и Тобольской губерний. Обычай этот так укоренился среди скупщиков, что в Тобольской губернии существовали даже целые фабрики фальшивых кредиток (Курганский и Ялуторовский уезды).
Но и помимо такого рискованного способа можно было нажить от торговли с казахами хорошие капиталы. Все продукты, необходимые для казахов, обычно продавались им не на деньги, а променивались на сырьевой товар и скот, преимущественно - на баранов. Казах не знал рыночной цены этих продуктов и можно было при их обмене назначать им какую угодно цену. И русские торговцы в этом отношении далеко не стеснялись: они брали по 200-300% на промениваемый товар и наживали состояния. Единицей ценности обычно служил баран. Дает, например, торговец казаху товар с условием представить ему к ярмарке столько-то баранов по цене, существовавшей во время этой мены. Казах, как исправный плательщик и притом вновь нуждающийся в товаре, пригонял ему баранов. Казалось бы, все в порядке вещей и прием меновой торговли совершенно естественен. Но если вдуматься, то выйдет так. Баран, когда на него променивался товар, стоил всего 2 рубля, а к ярмарке на него цена повысилась: он уже стоит 3-4 рубля. Кроме того, казах даром прокормил и караулил этого барана купцу, освободив последнего от этих обязанностей и сопряженных с ними расходов. Бывало так, что товар променивался казаху еще за ягненка, которого он должен был представить через год-два, когда он вырастал уже в барана, а вместе с тем вырастала и его стоимость.
Главным занятием казаков и мещан служило земледелие и скотоводство. Из промыслов особенно развивалось извозничество, рыболовство и охотничий промысел. Каждую осень и зиму из Акмолинска шли целые обозы на Курган, Петропавловск, Омск, станицу Звериноголовскую, Ирбит, Шадринск, Екатеринбург.
Везли из Акмолинска хлеб, продукты скотоводства, звероловства, рыбу, а привозили в Акмолинск разного рода товары, находившие сбыт в степи. Извозным промыслом занимались преимущественно казаки. Ловля рыбы, как промысел, производился на Ишиме, но, главным образом, на реке Кура, притоке Ишима. Рыба в этой реке была очень хорошего качества, так как куринская щука была известна далеко за пределами Акмолинска и вполне заслуживала этой известности. Ловили рыбу зимой, замораживали ее и в таком виде вывозили из Акмолинска. В Акмолинском уезде охотники находили для себя большое разнообразие зверей, в том числе волков, лисиц, барсуков, медведей, диких кабанов, сурков, сайгаков, диких баранов, зайцев и т.д. На диких кабанов ездили охотиться на степные озера, поросшие камышом, в котором жил кабан, и главным образом на Кургальжине, а другого зверя били в покрытой лесом гористой части уезда. Звероловством и рыболовством занимались как казаки, так и мещане, то в одиночку, то артелями. Набитых зверей и наловленную рыбу скупали у них местные торговцы и увозили на рынки далеко за пределы Акмолинской области.
Из других промыслов нужно еще отметить лесной. Близ Акмолинска леса не было, возить его приходилось верст за 70-90, и потому там дрова и строительные лесные материалы всегда были в цене. Бедные жители города, будучи не в состоянии пользоваться древесным топливом, отапливали свои квартиры то камышом, то кизяком. Приготовленный для топки кизяк имел форму большого кирпича и, сгорая, давал очень значительный жар и не совсем благовонный запах. Но, несмотря на эти суррогаты топлива, дрова в Акмолинске очень дороги и подвоз их на рынок в значительной степени зависел от казахов. В те дни, когда казахи не привозили дров, городские дровяники поднимали на них цену. Вообще дровяники монополизировали у лесного ведомства право на рубку и заготовку дров и, пользуясь этим, драли с обывателя по две шкуры. А между тем дрова составляли одну из насущнейших потребностей жителя. Зимы в Акмолинске отличались морозами, квартиры были холодны и требовали усиленной топки.
Помимо холодов, зима в Акмолинске, как и везде в степи, отличалась страшными вьюгами. Эти бураны, образуя в одну ночь целые горы снега там, где раньше была ровная поверхность и дорога и, засыпая оплошавших путников, скот, своевременно не загнанный в изгороди, и целые зимовья казахов, эти ужасные бураны царили целые дни, недели над степью и городом.
