«Причинами предстоящей ломки быта киргиз послужило то, что за последнюю четверть века под влиянием русского переселения в степь коренным образом изменились условия экономической жизни во многих уездах степных областей: земля приобрела ценность и выяснилась возможность земледельческой обработки обширнейших и плодороднейших пространств, занимаемых ныне кочевыми инородцами – киргизами Сибири».

«О предстоящем землеустройстве в киргизских степях»

«Сибирская жизнь» №22, 1909 г.

Ввиду того, что степная земля с началом переселенческой политики обрела ценность, во всех частях казахской степи, где было признано соответственным ввести порядок изъятия земельных излишков, были намечены мероприятия для сплошного землеустройства казахов. Последним отводились земельные участки на общих основаниях, т.е. в нормах, установленных для русских переселенцев. В частности, в проекте реформы было сказано, что «для обеспечения же крупных киргизских хозяйств во временном их пользовании предположено оставлять, на известных условиях, определенные площади пригодных к культуре земель. За этими изъятиями все остальные пространства пригодных степных местностей должны обращаться на нужды переселения, а из земель, в данное время не пригодных для земледелия, предположено образовать особые государственные оброчные статьи для отдачи под кочевание. В тех же местностях киргизской степи, в которых в настоящее время землеустройства не будет, впредь до перехода и в них к сплошному землеустройству, совет министров допускает – одновременно с изъятиями земельных излишков на существующих основаниях – землеустройство тех киргиз, которые того пожелают. Но и здесь для кочевых инородцев должны быть сохраняемы только пространства, наименее пригодные для обработки, и по нормам, установленным для кочевого населения степи».

«Таким образом, мы находимся накануне серьезной ломки земельных устоев в киргизской степи, которая, несомненно, отразится на внутреннем быте киргиз и на их отношениях к русским переселенцам, поставленным в необходимость расселяться среди означенных инородцев»

«О предстоящем землеустройстве в киргизских степях»

«Сибирская жизнь» №22, 1909 г.

Про значительное большинство казахов можно сказать, что до начала ХХ века они вели экстенсивное скотоводческое хозяйство, заставлявшее их полгода кочевать. Некоторые исследователи писали, что такой тип хозяйства как нельзя более соответствовал природным условиям степей и что иная их эксплуатация едва ли была возможна. Иными словами, казахи избрали свой тип хозяйства не по какому-либо соглашению, а придерживались его потому, что он был выгоден и при изобилии свободных пастбищ был вполне возможен.

Как известно, все казахские земли по способу их пользования разделялись на зимовочные угодья (кстау), весеновки и осеневки (кузеу) и летовки (джайляу). Первые обычно состояли из потомственных владений очень мелких родовых групп (аулы), союз которых, т.е. более крупная родовая община, владела второго рода угодьями. Наконец, летовками сообща пользовались еще более крупные родовые организации, в состав которых иногда входило несколько волостей. При этом казахи кочевали, что значит, что каждая родовая группа передвигалась всегда строго определенными путями.

В статье «Новый проект киргизского землеустройства» (1909 г.) автором отмечалось, что в давние времена, когда замечалось стеснение в пастбищах, казахи завоевывали их у других кочевников или расширяли свою территорию, занимая обширные пространства. По словам автора, именно таким образом в XIX веке они перешли на правый берег Иртыша и мало-помалу заселили не только степные пространства, но и предгорья Алтая. С 20-х годов XIX века среди полунезависимых крупных казахских родов замечалась довольно сильная борьба из-за пастбищ, заставлявшая некоторые роды, для одоления противников, даже вступить в русское подданство. Знакомясь с архивами в Семипалатинской области, автор пришел к выводу, что вся позднейшая история казахов, по крайней мере в этой области, полна межродовой борьбы из-за пастбищ. Такая борьба не прекратилась и после степной реформы 1868 года, когда были организованы внеродовые волости, власть султанов уничтожена и вся жизнь казахов была поставлена под контроль русской уездной и областной администраций. В начале ХХ века поземельные споры в казахских волостях – самое обычное явление. Но при этом борьба из-за земли велась не столько между крупными родовыми группами, как было раньше, а чаще внутри волостей, среди более мелких групп, даже среди ближайших родственников. Были волости, где мало-помалу образовались очень богатые семейства с крупным скотоводческим хозяйством, для поддержания и развития которого они, при помощи своих более бедных сородичей, из года в год захватывали угодья чужих родовых групп. Необходимо еще отметить, что борьба происходила, главным образом, из-за зимовочных угодий, реже из-за осеневок и весеновок и еще реже из-за летовок.

