В 20-х годы ХХ века в Казахстане активно обсуждали методы осуществления социалистического строительства в крае. Однако эти дискуссии воспринимались большевиками как противостояние политике Советской власти. Представители казахской интеллигенции рассматривали вопрос с позиции защиты интересов казахского народа, тогда как представители советской власти – чисто с классовой. Представители Советской власти при осуществлении экономических преобразований не учитывали особенности края.
Изучение проблемы репрессий казахской интеллигенции в 30-е годы ХХ века и сегодня не потеряла свою актуальность. Когда мы говорим о массовой репрессии в отношении казахской интеллигенции 1937-38 годов и последующего периода, то надо обратить внимание на тот факт, что эти репрессии возникли не на пустом месте. Им предшествовали обвинения на различных этапах строительства и укрепления Советской власти на территории Казахстана. Были обвинения в национализме, «национал-уклонизме», в шпионаже, космополитизме, групповщине типа «мендешовщина», «ходжановщина», «садвакасовщина», «рыскуловщина», а также называли врагом народа.
Исходя из этого, мы ставим задачу на основе архивных источников рассмотреть проблему возникновения обвинения казахской интеллигенции в групповщине.
Основной вопрос, который вызвал дискуссию внутри партийной организации Казахстана, был вопрос о создании социальной базы в крае для строительства основ социализма. Так как основу политической власти составляла диктатура пролетариата, то и в Казахстане партийная организация должна была опереться на рабочих.
Но в Казахстане, где основное население было крестьянство, большевики считали необходимым расслоить крестьянство. Этот вопрос был одним из актуальных на первой партийной конференции (11-18 июня 1921 г.). Конференция, отметила, что в Казахстане очень мало организованного пролетариата, что бывшее царское правительство искусственно задерживало развитие казахского народа, что «до сих пор степь не ощутила на себе влияния революционных трудовых элементов русского народа» [1].
На конференции, определили, что методы работы будут различными, с «разноплеменными, разноклассовыми и стоящими на различных ступенях экономического развития группами населения». «С одной стороны мы имеем небольшое, но крепкое ядро индустриального пролетариата, преимущественно русского, далее – не совсем еще приобретших пролетарскую идеологию киргиз – рабочих на соляных, рыбных, нефтяных промыслах, на железной дороге, в рудниках и шахтах. С другой стороны, мы видим крестьянство, казачество и разного рода переселенцев, стоящих в стадии мелкого товарного хозяйства, в процессе расслоения на батрацкий и кулацкий элементы деревни. Наконец, в-третьих, мы видим громадную массу киргизского населения, в стадии патриархально – родового быта, с определенно установившимся классом баев, богачей», - было отмечено в резолюции первой конференции [1, л.2]. Исходя из такого положения края, конференция отметила, что «предстоит классовое расслоение крестьянского, казачьего и казахского населения и укрепление классового самосознания, что при этом особенная работа предстоит среди казахского населения» [1, л.2].
Однако, не все члены партии в крае понимали это. Многие большевики, приехавшие из центральных областей, вопрос строительства основ социализма понимали чисто с классовой позиции. Поэтому считали о необходимости опереться только на индустриальный пролетариат. Они не хотели учитывать особенности края, где основное население представляло крестьянство. Таким образом, вопрос кого из социальных слоев выбрать основной базой при строительстве основ социализма в крае, стал дискуссионным.
Дискуссионным был так же вопрос о руководстве проводимыми мерами в крае. Часть партийцев предлагали больше дать местным организациям право «широкой инициативы, широкой автономии», т.е. больше самостоятельности местам в проведении тех или иных мер, «отказаться от лишней опеки». Если эти места организационно будут руководствоваться только резолюциями центра, то они оказались бы совершенно бессильными в решении поставленных задач. Именно об этом говорили те партийцы, которые ратовали за свободу действий на второй краевой партконференции. «Центры должны дать общую директиву на места, а места должны решать вопросы, применяясь к данной обстановке», - говорили они [2].
