Это относилось не только к казахам Павлодарского уезда, жившим на арендованных землях, но и составляло общее правило, которое распространялось на всю казахскую степь. Впрочем, надо заметить, что зимовавшие (жившие оседло) в Павлодарском уезде на арендованных землях казахи были далеко не богатыми, а по экономическому положению «средние» и даже ниже средних. Если взять деление по группам хозяйств, которое давал Валь, то тут зимовали 1, 2, 3, немного 4 и совсем мало 5-я группа хозяйств, т.е. такие хозяйства, которым угрожало джетачество. Разумеется, что в этих группах хозяйств, уцелевших во время экономической степной революции, чем больше скота, тем больше и лучше можно распахивать, тем обеспеченнее хозяева и их скот. Развитие земледелия здесь шло параллельно с развитием скотоводства.

В.К. Никольский, говоря о развитии земледелия среди казахов, писал, что ввиду сильного из года в год уменьшения пастбищной территории, кочевание казахов начинало сокращаться. Более того, в некоторых местах кочевание уже отходило в область преданий. В предыдущих частях уже были указаны населения вполне оседлых казахов в Устькаменогорском и Семипалатинском уездах и других местах. Чермак писал, что казахи на реке Чу не кочевали, а жили оседло. По официальным данным в Семипалатинской области (Статистические сведения по Семипалатинской области за 1900 год) из общего числа 55 203 проживавших на казачьих землях казахов 11 051 вообще не откочевывали. Не кочевали также казахи, находившиеся на арендных землях в Бельагачской, Ремовской и других степях, а в разных селениях Томской губернии не кочевало 26 469 человек. По словам Добросмыслова («Скотоводство в Тургайской области»), «в тех местностях, где степь богата растительностью и земледелие достигло уже некоторого развития, там и кочевание утратило свой первоначальный характер. Киргизы Актюбинского и Николаевского уездов в настоящее время, за небольшими исключениями, кочуют не далее, как на 20-40 верст от своих зимних жилищ». Это подтверждало исследование Кауфмана, причем последний добавлял, что казахи, зимовавшие вдоль рек Урал и Илек, не откочевывали от зимовок дальше 15-20 верст. Во многих местах они откочевывали не дальше 10 и даже 5 верст от зимовых стойбищ («Отчет старшего производителя работ Кауфмана…»). К слову, зимовые стойбища представляли собой дома, сделанные из бревен (по аналогии с русской деревней) или из сырцового или дернового кирпича (как в переселенческих поселках в безлесных районах). Ветеринарный врач Михайлов в своем труде по описанию Петропавловского уезда («Киргизские степи Акмолинской области») отмечал, что были и совсем не кочевавшие аулы, обитатели которых и летом проживали на зимовках. По словам А.М. Никольского («Путешествие на озеро. Балхаш и в Семиреченскую область»), «по Или, в особенности в Камауи... в низовьях Каратала киргизы остаются в течение всего года и летом занимаются здесь земледелием». Процесс постепенного сокращения кочевок и перехода к оседлости, в особенности в связи с переходом к земледелию, расширялся и отмечался все большим кругом лиц, соприкасавшихся с казахской жизнью. Собственно, с устройством постоянных зимников и при перекочевках на 15-25 верст от них, казахи уже перестали быть такими кочевниками, какими они были лет в середине XIX века, когда большинство из них не строило зимовок и кочевало на сотни верст от зимовых стойбищ. Теперь, заведя постоянные зимние жилища и отходя от них на лето так недалеко, казахи сравнялись с казаками и крестьянами, которым ввиду отдаленности угодий от селений, приходилось на целые месяцы бросать зимние жилища и жить в поле, в наскоро устроенном шалаше или даже под телегой. По словам Катанаева («Хлебопашество в Бельагачской безводной степи Алтайского горного округа»), «как только весна сгонит с полей снег, так все прииртышские пахари всеми семьями снимаются с мест постоянного своего жительства и переезжают на бельагачские заимки. Перевозится вся необходимая домашность, утварь и посуда; перегоняется домашний скот и даже птица».

Казахи перекочевывали от зимовок на лето максимум на 50 верст, а от большинства прииртышских поселков Семипалатинского уезда до Бельагача было гораздо больше 50 верст. Выходило так, что казаки стали больше кочевниками, чем казахи.

Главным образом наиболее зажиточный слой казахов и до начала ХХ века занимался скотоводством. Он концентрировал в своих руках скот со всего края и получал от этого крупные барыши, в особенности ввиду усиливавшегося из года в год экспорта как лошадей и другого скота, так и продуктов скотоводства (масло, сало, шерсть и кожа). Степные буржуа наводняли скотом и сырьем все ярмарки в степных областях.