Автор отмечал, что поземельные споры среди казахов являлись результатом крайне неустойчивой формы казахского землевладения, основанной на обычном праве. Причем инстанция, где разбирались эти споры (аульные и волостные съезды) была такова, что в ней сильный и влиятельный почти всегда побеждал противника. Автор указывал, что основная причина казахской поземельной борьбы состояла в том, что для казахского экстенсивного хозяйства было слишком мало земли:

«Киргизское население не вымирает, подобно бродячим сибирским инородцам, а, наоборот, повсюду из года в год заметно увеличивается, а между тем в настоящее время не только стал невозможен практиковавшийся раньше захват иноплеменных и пустопорожних земель, но в последние годы из пользования самих киргиз изымаются большие пространства лучших земель под устройство переселенческих поселков. Громадное значение, в смысле стеснения киргизского землепользования, должно иметь в Семипалатинской области и постоянное заселение выходцами из России обширных и богатых казачьих земель по Иртышу, где раньше имели и пока еще имеют зимовые стойбища многие десятки тысяч киргиз» 

Справедливость вывода, что для экстенсивного казахского хозяйства было слишком мало земли, автор подтверждал и многими другими фактами, из которых особенно отмечал развивавшееся среди казахов земледелие.

Земледелие в некоторых местностях, где у казахов в особенности было мало земли (на Бельагаче, на юге Усть-каменогорского уезда и т.д.), приобретало в казахском хозяйстве очень заметную роль. Автор указывал еще и на отхожие промыслы, на массу казахов, работавших во всех промышленных заведениях края, на приисках и т.д.

«Все эти явления дают возможность судить о том, каков был бы естественный ход развития киргизского быта, если б на изменение его не воздействовали такие внешние факторы, как экспроприация киргизских земель для переселенцев. Вследствие увеличения населения зимовые стойбища, покосные и пахотные места и прочие угодья, пригодные для культурной эксплуатации, стали бы приобретать все большую и большую ценность и в результате теперешней борьбы из-за них, несомненно, выработались бы какие-нибудь нормы строгой охраны права собственности на такие угодья. Наряду с этим шло бы как количественное, так и качественное развитие земледелия, с постепенным сокращением кочевок и оседанием киргиз. Разумеется, это был бы очень долгий постепенный процесс и прежде всего имел бы место там, где не только мало земли, но и где она легче всего поддается земледельческой культуре»

Автор не считал, что казахские степи навсегда останутся непригодными для их интенсивной сельскохозяйственной эксплуатации. Он считал, что благодаря широкой постановке ирригационного дела (артезианские колодцы, арыки и т.д.) такая эксплуатация станет применяться и в казахских степях, «но мечтать о чем-нибудь подобном теперь или в ближайшие десятки лет, по меньшей мере, странно». Автор предсказывал, что при естественном ходе развития казахского быта стало бы постепенно изменять свой характер и местное скотоводство: «несомненно, из года в год увеличивалось бы сенокошение (что замечается уже давно), начали бы разводиться лучшие породы скота и т.п. Кроме увеличения населения, на ускорение описанного процесса оказывал бы влияние русский торговый рынок, с его постоянным спросом на киргизское сырье, благодаря чему интенсивное хозяйство в степи мало-помалу делалось бы все выгоднее и выгоднее. Наконец, процесс этот могли бы облегчить (но отнюдь не вызвать и не ускорить) распространение среди киргиз общего и сельскохозяйственного образования, устройство сети образцовых ферм с инструкторами-агрономами и т.п.».