Таким образом, как характеризует архивные материалы, большевиков, в особенности, присланных центром эмиссаров, больше беспокоило карьера руководителя. С другой стороны, они не стремились вникать в то особенное положение края, которое было отмечено на первой и второй конференции, и учитывать его в практической работе. Кроме того, присланные из центра ответственные работники, признавая о необходимости привлечения казахов к партийной и советской работе, в то же время не стремились упускать борозду правления из своих рук. В партийном руководстве предлагалось идти не только по пути широкой демократии, но и идти по пути назначения руководителей партийных органов [2, л.269]. Командный метод в руководстве партии в этот период уже становится неотъемлемой частью партийных органов, хотя еще практиковался открытое высказывание своих мнений на партийных форумах.
Однако надо отметить, что вопрос о социальной базе для строительства основ социализма в крае не был завершен решениями этих двух форумов. Это подтверждает, возникшая на III партийной конференции (17-22 марта 1923 г.), дискуссия по вопросу необходимости расслоения крестьян. На конференции был рассмотрен специальный доклад на тему «Методы подхода к овладению базой партийной и советской работы в Киргизии». По мнению докладчика А.И. Вайнштейна, невзирая на разногласия, которые были в вопросе социальной базы, казахский аул был «расслоен».
Но его уверенность в этом плане, сложилось на основе статьи П. Румянцева, который являлся чиновником колонизационного правления. Поэтому многие данные, которые приводил А.И. Вайнштейн, не соответствовали реалиям рассматриваемого периода. Невзирая на это, он делает заключение, что в ауле имеется «расслоение с полным классовым разделением и с определенной даже борьбой между степняками и крупными владельцами» [3].
Выводы докладчика о социальной базе для строительства основ социалистического строительства в Казахстане на конференции вызвали бурную дискуссию. Вообще на этой конференции чувствовалось стремление большевиков заменить национальный аспект строительства основ социализма полностью классовым подходом. К такому подходу, одним из первых, возразил С. Мендешев. Он в принципе был согласен с докладчиком по оценке причин, сложившихся в крае положения, и указал, что «это является результатом колониального положения Казахстана, что это заключалась не только в политическом давлении, но и в экономическом».
Но С. Мендешев возразил по вопросу оседания: «что эта тяга к оседанию на землю нельзя считать единственной формой или методом изменения этой формы хозяйствования. … Что организация скотоводческого хозяйства тоже занимает еще определенное положение и вопрос еще очень спорный, … очень трудно сейчас говорить, что может привести к спасению в этой сухой степи со страшно сухим климатом – оседание на землю и переход к земледелию» [3, л.128].
В действительности, казахское население, занимающееся кочевым скотоводством, «сгустить» в одном месте, в казахской степи сложным климатическим условием, было довольно опасным, о чем предостерегал С. Мендешев.
С острой критикой выступил С. Садвакасов. По его мнению, «казахская беднота сейчас больше всего страдает оттого, что ей нечем заниматься, а не оттого, что ее кто-то эксплуатирует, что эта казахская беднота не имеет места приложения своему труду, и к казахской бедноте нужно было бы, именно, с этой точки зрения и подходить» [3, л.137]. Он считал необходимым проведение рационализации сельского хозяйства, с применением усовершенствованных средств производства вообще по сельскому хозяйству, не только Казахстана: «Дайте казаху лошадь, сено, косилку, сделайте так, чтобы его хозяйство было прочным, и это будет иметь в 100 раз больше пользы, чем простое распределение того, что есть. По своему существу идея эта была бы в высшей степени опасной идеей, распределение того, что есть – это, носит потребительский смысл. Сегодня вы дали бедняку одну корову, завтра он ее зарежет, съест и на другой день, может быть, попросит другую, а если другой не будет, тогда мы останемся ни с чем. Поэтому нужно было бы обратить очень большое внимание на эту сторону» [3, л.138]. Далее, обращая внимание на вопрос оседания, он отметил, что здесь нужен общегосударственный подход, а не филантропия, что «это опять-таки очень красивая идея», но «это не есть стремление всей массы казахского населения» [3, л.138].
Таким образом, по рассматриваемому вопросу выявилось два мнения, одно - официально выдвигаемое, изложенное в докладе, второе - отрицающее эти методы по овладению социальной базой для строительства основ социализма в крае. На конференции в основном дебаты шли вокруг этих двух мнений. И это было естественным явлением рассматриваемого периода.