Все принадлежавшие к этому слою казахи владели сотнями, тысячами, а некоторые и десятками тысяч голов скота, лошадей, верблюдов, коров, баранов и коз. Из-за того, что из года в год в степи рос класс наемных работников (пролетариат), крепкохозяйственные единицы концентрировали в своих руках экспроприированный у бедноты скот и все увеличивали свои стада. Свидетельством тому служило то обстоятельство, что с увеличением класса пролетариата число голов скота в руках казахов не уменьшалось, а возрастало. «Обзоры» по Семипалатинской области за 1895, 1896 и 1899 гг. ясно показывали этот рост. Так, в 1895 году скота у казахов по области было 3 095 052 голов, в 1896 г. - 3 132 311 голов, а в 1899 году - 3 260 956 (Статистические сведения за 1899 год). Другими словами, количество скота значительно увеличивалось, тогда как число лиц, владевших скотом, уменьшалось и в очень значительной степени.

Над вопросом о распределении скота задумывались и местные статистики. Подходя к этому вопросу с разных сторон и осторожно оперируя с цифровыми данными, авторы «Обзора Семипалатинской области за 1895 год» приходили к заключению, что «существует основание думать, что оно (скотоводство) пойдет по пути концентрация скота в немногих руках в связи с переходом к более рациональным системам ведения хозяйства».

Развивая итоги этого заключения, В.К. Никольский писал: «Исторический опыт показывает, что человечество, брать ли его в делении на нации или в смысле отдельных общественных классов, никогда не проходило мимо своих интересов, а всегда постигало их и сообразовывалось с выгодами, какие даются известным положением вещей, известным состоянием их хозяйства. Ввиду этого даже априори можно допустить, что киргизы-буржуа прекрасно увидят выгоды от улучшения своего хозяйства. Раз это так и если в плюс к этому они имеют средства и возможность, то они не преминут пойти по пути улучшения скотоводческого хозяйства и путем улучшения пород скота и путем более интенсивного пользования пастбищами. Мы сделали допущение априори, но богатые киргизы действительно поняли свои выгоды от улучшения скотоводства. Как говорят и часть обывателей степного края, и пользуемые нами материалы, киргизы состоятельных слоев все заготовляют на зиму сено (богатые делают запасы кормов большие). Таким образом они предохраняют свой скот не только от падежа во время осенних и весенних гололедиц, но и от недостаточного питания в зимний сезон, которое у бедняков ведет за собой постепенное вырождение скота». Никольскому в 1898 году самому приходилось наблюдать в Семипалатинской области, как управитель Сейтеневской волости заготовлял запасы корма для скота на зиму: в течение недели или больше устраивались управителем сельские работы, на которые съезжались казахи нескольких аулов. За это время накапливались тысячи пудов сена. Большое количество сена на зиму заготовляли султан Валихан, управитель Джиландинской волости, и его брат, управители Аиртавской, Мизгильской и других волостей и их родственники, принадлежавшие к классу богатых казахов Кокчетавского уезда Акмолинской области. Все эти лица уже по нескольку лет имели сенокосилки, что и ускоряло, и удешевляло косьбу.

Ветеринарный врач Добросмыслов в своем труде о скотоводстве в Тургайской области («Скотоводство в Тургайской области») отмечал, что «киргизы северных уездов области в последнее время стали более заботливо относиться к своему хозяйству и начали делать запасы сена на зиму». Дальше он добавлял, что зимой «дорогим племенным жеребцам» богатые казахи давали овес.

По словам ветеринарного врача Михайлова, в Акмолинской области казахи заготовляли сено на зиму. Размер заготовки сена казахи Кушмурунской волости определяли в 20-25 копен на одну голову крупного рогатого скота и в 50 копен на лошадь. Каждая копна, заготовляемая казахами, содержала от 4-5 пудов сена («Киргизские степи Акмолинской области»). К сену требовалось добавить подспорные суррогаты, оставшиеся от земледелия в виде соломы, мякины и т.д. Кроме этого, когда у казахов не было сенокосных участков, и они не имели возможности запасать на зиму суррогатов сена в достаточном количестве, они сеяли кормовые травы. По словам Чермака («Оседлые киргизы-земледельцы на реке Чу»), в районе реки Чу казахи сеяли люцерну, а в Семиречье, по словам Зеланда, клевер («Киргизы»).