Автор статьи не причислял себя к принципиальным противникам русской колонизации казахских степей. Однако вместе с тем он считал, что во имя тех же государственных интересов всякая колонизация должна была преследовать задачу не только устроить водворяемых в той или другой местности, но произвести это по возможности без нарушения быта местного населения:

«В частности, по отношению к киргизским степям, должны быть приняты все меры к тому, чтобы не было положено пределов естественному ходу развития туземного хозяйства, чтобы оно не испытывало никакой резкой и искусственной ломки. К сожалению, современная колонизация далека от такого пути. Многие и многие факты свидетельствуют, с одной стороны, что отрезка киргизских земель под переселенческие поселки совершается часто с большим ущербом для хозяйства киргиз, а с другой, что отчуждаемые земли нередко оказываются вовсе непригодными, при современных условиях, для земледельческой культуры. Правильно поставленная колонизация могла бы лишь в большей или меньшей степени ускорить естественный ход развития киргизского хозяйства, современная же это хозяйство ведет к быстрому разорению. Теперь посмотрим, насколько отвечает местным условиям новый министерский проект поземельной киргизской реформы и каковы будут его неизбежные результаты»

Следом автор полагал, что власти начнут осуществление реформы о наделении казахов 15-десятинной нормой. Допустим, что существовавшие в те годы казахские аулы, сообща владевшие зимовыми стойбищами, не будут разрушены искусственно:

«Оставляя в стороне спорный вопрос, насколько в настоящее время полезно такое закрепление за упомянутыми группами из призимовочных угодий, необходимо, прежде всего, констатировать, что при таком наделении киргиз землей в их пользовании не будут, очевидно, оставлены все их призимовочные угодья, другими словами, что площадь землепользования этих групп, в особенности, где есть богачи, владеющие теперь огромными зимовыми стойбищами, будет очень сокращена. Куда же денется их многочисленный скот, до сих пор питавшийся зимой не сеном, а главным образом, травой из-под снега? Есть богатые семьи, владеющие сотнями лошадей. Как должны они будут ухитряться содержать этих лошадей, напр., на 45-десятинном наделе (15 дес. Х 3)? Проект милостиво обещает временно оставить в пользовании таких скотоводов необходимое количество земли. Но тут невольно возникают вопросы: на какое время и на каких условиях будут оставляться такие земли? Кто будет определять потребный размер последних и почему дается такая льгота одним богачам?»

О наделении казахов особыми весенними и летовочными угодьями в проекте не говорилось и, судя по содержанию, такого наделения и не планировалось. Те угодья указанного рода должны были быть изъяты из казахского владения и, за вырезкой из них переселенческих участков, разделены на оброчные статьи для отдачи их в аренду казахам под кочевание. Таким образом, старые родовые организации, сообща владевшие огромными пространствами весеновок и летовок, весь исстари сложившийся строй кочеваний – все это одним росчерком, благодаря реформе, планировалось искоренить.

Автор отмечал, что очевидной целью реформы было изъятие из казахского владения по возможности больших и при том лучших пространств земли для устройства на них переселенцев. Реформа не только грозила уменьшить размеры их землевладения, не только сделать в высшей степени трудным их переход к интенсивному скотоводству и земледелию, она искусственно должна была сломить все родовые начала казахской жизни, резко изменить все издавна сложившиеся пути кочеваний:

«На самом деле, представьте себе киргизский аул какого-нибудь захудалого Бейсембая Джанаева из 5-6 хозяйств и посмотрите, что будет с ним при проведении проектируемой реформы в жизнь. Аулу отведут надел и заявят, что его жители, если хотят кочевать, могут арендовать оброчные статьи. Раньше Бейсембай со своими родичами из других аулов, как только наступала весна, отправлялся по определенной дорожке кочевать и так или иначе был уверен, что род не даст его в обиду, и корм для его скота всегда найдется. Себя он чувствовал прежде всего членом рода, и вне такового едва ли жизнь представлялась ему возможной. Все в его отношениях к соседям было основано на родовом обычном праве, и повеления последнего были для Бейсембая святыней. И вдруг этот первобытный человек увидит, что кочевать по-старому нельзя, что он должен войти в формальное юридическое соглашение с соседями опять-таки о формальном арендовании на торгах за деньги той или иной оброчной статьи. Яснее ясного, что все представления этого Бейсембая об исконном праве его сородичей на те или другие весеневки и летовки жестокой действительностью будут разрушены. Перейти от первобытного родового пользования землей к индивидуальному хозяйству с формальными договорами и т.д. он, Бейсембай, едва ли сумеет. Мне думается, оброчные статьи в конце концов перейдут в руки богачей, а Бейсембай будет ютиться около них, но уже не как бедный сородич, которому они в силу родового права обязаны помогать, а как батрак, а по существу и раб. Более резкого разгрома всех экономических отношений человека, а с ними вместе этических и правовых его воззрений, представить, мне кажется, трудно… А ведь таких Бейсембаев – сотни тысяч…», - заключает автор статьи.