Так вопрос овладения социальной базой для партии большевиков было основным, потому что экономическая свобода новой экономической политики (НЭП), усиливало участие мелкобуржуазных слоев в политической жизни страны. А это не совмещалось с основополагающим принципом большевиков в строительстве политической структуры власти. Поэтому было столь естественным желание опереться не только на рабочих, но и на беднейшую часть крестьянства, для чего и предлагались различные методы и партийной, и советской работы среди казахского населения, выделяя именно полупролетариев и бедноту. Особенно остро стоял вопрос о казахской бедноте в аулах. Потому что, казахские рабочие, по данным докладчика в КССР составляло всего 3 тысячи, с учетом сезонных работников, а по данным Нестерова в 6 государственных предприятиях было всего 1650 [3, лл.106,126].
Поддерживая мнение С. Садвакасова, выступающий Х. Нурмухамедов обратил внимание делегатов на то, что «все намеченные мероприятия выдвигают вопросы относительно работников и средств», что эти вопросы являются «тормозом всей работы». По его мнению, с другой стороны, проводить те или иные меры хорошо, когда имеется реальный учет, или хотя бы предположительно план будущего, а у А. Вайнштейна, который пишет тезисы «нет на учете долгосрочного скота», находящихся у бедняков, нет вообще «никаких данных» [3, л.143]. Тем самым выступающий оратор поднимает очень актуальную проблему, которая заключается в необходимости взвешенного подхода ко всем проводимым мероприятиям.
Выступавший оратор Темиргалиев высказался более определенно, и вместе с тем уязвимо: «В своем докладе т. Вайнштейн сказал, что мы имеем связи с рабочими массами и бедняцким элементом, но из докладов из мест мы увидели, что никакой работы в массе не велось, тогда у меня невольно возникает мысль, для чего существует Казреспублика. Я думаю, что было бы целесообразнее все те средства, которые тратятся на содержание советских органов, бросить для улучшения положения казахской бедноты, а то мы видим, что идет ругань, склока и обвинение друг друга в колонизаторстве и национализме» [3, л.142].
Выражая согласие с мнением «противопоставить бедноту портив бая», он выступил против конфискации, и предложил ввести целевой налог.
В своем выступлении Ы. Мустамбаев обратил внимание делегатов на такие факты: «В Джамбейтинском уезде Уральской губернии, который сплошь заселен казахским населением, по переписи 1919 года население составляло 90 тысяч человек, теперь там после голода 1922 года осталось 60 тысяч. 30 тысяч человек вымерло. По статистике уездного земельного отдела там рабочего скота имеется сейчас только 9 тысяч голов, а по статистике уездного продовольственного комитета – 12 тысяч голов. Возьмем хотя бы эту максимальную цифру 12 тысяч голов, что приходится из этого скота на 60 тысяч населения – одна пятая. И, по-моему, видеть здесь расслоение в казахском ауле – это больше чем безумие» [3, лл.140-141].
Отрицая расслоение в казахском ауле, казахская интеллигенция доказывала, что казахское общество, в основном послереволюционное время, постоянно находился в стадии разорения. Этому способствовали такие объективные факторы, как мировая война, революционные потрясения, гражданская война и голод 1921-1922 годов. Поэтому, в основном казахские работники, хорошо знакомые с традиционным казахским кочевым и полукочевым хозяйством, стремились доказать вновь прибывшим большевистским партийным и советским работникам, о пагубности тех методов работы для казахского общества, которые они стремились применить в крае.
Однако нельзя сказать, что все отнеслись с проникновением к взглядам казахских работников, которые интересы всего казахского населения ставили выше над классовыми интересами. По мнению некоторых, Октябрьская революция в казахские аулы еще не проникла. Казахская беднота ни в области политической, ни в области экономической жизни еще до сих пор не пользовалась завоеваниями Октября, что «не только беспартийное население, но и ответственные коммунисты владеют значительным количеством скота» [3, л.148]. По их лево-коммунистическому мнению, наличие определенного количества скота у частных хозяйственников должно было порицаться и принадлежало экспроприации.
Именно такие «коммунисты» в 1928 году, при конфискации баев, гонялись за процентами, конфисковали и середняков, и бедняков. Здесь мы полностью согласны с оценкой исследователей М. Койгелдиева, Т. Омарбекова в отношении таких работников. По их мнению, среди присланных из Центра большевистских кадров, было немало действительно преданных революционным идеям, способных быть во главе революционных изменений, готовых внести в это дело свою лепту. Но, в то же время, было среди них и немало тех, которые, не считаясь особенностями края, были формальными исполнителями заданий центра [4, с.14].