Печатные материалы того времени подтверждали рассказы о распространении среди богатых казахов сенокосилок. Кауфман писал, что в 1890 году тургайским областным правлением «приобретена была... сенокосилка и передана Бурлинскому волостному управителю (Актюбинский уезд) для ознакомления киргиз с этого рода машинами». Далее - «в начале 1893 г. у киргиз Бурлинской волости было уже 30 собственных сенокосилок, да еще 28 сенокосилок работало в других киргизских волостях Кустанайского и Актюбинского уездов» («Отчет старшего производителя работ Кауфмана…»). Косилки приобретались и работали у богатых казахов, потому что бедняк не имел возможности заплатить за машину рублей 100, а то и больше. Далее необходимо отметить, что богатые казахи, с целью охраны скота от вредного влияния зимних метелей и морозов, устраивали для него хорошие и теплые загоны, чего не имели возможность сделать бедняки («Скотоводство в Тургайской области»)

Говоря о том, что богатые заботились о своем скоте, запасали для него на зиму корм, устраивали теплые загоны, в то время как скот бедняков доставал себе пропитание из-под снега, важно отметить, что один внешний вид скота богатых и бедных казахов говорил сам за себя. У пролетарского слоя казахского населения, как лошади, так и рогатый скот и овцы, в подавляющем большинстве случаев были низкорослы и слабы, а у богатых же скот был и крупнее и лучше во всех отношениях.

Несколько выше говорилось, что богатые казахи имели племенных жеребцов. Добросмыслов отмечал, что казахи обращали внимание на подбор производителей и «выбирают более рослых, видных быков... с выпуклым лбом, с длинной головой, длинным хвостом и густой вьющейся шерстью» («Скотоводство в Тургайской области»). В овцеводстве было то же самое: казахи выбирали для спаривания самцов, «таких, которые отличаются тучностью, большим ростом, хорошо развитым курдюком, густой шерстью, длинным горбатым носом и имеют белый цвет шерсти». В другом месте автор отмечал, что «некоторые киргизы Николаевского и Тургайского уездов производят улучшения своих овечьих стад путем скрещивания, приобретая для этой цели... племенных баранов, отличающихся более крупным ростом, сравнительно с тургайскими». Подобный подбор могли делать только состоятельные лица, которым было из чего выбирать, у которых были целые стада и которые могли приобретать специальных производителей, на что у бедноты не было денег.

Чтобы на зарождавшиеся поколения не оказывал никакого влияния вырождающийся скот джетаков, богачи отгоняли свой скот подальше от аулов и свои табуны пасли на отдельных пастбищах. Это положение подтверждал все тот же Добросмыслов, который в своей работе не однажды говорил, что «состоятельные киргизы, имеющие стада голов по сто и более, пасут свой скот отдельно от скота одноаульцев».

Правда, все перечисленные меры к улучшению скотоводства были сравнительно незначительны, но они также были прогрессивны и совсем недавно появились в казахской жизни.

Развивавшаяся торговля и расширение площади посевов, неизбежное столкновение земледельческого хозяйства с исконным казахским скотоводческим хозяйством обратило взоры кочевников к земледелию. Начавшийся раскол народной массы на имущественные классы заставил бедную часть скотоводов перейти к культуре хлебных злаков. Однако представляемые последней выгоды в связи с указанными выше спросом на хлеб, обилием рабочих рук и низкой заработной платой, направили на путь земледелия и состоятельный слой населения. Так, представители этого слоя начинали приниматься за возделывание хлебных растений на своих землях и участках, которые администрация отводила для этой цели, или на арендованных. В первом случаев, когда дело касалось земли, находившейся в распоряжении казахских обществ, богатые всюду захватывали лучшие земли себе. Вообще, судя по материалам, тенденция обезземеливания степными буржуа слабых в экономическом отношении одноплеменников в жизни казахской степи проходит красной нитью. Коншин писал: «Во владении киргиз находятся до сих пор громадные пространства земли, а между тем, как это ни странно на первый взгляд, среди них много безземельных, которые вынуждены арендовать землю не только у казаков, но и друг у друга. В довершение путаницы земля даже продается и покупается, хотя это и не разрешено законом» («К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние»). Тот же автор в другой статье свидетельствовал, что при опросах джетаков последние «везде, как на причину ухода (из своих волостей), указывали, что богачи в степи теснят бедняков; не только не помогают им, как было раньше, но не дают ни пахотной земли, ни пастбищ и облагают непосильными сборами» («По Устькаменогорскому уезду»). Кранихфельдт писал, что в Уральском уезде богачи занимали родовую землю под заимки и «таким образом обращают ее в личную собственность» («Степное киргизское хозяйство в Уральском уезде»). Кауфман также затрагивал этот вопрос в своем отчете, говоря: «В то время, когда богатые и влиятельные лица из киргиз захватили несметные количества земли, на которых разводят сотни и тысячи голов скота и из которых могут еще сдавать в аренду обширные площади, в это время бедняки - байгуши и джетаки - нередко совершенно не имеют земли». Далее он писал: «крайняя неравномерность в распределении земель между киргизами - факт, не подлежащий сомнению» («Отчет старшего производителя работ Кауфмана…»).