Нередки примеры, что люди гибли во время бурана не только в открытой степи, но даже среди больших селений. Такие бураны, гуляя по открытой ровной степи, оголяли ее от снега и, напротив, наносили его целые горы там, где было самое незначительное препятствие, задержка. Зимняя дорога по степи пролегала обычно далеко в стороне от летнего тракта, по казахским зимовкам и по тем местам, где снег лежал толстым слоем, так как летняя дорога была совершенно лишена снега.
Когда задувал буран, почти у всех домов в городе широко настежь отворялись оградные ворота для того, что бы снег проносило ветром из ограды на улицу. В тех случаях, когда забывали прибегать к этой предосторожности, ограда и ворота, по прекращении бурана, оказывались совершенно занесенными снегом и на долю дворников, приходился нелегкий труд убирать этот снег.
Летом сильные ветры засыпали акмолинского жителя, но уже не снегом, а пылью и песком. Действительно, ветры были настолько сильны, что даже крутили в воздухе крупный песок и били им в лицо. Особенно жаловались дамы: от летних буранов им доставалось больнее всего.
Несмотря на то, что Акмолинск существовал довольно продолжительное время, акмолинские летописцы горько жаловались на слаборазвитую общественность своего жителя. В «Сибирском Вестнике» (№37, 1899 г.) акмолинский корреспондент жаловался на то, что у них «тихо с деятельностью» вновь организованного общества попечения о начальном образовании. Это «тихо с деятельностью» корреспондент объяснял слабо развитым общественным самосознанием общества и, как образец такого слабо развитого самосознания, приводил слова одного лица при выборе его председателем этого новоорганизованного общества: «быть председателем-то я согласен остаться на такой должности, но вперед говорю, что ничего делать по обществу не буду, кроме подписки бумаг исходящих; год проведу, а там выберете другого».
Как же проводит акмолинский житель дни в обычное время? С утра каждый занимался своим делом: кто сидел и строчил донесения и отношения в канцелярии, кто торговал, кто учил, а кто просто ничего не делал. После этих приятных или полезных занятий акмолинец приступал к обеду, а потом к послеобеденному сну, а тут уже наступал вечер... Вечерком иногда, одев свой бухарский расписной халат, обыватель садился за книгу, но чаще всего он шел в гости или клуб - перекинуться в преферанс.
Описание Акмолинска было бы не полно, если бы не было упомянуто о жатаках. Так казахи называли тех своих сородичей, которые оставили кочевой образ жизни и перешли на оседлый. Одни из них занимались торговлей, преимущественно, со своими же сородичами-степняками и, при известной ловкости и изворотливости, часто богатели, обзаводились своими домами, лавками и капиталами. Другие занимались ремеслом и трудом добывают себе хлеб. Эти последние иногда также достигают известной степени зажиточности и охотно приписывались к городскому мещанскому обществу. Большинство же жатаков жили в крайней бедности и представляли из себя характерные типы пролетариев.
«Такие несчастные жатаки исключительно живут в северной части города, в тесных, сырых и темных землянках. При виде этих человеческих жилищ невольно задаешься вопросом, неужели в таких норах живут люди? При входе в землянку вы увидите самую бедную обстановку, какая только может существовать; вместе с людьми увидите телят, ягнят, козлят, которые своим убогим видом как бы дополняют печальную картину человеческого жилья. Вечно нуждаясь в средствах, обитатели этих трущоб, чтобы удовлетворить своим жизненным потребностям, прибегают к разным непохвальным способам добывания себе денег. На кое-как заработанные гроши они «алыпсатарничают» и ловко обирают или обманывают своих степных братьев, которые слишком доверчиво относятся к ним в надежде, что те им свои люди - не обманут и не обидят, и на добытые правдой и неправдой гроши пьянствуют, покупают табак и играют в азартные игры. Особенно распространены у них игры: в «орлянку» и игра в «три листика». Городские жатаки целый день проводили в игре в «три листика», в особенности с приезжими из степи казахами. При этом они пускали в ход мошеннические проделки, благодаря которым ничего не подозревавшие простодушные степняки оказывались обобранными до последней копейки».
«Киргизская Степная Газета» (№14, 1895 г.)