Сказать, что А.И. Вайнштейн был поддержан только европейскими работниками, было бы ошибочным. Атаниязов, не отрицая о наличии байства в казахских аулах, поддержал подход Вайнштейна к расслоению населения и выделения казахской бедноты от влияния баев. По его мнению, если надо будет ввести и создать классовое расслоение, то надо будет создать известную форму, через которую надо отслаивать эту казахскую бедноту – создать коллективные хозяйства. Далее, он, отмечая о необходимости конкретного выяснения вопроса о социальной базе, мотивировал так свой отказ опереться на общие казахские массы: «Нам нужно выяснить вопрос, будем ли мы вести работу, держа ставку на казахскую бедноту, пролетариат или мы будем держать курс на общие массы. Курс на общую массу является большой ошибкой, который не дает нам возможности развивать работу, держа нас во вредней склоке, нас обвиняли в национализме и прочим. Поэтому мы должны от этого отказаться и сказать, что наша конференция и наши партийные органы после третьей конференции вступают на путь классового расслоения» [5]. Здесь явно прослеживается стремление Атаниязова к единению партийных и советских работников. Так как их раздирало разногласие и противостояние, в особенности между казахскими и европейскими работниками, по осуществлению национальной политики на практической работе. Хотя на конференции соблюдались демократические принципы, все-таки у Атаниязова это дискуссия вызывает чувство беспокойства за казахских работников опять быть обвиненным в национализме.
Однако опасение Атаниязова не заставило себя долго ждать. Именно на этой конференции с новой силой вспыхнуло обвинение казахских работников в национализме. Поэтому, когда группа казахских работников обратились с заявлением представителю ЦК на конференции Е.М. Ярославскому, они вынуждены были изложить свои взгляды по вопросу, который вызвал острый спор, так: во-первых, казахская беднота, и казахский пролетариат могут вести борьбу с байством Казахстана, только при условии совместной работы с русским пролетариатом. Во-вторых, вести усиленную борьбу с казахскими националистами, поддерживающими связь с народнической интеллигенцией с одной стороны, и с другой с русским колонизаторством и их великодержавностью. В-третьих, необходимо стать на путь классовой борьбы и расслоения казахского аула [5, лл.235-236].
Это в действительности, было вынужденным признанием тех мер, которые предлагались партийным центром. Этот компромисс, со стороны казахских работников, по мнению М. Койгелдиева, Т. Омарбекова возник во избежание обвинения казахских коммунистов в непризнании классовой борьбы, а также по поводу одностороннего мнения о том, что Казахстан в «красногвардейском наступлении» против остатков феодализма и буржуазных элементов отстает от центральных регионов [4, с.18]. Надо отметить, что именно в этот период наступил размежевание между «националистами» с традиционным подходом и «националистами» с классовым подходом к данной обсуждаемой проблеме.
На конференции параллельно с рассматриваемой проблемой дискутировался и вопрос об отношении к казахской интеллигенции. Оценка А. Вайнштейна в отношении казахской интеллигенции сводилась к следующему: в основе той интеллигенции, которая служила стержнем партии Алаш, беспартийной интеллигенции, которая сейчас имеется, лежит «самый мелочный буржуазный национализм». По мнению А. Вайнштейна: «Значительная часть казахской интеллигенции мелкобуржуазная по своему существу - отражая интересы социально крепких элементов, используя настроение, созданное былым угнетением и эксплуатацией царских времен, проповедуя единство народа, и выдвигает на первый план свое националистическое понимание явлений общественной жизни, задерживает этим, рост классового сознания бедноты и социальных противоречий в казахском народе» [6]. Так как с представителями данной интеллигенции придется иметь дело, то, по мнению докладчика, не стоит «отталкивать всю беспартийную казахскую интеллигенцию».
Казахские работники на этой конференции стремились выяснить вопрос о роли интеллигенции. Они задались вопроса можно ли вести работу через всю интеллигенцию в общем порядке или через определенные группы. По мнению их, когда выясниться вопрос о том, что собой представляет эта интеллигенция, из какой среды, и какой группировки, каково влияние этой среды на трудовые массы, тогда можно сказать, что сделано крупный перелом в советской и партийной работе [6, л. 154]. Были высказаны очень взвешенные мнения в отношении казахской интеллигенции: «Интеллигенция из казахской среды не виновата в том, что они вышли из этой среды. Об этой интеллигенции нужно иметь суждение, отметить те или иные положительные и отрицательные стороны» [6, л.164].