По заключению Коншина, имевшего возможность наблюдать за казахской жизнью и штудировавшего архивные судебные дела, «фактически земля переходит к богачам» («К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние»).

Изучая материалы, В.К. Никольский пришел к заключению, что богатые казахи начинали заниматься земледелием вовсе не для собственного потребления, а для рынка, с целью получения прибавочной стоимости и увеличения своих доходов. Богатые и до развития землепашества потребляли немного хлеба, отдавая предпочтение исключительно животной и молочной пище. В Кокчетавском уезде, например, в группах хозяйств, имевших от 50 до 100 лошадей и соответствовавшее этому очень значительное количество крупного рогатого и мелкого скота, на одну душу в год потреблялось 11,6 пудов мяса. А в хозяйствах, владевших свыше 100 лошадьми, потреблялось мяса на душу в год - 22,5 пуда («К истории экономических отношений у киргиз»). Между тем, богатые засевали большие пашни. Хлеб с них шел как на европейские рынки, так и на местные, т.е. покупались казахами тех хозяйственных групп, которые потребляли в год от 0,7 пуда мяса и для которых хлеб как потребительный продукт играл крупную роль, имел первостепенное значение. Эти малосостоятельные хозяйства засевали немного хлеба, часто с осени продавали его для уплаты разных повинностей, а потом им приходилось покупать его. Заключение местного исследователя Коншина подтверждало это положение. Названный автор писал: «богачи... хлебопашеством, занимаются... главным образом не для себя, а для сбыта» («К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние»). Валь писал: «близость к рынку, постоянное требование на зерно по более или менее определенным ценам породило массу киргизских хозяйств, занимающихся специально распашкой земель и продажей зерна». Далее он продолжал: «наблюдаются уже киргизские хозяйства с веялками, косилками, с посевами до 200 десят. проса, с продажей пшеницы до 10 000 пудов» («К истории экономических отношений у киргиз»).

Что касается обработки земли, казахские крупно-хозяйственные единицы, засевая большие участки, эксплуатировали труд джетаков, заработная плата которых была очень низка. Коншин не однажды отмечал в своих работах, что джетаки находились у своих богатых соплеменников в полнейшей кабале. В путевых заметках «По Устькаменогорскому уезду» он описывал стоявшие на арендованной земле аулы богачей Джаксыбая и Конторбая: «Я долго старался выяснить те условия, на каких принимают к себе бедняков разные Джаксыбаи и Конторбаи. Сначала вас поразит кажущаяся патриархальность этих условий: плата за место, будто бы не берется («бедняки, что с них возьмешь?»), обязательной работы нет - непременно «помощь» и т.д... и только потом, сквозь туман этих уклончивых ответов (а на них большие мастера Джаксыбаи), начинает становиться для вас ясным, что тут, в сущности, что-то близкое к крепостному праву». В аулах из «безродных» кибиток отношения строились исключительно на экономических началах. «Правда, не всегда за место и пр. берется определенная плата, но тем для бедняков хуже. Джаксыбай и Конторбай - эти своего рода помещики на чужой земле - умеют взять с них работой гораздо больше, чем если бы брали исключительно деньгами. Уйти от Джаксыбаев некуда: с волостью связи порваны, небольшой кусок земли в аренду никто не даст, да и чем платить?.. Кроме способности к какому угодно черному труду, ничего нет... В некоторых случаях отрабатывают летом то, что задолжали зимой, так, что нет даже возможности уйти на прииск» («По Устькаменогорскому уезду»).

В Каркаралинском уезде в ауле Джолдина проживало до 30 кибиток джетаков. «Арендной платы с этих киргиз Джолдин не получает, но за то эти бедняки распахивают ему даром до 70 десятин» («К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние»). Таким образом, богатые казахи добывали постоянных дешевых работников. Но таковы приемы на арендованных землях. Не лучше они и в волости: и там, как о нем свидетельствуют материалы, существовал подобный «патронат» богачей над бедняками, патронат, закрепощавший бедноту в руках богатых зимними ростовщическими ссудами под летние работы и т.д.