Для советской власти, для коммунистов-большевиков, прежде всего защита классовых интересов есть все, и это определяло всю дальнейшую работу. Классовый момент должен был наполнять эту национальную проблему, иначе незачем затеять всю эту деятельность в крае. В отличие от большевистской постановки вопроса, для большинства его оппонентов главным был вопрос об использовании этой интеллигенции в данный момент. Все упиралось в различном понимании национального вопроса. Одни, во главе с представителями Алаш, видели это в защите интересов всей казахской массы, другие – это большевики, и некоторые представители казахских работников, в защите интересов определенного слоя казахской массы – полупролетариев и бедноты. Нетрудно заметить, что каждый из этих подходов, врозь и вместе, скорее служили обоснованию ярлыка «национализм» казахской интеллигенции, безусловно, расслаивая самой интеллигенции.
Касаясь на конференции вопроса о казахской интеллигенции, С. Садвакасов высказал следующее: «Казахские коммунисты из того крика, что надо привлечь эту интеллигенцию, получили название «националистов». Теперь мы убеждаемся, что, если бы мы вместо того крика поработали бы над созданием своей собственной силы, мы бы в настоящее время были бы гораздо сильнее, чем сейчас. И это положение, безусловно, теперь дает ясный урок, что о казахской интеллигенции, как таковой говорить сейчас не приходиться, ибо фактически казахской интеллигенции нет. …Затем у нас также была глубокая ошибка в свое время, во время обострения борьбы с пресловутым национализмом. Это было расслоение самой коммунистической среды, мы расслаивали коммунистическую среду не по социальному принципу, а по принципу: это свой человек, а это не свой. И это является до сих пор главным нашим злом, который тормозит всю нашу работу» [6, л.138].
На наш взгляд, отрицание о наличии казахской интеллигенции С. Садвакасовым, это его маневр. Для того чтобы рассеять сомнение большевиков, которые больше опасались влияния этой среды в сознание казахской массы, и поэтому именно борьбу с национализмом ставили на первое место, он вынужден был так заявить. С другой стороны, он обвиняет тех казахских работников, которые в период борьбы с «пресловутым национализмом», использовали это для расправы с «неугодными» для себя, в свою лишнюю угоду, которое не дало возможности увеличить количество казахских работников в партийных и советских органах. Этим он предупреждал казахских работников, в том числе и себя, об опасности такой тактики, что это будет «тормозом» не только для всей дальнейшей работы, но для работы именно в казахской степи.
И последнее, на что он обратил внимание, это отношение европейских партийных работников к казахским работникам. Путем расслаивания казахских работников, применяя принцип «свой» и «не свой», они ослабили их, и тем самым создавали благоприятные условия для единоличного руководства, проявляя великодержавность и шовинизм в отношении их. Можно сказать, все предупреждения С. Садвакасова были «пророческими», так как эти недостатки в деятельности партийных и советских работников края, затем обернулись трагедией не только для самих работников, но и для всего казахского народа.
Вообще отношение к казахской интеллигенции был основным внутрипартийным вопросом. Это было связано отношением интеллигенции к вопросам о формах и методах строительства основ социализма в крае. По этой проблеме внутри казахской интеллигенции существовало разногласие.
Внутрипартийное разногласие по вопросам о методах строительства основ социализма партийные лидеры склонны были видеть именно во влиянии беспартийной интеллигенции на члены партии. Об этом на пленуме Крайкома РКП(б) от 9 апреля 1925 года секретарь Крайкома В.И. Ненайшвили отметил так: «Разногласие имеются по вопросу об отношении к беспартийной интеллигенции. …На практике на часть нашей организации, на часть наших членов партии влияет эта беспартийная интеллигенция. …Казахская интеллигенция обязана сыграть свою роль в смысле организации народных масс, и мы эту стадию переживаем. Без партийной казахской интеллигенции сейчас обойтись нельзя. Если мы члены одной партии, мы должны мыслить одинаково» [7]. Большевики какое-либо разногласие внутри партии считали недопустимым. Поэтому разногласие внутри казахской интеллигенции было оценено как «группировка». На этом Пленуме В.И. Ненайшвили группировки считает основной болезнью казахской организации, которая борется за власть, за портфели и т.д.
Однако С. Мендешев возразил такой оценке казахской части интеллигенции. По его мнению, молодая часть партии, не успели изжить настроение, которое создалось у них еще до вступления в партию, что еще оказывают влияние внепартийные изменения, которые происходят под влиянием экономических условий. Он согласен с борьбой с вредными группировками, путем изучения и устранения условий, которые «порождают эти течения и группировки». Но он выразил несогласие с методами борьбы Крайкома, которые применяет он против «группировок»: «Нас казахов работников собрали и сказали, вот на данном собрании вы должны высказать свои окончательные соображения по вопросам развития промышленности, о значении сельского хозяйства, о работе в ауле, о кооперации, о просветительской работе и т.д. Причем эти вопросы были выдвинуты в плоскости выявления наших разногласий и возможной ликвидации их. Конечно, на одном собрании по этим вопросам мы могли высказать самые общие соображения и кучу нападок друг на друга. Ведь это вопросы, по которым наша партия ведет длиннейшие дискуссии. Я думаю, если наше Бюро и в будущем будет нас так судить, то мы всегда будем представлять сумасшедших обвиняемых, а наши судьи, наверное, тоже далеко от этого не уйдут» [8].
Это характеризует отношение большевиков вообще к казахской интеллигенции. Особенно к той ее части, которая, объединившись вокруг партии Алаш, выступали за национальное самоопределение. Вопреки тому, что часть этой интеллигенции, приняли большевистскую идею, к ним относились с недоверием. Поэтому те разногласия внутри казахских партийных и советских работников, большевики именовали «группировкой» и считали, что это есть влияние той беспартийной казахской интеллигенции.
Но не все были склонны видеть в беспартийной интеллигенции «врагов». По мнению Уральской партийной организации, это «ретивые националисты игнорировали беспартийную часть казахской интеллигенции, которую можно было с успехом использовать» [8, л. 22]. Но, благодаря той отрицательной тенденции у партийных работников, это не было сделано.
В начале 20-х годов большевики основной социальной базой для строительства социализма считали пролетарскую массу в крае, в том числе и казахский пролетариат. Но, из-за их малочисленности, возникла необходимость усиления работы среди казахского населения, особенно среди его беднейшей части. Поэтому основным вопросом, который стоял на повестке дня, в рассматриваемый период, был вопрос об организации партийной и советской работы среди аульной и деревенской бедноты. Организация работы среди кочевой части населения требовала особенного подхода. Очень большое значение имело укрепление экономических основ социалистического строительства. Хотя большевики вопрос кооперирования крестьян, как основа новой формы хозяйствования или начальной формы коллективного хозяйствования поставили с первых дней прихода к власти в Казахстане, не достигли существенных результатов. Например, к началу 1923 года на 5 миллион населения Казахстана потребительских обществ насчитывалось всего 486, причем из них действующих насчитывалось всего 66%, что составляло – 320. Из этих 486 потребительских обществ только 25 приходилось на казахов. Всего сельскохозяйственных кооперативов, производственных артелей и коммун насчитывалось 1509, из них тоже больше половины не действовали. Только в Актюбинской губернии из 339.824 человек казахского населения всего 150 человек являлись членами потребительского общества, в прочих кооперативах – 406 человек [9].
Главной причиной этого вопиющего положения организационной работы среди казахского населения было недостаток работников, из-за этого и не было советского аппарата в аулах. Поэтому одной из основных задач в области кооперирования казахского населения должно было открытие курсов по кооперации, особенно инструкторских, для подготовки казахских работников. Методы кооперирования должны были основанными на полном учете хозяйственно-экономического и бытового уклада жизни казахского населения в различных районах Казахстана. Но все эти задачи остались невыполненными.
Таким образом, как видно из вышеизложенного анализа архивных материалов, в основном, разногласия внутри краевой партийной организации возникали по вопросам строительства основ социализма. Однако для партии большевиков был свойствен жесткий авторитаризм, выражавшийся в отсутствии внутрипартийных свобод, безусловном подавлении любого инакомыслия в своих рядах, как и категоричном неприятия критического мнения со стороны. Поэтому возражения особенно казахской части работников, как правило, оценивались как группировка, и постоянно на всех форумах стремились их изжить. Например, на заседании Бюро Обкома от 20 июня 1924 года, было принято письмо ко всем партийным организациям КССР. В письме, в области основной работы среди коренного населения, ставилось изжитие национального неравенства, по сравнению с русским, обеспечении казахского населения в области здравоохранения, социального обеспечения, народного образования, охраны труда, жилищных условий рабочих, правовой защиты и т.д.
В то же время чрезвычайной задачей была выдвинута борьба против группировки и розни среди ответственных работников. При обсуждении письма, особенно вторая задача, вызвала дискуссию среди членов бюро. С. Садвакасов выразил несогласие с редакцией пункта, касающегося сколок и группировок, где указывалось, что они вызываются борьбой за тот или иной пост. Он заявил, что основное разногласие среди казахских работников возникло на почве практической работы по национальному вопросу [10].
Здесь уместно сказать, что многие партийные кадры, присланные Центром, не учитывали особенности края, с одной стороны, с другой они с пренебрежением относились к мнению казахских работников, особенно в вопросах, касающихся судьбы казахского населения. На VI Всеказахской партийной конференции (15-23 ноября 1927 г.) в своем пространном докладе, всячески «разоблачая» тех, кто имеет иную точку зрения на проводимые в республике мероприятия, Ф. Голощекин заключает: «Пусть попробуют выступить «вожди» любых групп против крайкома, они все будут смяты в течение недельки» [11, с.137].
В 1928 г. в связи с проведением в республике конфискации байства параллельно началась кампания по «раскрытию» контрреволюционных организаций, якобы мешавших успешному проведению коллективизации и конфискации байства. Голощекин от угроз перешел к репрессиям. Первыми жертвами беззакония и произвола стали известные казахские ученые и писатели: А. Байтурсынов, А. Букейханов, М. Дулатов, М. Жумабаев, Ж. Аймаутов, К. и Ж. Досмухамбетовы, М. Тынышпаев, К. Кеменгеров, Ш. Кудайбердиев и др. [12].
Так началась первая волна репрессий в Казахстане. Под руководством самого Ф. Голощекина в 1929 г. было «вскрыто» - 31, в 1930 - 82, в 1931 - 80 «контрреволюционных бандитских организаций», арестовано 9906 человек, «состоявших» в этих организациях [13, с.192].
Если в середине 1937 г. в составе ЦК Компартии Казахстана было 85 членов, 35 кандидатов, 11 Членов ревкома (всего — 121 человек), то к концу этого же года осталось только 68 человек. Таким образом, было уничтожено более половины членов ЦК КП Казахстана [14, с. 231].
Суровым наказаниям подвергались не только сами репрессированные, но и их семьи. Таким образом, к трагедии крестьянства прибавилась трагедия интеллигенции, став тем самым трагедией и несчастьем всего казахского народа.
Ж. АБСЕМЕТОВА,
Национальный музей Республики Казахстан
absemetova_zh@mail.ru
Список литературы:
1. Архив Президента Республики Казахстан (АПРК). Ф.139. Оп. 1. Д. 192. – Л.1.
2. АПРК. Д. 247. - Л. 255. 3. АПРК. Д. 541. - Л. 113.
4. Койгелдиев М., Омарбеков Т.Тарих тағылымы не дейді? – Алматы: Ана тілі, 1993. – с.178.
5. АПРК. Ф. 139. Оп. 1. Д. 541. - Л. 153.
6. Там же. - Л. 121.
7. АПРК. Ф. 141. Оп. 1. Д. 15. - ЛЛ. 1-3.
8. АПРК Д. 17. - Л. 30
9. АПРК. Ф. 139. Оп. 1. Д. 541. - Л. 212.
10. АПРК. Д.1213. - Л. 29.
11. VI Всеказахская конференция ВКП (б). 15-23 ноября 1927 г. Стенографический отчет – архивные источники.
12. Койгельдиев М. Улттык саяси элита: кызметі мен тағдыры Электронный ресурс. – 2004. - https://kitap.kz/books/. - 2004. (дата обращения: 10.07.2018).
13. Новая и новейшая история Казахстана учеб. для вузов// Под. ред. Каражан. К. Алматы: Казак университеті, 2005. – 403 с.
14. Хрестоматя по новой и новейшей истории Казахстана (1917-1939). //Под ред. Қаражан Қ. - Алматы: Казак университеті, 2007. – 410 с
